- Че так?
- Правила такие.
- Да ты че, братан, правильный? Ты че - нерусский? Быструю езду не любишь?
- Люблю, но только на трассе Париж - Дакар.
- О как! - и замолчал с таким видом, точно сидеть рядом с таким водителем для него жуткое оскорбление.
На улице Воровского остановились у одной из многоэтажек. Пассажир деловито полез в бумажник.
- Скока лавэ, брат? Сотки хватит?
- Я денег от храма не беру.
- Слышь, я тоже ведь не урюк какой, специально в церковь ездил Николе свечку поставить. Этта мой святой. Поэтому ты меня не обижай, одного бензина скока сжег. Короче, вот... - и оставил на сидении сложенную пополам сторублевку.
Михаил посмотрел на нее так, будто она сейчас прожжет сидение. Но успокоился, подумал: «Отдам нищим», правда, с места рванул, как давно уже не делал. «Toyota» утробно рыкнула и понеслась.
Уже после Пасхи Михаила разыскал Андрей, который иногда выступал его менеджером на гонках регионального масштаба. Нашел он его вечером у храма.
- Ну, не надоело еще извозчиком у Господа Бога работать? - это он сказал вместо «здравствуй» или хотя бы «привет».
- Нормально, - бесцветно ответил Михаил.
- Есть предложение. Тут областная федерация проводит кольцевые гонки по грунтовке. Первый приз - три тысячи баксов, второй - две, третий - одна, участие - двести. Ну, разумеется, тотализатор, можно ой как накрутить. Заявки подают еще три дня. Я пока застолбил на нас местечко. Спонсором выступает банк «Коммерциал». Ну как?
Михаил закусил губу. Он не думал о соревнованиях уже несколько месяцев, упустил пару лестных предложений. В итоге - его могли вообще списать со счетов. В кровь плеснуло адреналина, сердце ёкнуло и припустило, вспотели ладони: прямо-таки почувствовал на своих руках беспалые кожаные перчатки.
- Ну?! Рожденный летать - не может ползать! - Андрей растянул улыбку, замечая, как загорелся подзабытой страстью взгляд Михаила.
- Я ж не большой специалист по кольцевым, - последняя капля сомнения покинула душу гонщика.
- Чепуха! Ты прирожденный пилот! Ты и вокруг столба смог бы.
Михаил грудью лег на руль. Тихая улочка от Никольской церкви упиралась впереди в центральный проезд. Там наступающие сумерки разноцветными пулями рвали иномарки. Еще недавно - от светофора до светофора - Михаил всегда был первым. Прошлое поманило его азартом и беспечностью. Ну не в монастырь же теперь уходить...
- Садись, - кивнул он на соседнее сиденье Андрею и повернул ключ зажигания.
Включил фары и вдруг...
Всего на пять-семь секунд в свете фар появилось видение: старушка в сером пальто и пуховом платке, испуганный взгляд, прижатая к губам вязаная варежка... Антонина Павловна! Как в ту злополучную ночь. Холодный пот выступил на лбу, ледяными горошинами прокатился по спине.
- Ты видел? - спросил Михаил Андрея, успевшего сесть рядом.
- Чего? Кого? - улыбался Андрей.
- Нет.
- Чего нет?
- Я не буду участвовать.
- Да ты что, Михаил?! Тебя же спишут!
- Пусть...
- Ты же ничего больше не умеешь. У тебя же дар от Бога!
- А я, как ты заметил, на Него и работаю...
- Шум трибун на церковный хор поменял.
Домой Михаил вернулся поздно. Лена ждала его, давно приготовила ужин. С тревогой посмотрела в глаза, знала, что Андрей разыскивал его.
- Мне тут работу предложили.
- Ну и?
- Благочинному водитель нужен, пока со своей машиной, потом «Ниву» купят. Платить будут неплохо, не хуже, чем в какой-нибудь коммерческой фирме.
- А ты?
- Согласился.
- Слава Богу.
- Батюшка обещал нас обвенчать.
Через некоторое время Михаил прочитал в газете, что на областных кольцевых гонках произошло несчастье. Несколько машин попали в свалку, трое гонщиков крепко покалечились, двое погибли.
В этот день Михаил заказал сорокоуст за упокой души рабы Божией Антонины.
ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ
Это была тяжелая школа. Человек, который остался в живых после встречи с русским солдатом и русским климатом, знает, что такое война. После этого ему незачем учиться воевать...
Генерал Вермахта Блюментрит
Старый, немного пьяный казах рассказал мне эту историю 9 мая на КПП №-ской части в 1985-м, где он ждал своего внука-солдата. И я ему поверил. Мой дядя, отстоявший Сталинград и оставивший свое имя на берлинских стенах, рассказывал не менее удивительные истории. В принципе, ничего для нас удивительного - верить в победу.
* * *
22 июня 1941 года в 3 часа 15 минут самолеты «Люфтваффе» вторглись в воздушное пространство СССР, чтобы обрушить смертоносный груз на спящие города и военные аэродромы. 23 июня 1941 года в 15 часов 30 минут Андрей Нилов вышел из больницы с убийственным диагнозом: рак легких на последней стадии. Да еще и эти, как их? А! Многочисленные метастазы! «Два-три месяца - в лучшем случае, две-три недели - в худшем», - признался тихий интеллигентный доктор. Видать, «насобачился» уже беседовать со смертниками из онкологического отделения. В сущности, Нилова отпустили домой умирать, и он, стоя на крыльце с папиросой во рту, раздумывал, как это лучше сделать. Пойти на завод и напиться с ребятами? Не поймут, второй день идет война. Завалиться с девчонками в кабак да гульнуть последний раз? Не поймут, второй день - война. Пойти и удавиться? Не поймут, скажут - слабак. Страха особого перед смертью у Нилова уже не было. Ему санитарки еще месяц назад нашептали, что отнюдь не бронхит у него с осложнениями. Было время подумать. Правда, с одним-единственным вопросом так и не удалось разобраться: почему именно он, Андрей Нилов, двадцати восьми лет от роду, неженатый, комсомолец, передовик производства, награжденный за перевыполнение плана пиджаком фабрики «Большевичка» и прочая, и прочая? Почему? За что? И как теперь со всем этим быть? Ни в Бога, ни в черта воспитанный в советском детдоме Нилов не верил. Вот и стоял он на крыльце больницы с давно потухшей папиросой в зубах, не имея ни малейшего желания идти в общежитие, где здоровые и шумные ребята собираются добровольцами на фронт. Еще бы, надо же успеть побить фашистов, пока они сами не убежали.
Очень хотелось обидеться на весь мир, но миру, похоже, было не до умирающего Нилова. Точнее, мира не было, была война. Понедельник - день тяжелый. Пожалел его в пятницу доктор. Пока санитарки и сестры шептали, вроде как надеялся еще. А теперь...