* * *
После кладбища поехала в храм. Стас потянулся следом. Снова выстояла службу и снова плакала. И выходя из храма, вдруг уловила в сердце удивительное и ни с чем не сравнимое чувство светлой надежды. На что? Откуда?
Дома выпила стакан чая и, обессиленная, легла спать. Сон пришёл быстро, и не было суетливой кутерьмы мыслей, маленьких бытовых задачек и больших проблем. Был сон без видений и звуков, глубокий и тихий. Так спят выздоравливающие люди.
Но утром Ксению разбудил телефон. Он вновь пропел свою звонкую музыку о полученном сообщении. Правда, в этот раз, прежде чем открыть откидную крышку, Ксения была спокойна и уверенна. Вздохнула, перекрестилась и лишь потом прочитала: «Ксюша, милая, жду тебя сегодня, 30 апреля, в восемь утра на Сретенской улице, дом 28, Олег. Вопрос жизни и смерти».
Что это? Ещё одна шутка? Недолго думая, набрала номер телефонной компании. Знакомый голос девушки сообщил, что на номер Ксении действительно поступило сообщение.
- А что вам не нравится? Заблокировать входящие с этого номера?
- Нет, ничего, извините... Может, оно задержалось на несколько дней?
- Хм... Минут пять назад его отправили или меньше.
- С-спасибо... Извините...
- Да нет проблем, кроме ваших.
Посмотрела на часы: половина восьмого.
И торопливо стала собираться, судорожно вспоминая, где находится Сретенская улица. Убеждала себя, мол, всё равно надо посмотреть, куда это он ее приглашал. И таилось глубоко в душе непонятное предчувствие, а главное, ощущение того, что наступило какое-то необыкновенное утро. Странно, почему 30 апреля... В этот день она ходила по мастерской Олега, считала углы и считала измены, проклиная его. 29-го готова была порвать с ним раз и навсегда.
Сретенская оказалась небольшой улочкой, где еще сохранились частные дома, там же находилась маленькая, но красивая церковь. Она и оказалась на этой улице под номером 28. У ворот стоял улыбающийся Олег с огромным букетом белых роз. Ксения начала терять сознание, когда он успел подхватить её, уронив цветы.
- Милая, что с тобой? Я ведь... Что делать-то? Ну-ну-ну... - испугался не на шутку, но она уже начала приходить в себя. - Ксюша, мне сегодня приснилось, что я тебя потерял, навсегда! Ты не представляешь, что я испытал в эту ночь, я словно умер! Мне Харон виделся. Этот жуткий перевозчик мертвецов. Я всегда думал, куда он их перевозил? Ведь смерть не была побеждена. Да о чём я? Ксюша, мне так плохо без тебя! Послушай, тут служит мой знакомый батюшка, он нас обвенчает. Самое интересное, загс - через дорогу! Представляешь? Мы сможем обвенчаться и расписаться... С чего начнем, если ты, конечно, согласна?
- Какое сегодня число, Олег, - с трудом выговорила Ксения.
- 30 апреля. Пятница. Тебя что-то беспокоит?
- Так не бывает, Олег.
- Не бывает, если так не делать, - Олег улыбался, буквально сиял.
- А мне, Олежек, сегодня тоже снился сон, очень долгий сон, жуткий и долгий, как сама вечная смерть... И во сне снились сны. Скажи мне, в памяти твоего телефона много женских имён? - насторожилась Ксения.
- Было достаточно. Я их все стёр еще вчера, чтоб не раздражали тебя. Но я не понял твоего ответа: ты согласна выйти за меня замуж? Или меня кто-то опередил?
- За десять лет могли и опередить, - вздохнула Ксения. - У меня есть условие.
- ?
- Ты с этого дня занимаешься только художественной фотографией...
- О чём-то таком, не поверишь, я подумал еще вчера. И сегодня в пять часов утра, когда проснулся. До шести я успел выбросить из мастерской всё, что связано с «шабашной» работой. Получилась внеплановая генеральная, нет, прямо-таки маршальская уборка. Там остались только старые камеры, против них ты ничего не имеешь?
- Нет. Ты мне писал в эти дни?
- Да, намедни... Что-то типа: «Здравствуй, любимая».
Олег вдруг задумался, глядя на летящие над золотыми куполами белые облака.
- Господи! Хорошо-то как! Мне иногда кажется, что мы сами мешаем себе быть счастливыми... Вот только свидетель опаздывает. Я Стаса позвал... Не возражаешь?
- Свидетель? - спросила сама себя Ксения. - А священника твоего, случайно, не отец Димитрий зовут?
- Ты его тоже знаешь?
НИКИТА КОЖЕМЯКА
(Реальная версия)
Сыну Арсению
Ой, и жарким выдалось лето 992 года. Утренние росы на травах по берегам Трубежа висели на листьях крупными жемчугами, а к полудню даже птицы не могли пересечь раскаленное небо. И только запах жареной конины или дичины плыл в знойном топленом мареве.
Три дня уже изнывало от жары войско великого князя киевского Владимира на берегу, разметав вокруг шатров обжигающие кольчуги и шеломы, даже деревянные доспехи прятали в тень, дабы случайный огонь не превратил их в пепел, и только с мечами не расставались ратники, что бродили по лагерю по пояс голыми. Да истекали потными реками те, кому в полном облачении был черёд стоять в дозорах и на страже у княжеского шатра. В самом же шатре третий день беседовал с печенежским ханом Владимир Красное Солнышко и таскали им сюда из прохладных вод реки бочонки с вином. Упредил князь набег, когда донесли ему сторожевые отряды о движении печенежских орд из-за Сулы. О чем спорили? Слышали только иной раз стражники, как похвалялся печенег три года воевать русскую землю, если не получит от Владимира большого откупа. Знал, что дружина устала после недавних битв с хорватами.
С другой стороны реки галдел печенежский лагерь. Тем, как чертям в аду, жара была в радость.
Знал хан Илдея, что устали русы после недавних войн, но знал, что на испуг их не возьмешь. Потому и беседовал, попивая с Владимиром кислое греческое вино, не напирая, но въедливо и монотонно.
- Откупысся, коняз, зачема тебе война? Мене зачема? Уйду назад степь. Малый откуп возьму...
Владимир, поглаживая себя по окладистой бороде, как молнией сверкнул глазом в сторону хана, но сохранил достойное самообладание, только приложился лишний раз к чаше с вином. Да уж! Пил киевский князь не помалу, пил да не пьянел. Только глаза наливались мрачной поволокой. Но даже умный и хитрый язык не заплетался.
- Дань победителю платят, а ты кто?
- Знаешь, у меня в лагере есть одна отделанная серебром чаша... От отца досталась. Такой ум в этой чаше был!.. - подмигнул с намёком.
И теперь не вспылил Владимир, хотя понял, что речь идёт о слухах, по которым печенежский хан Куря сделал из черепа Святослава чашу и пил из неё, полагая, что передается ему сила великого воина. Да, скорее, просто похвалялся Куря. Если и пал на днепровских порогах отец, то шел туда сознательно, прикрывая основную дружину. Печенегам же казалось, что засада у них получилась. Свенельд между тем провел ополчение со всей добычей другим путём. И, скорее, предпочел Святослав утонуть в днепровской волне, но оставить свою голову на поругание - вряд ли. А уж византийский кесарь Цимисхий помог Куре возвеличить его победу. И про чашу, поди, вместе выдумали. Не мог простить византийский император многих своих поражений от малой дружины Святослава...
- Ну что ж, ежели есть такая чаша, пусть из неё пьёт тот, кто хочет иметь долгую память. Мозгов и храбрости у него вряд ли прибавится. А вот память...
- Ну так как откуп? - нахмурился Илдея, который понимал, что слаб он спорить с Владимиром. - Будем биться?
* * *
Кегел, главный телохранитель хана, бесцельно слонялся по лагерю. От нечего делать задирал разомлевших от жары русичей. Бывало, удавалось вызвать кого-нибудь на поединок, который заканчивался веселой победой: подняв над собой противника, двухметровый Кегел с криком бросал его на землю. Уж если тот потом и поднимется, то надолго калека. Хотелось бы побиться на мечах, да великий хан строго наказал оружия пока не вынимать.
Досадовал на одно. Говорят, в стане русских был настоящий силач Ян Усмарь. Видом невзрачный, мужичонка да и только. Ростом и то не вышел. Какой богатырь? Разве что руки у него необычайно жилистые. Уж как только не крутился вокруг него Кегел! Хотел испытать силу Усмаря.
- Эй, Ян, а почему у тебя два имени? И Никитой тебя кличут, и Яном. Это, наверно, потому, что вас двое и один за другого прячется?
- Одно имя мне дали батюшка с матушкой, а другое - Господь Бог.