И никто из них толком не успел даже пошевелиться, как в библиотеку, провожаемый Янрой, зашёл мужчина, лет тридцати пяти, как показалось Шэйли. Он был темноволосым, с бородой, усами и бакенбардами, коротко стриженный. Нос был прямой, острый, а глаза светло-серые, живые и внимательные. Он окинул всех присутствующих быстрым взглядом, потом улыбнулся Верону.
— Верон? Простите, что без официального уведомления, — проговорил он глубоким, гулким голосом и сделал шаг навстречу герцогу.
— Ваше высочество, — улыбаясь поприветствовал гостя старший Шелран.
Первый наследник был крепкого телосложения и, как показалось Шэйли, был не очень высоким, скорее всего где-то на полголовы выше самой девушки, и сейчас, когда он встал рядом с Вероном стало понятно, что она не ошиблась.
— Дамы, — мужчина склонил голову поочерёдно в сторону каждой из присутствующих женщин — Нии, Ланы и Шэйли. Потом нахмурился, глядя на младшего Шелрана. — Иан? Что с тобой?
— Ваше высочество, — поприветствовал его младший Шелран, стоявший сейчас, опираясь на костыль.
— Я отправил тебя в отпуск отдыхать, а не калечится, — улыбнулся гость.
— Повредил ногу на охоте, — пояснил Иан.
— Я всегда говорил, что охота опаснее войны, — отозвался он, смеясь, — В твоём случае видимо однозначно так и есть.
— Ваше высочество, — обратился к первому наследнику Верон, — чем обязаны радости принимать вас?
— Не хотел писать тебе длинные письма, а парой слов ничего не объяснить, но в конечном итоге нельзя же так долго держать в неведении друзей, так что сам решил тебе всё рассказать, лично, — пояснил он. — Заодно проветрился.
И герцог поклонился с благодарностью. В этот момент в библиотеку зашли горничные с подносами, принеся чай, что просили Шелраны до того, как их посетил столь важный гость.
— Мы собирались пить чай, — пояснил Верон, — присоединитесь, ваше высочество, или можем поговорить наедине?
— Да, — кивнул принц слегка рассеянно, потом присмотрелся к горничным, снова нахмурился.
— Ваше высочество, да, это… — попытался выяснить старший Шелран, но тут принц положил руку на предплечье герцога, останавливая его и хмурясь ещё сильнее.
— Эйва? — позвал он горничную. Шэйли, да и все уставились на женщину. Она вздохнула, выпрямилась и обернулась к первому наследнику. — Боги мои… это правда ты? Эйва…
И она кивнула, а его высочество без ожиданий шагнул к ней и сделал совершенно невообразимое — без лишних церемоний обнял, крепко прижав к себе. И Шэйли поверить не могла — ей казалось, что в его глазах были слёзы.
Интерлюдия — Предательство инквизитора
Она лежала рядом с ним и он изучал её шрамы, полученные в бесконечных сражениях. Красивое идеальное тело для идеальной души.
— Зачем тебе создавать мир? — спросил инквизитор.
— Я хочу попробовать. Почему я не могу? — ответила палач.
— Можешь, конечно можешь, — улыбнулся он и внутри у него появился интерес.
А что будет если палач создаст мир? Каким будет этот мир?
— Я научу тебя, — сказал инквизитор.
— Правда? — она подняла на него свои невообразимо прекрасные глаза.
— Да, — подтвердил он своё решение, стараясь сделать это спокойнее, чтобы она ничего не заподозрила. — Только нужно заплатить. За всё нужно платить. Особенно тебе, ведь ты палач, а не созидатель, не архитектор.
— Я понимаю, — она с готовностью кивнула и глаза её загорелись надеждой.
Как ужасно. Как печально. Как прекрасен был мир, что она создала. Как беспощадно он отдал приказ разрушить его.
И сколько горя он испытал, когда глаза её потухли и стали холодными и чужими. Он сломал не только мир, он сломал и её.
Но внутри инквизиторов не может быть чувств. Они мешают изучать, мешают стремиться к идеалу. Чувства рушат красоту идеала.
Тогда почему, видя её потухшие глаза, он чувствовал горе потери?
Почему ему было так невыносимо больно?
Глава 31 Эйва
Ей было так плохо. Невообразимо плохо. Умение быть отстранённой, умение находить в себе силы идти вперёд несмотря ни на что сейчас разбивалось вдребезги.
Она влюбилась.
И это было не впервые в её жизни, но сейчас было так по-особенному больно. Эйва никак не могла признаться себе, что понимала причину — Рэндан был другим. Это был первый мужчина в её жизни, с которым у неё была связь и который был с ней таким… никогда раньше она не встречала подобных ему. При всей внешней жёсткости, грубости, словно каменная глыба, но столь трепетно и внимательно он к ней относился.
Он был камнем, а она словно травинка, что внезапно проросла возле него. И это сравнение тоже выворачивало Эйву наизнанку — оно было таким глупо поэтичным и горьким, досадным и с тем банальным, полным злой иронии, смех сквозь слёзы…
Женщина пыталась отвлечься, пыталась уйти с головой в работу, возилась с одеждой, пропускала через себя переживания Ланиры и Шэйли, кажется стала замечать эту невообразимую трагичность в отношении Бэлта к госпоже Ниилле. А ещё Эйве словно казалось, что она уже видела мужчину раньше, порой свет так падал на его лицо и эти глаза, яркие голубые, полные тоски и сожаления. Она видела их раньше?
Но Эйва мотала головой, пытаясь прогнать от себя эти мысли — понятно же, что на самом деле она свои переживания на всех переносила, а не наоборот. Хотя эта возможная беременность герцогини была действительно невероятно трагичной.
Ланира очень хотела ребёнка, несмотря на то, что говорила будто ей он нужен только, чтобы что-то кому-то доказать, но горничная понимала, что на деле это было слишком простым объяснением, потому что всё было намного глубже. Но все остальные? Чей это ребёнок? Верона? Или Иана?
И Шэйли… ох, малышка так металась между братьями Шелран, её страдание было таким основательным и при этом её робость в стремлении к счастью так очаровывали — известие о беременности супруги Верона подкосит девочку.
И Эйва невольно вспоминала свою умершую подругу, погружалась в воспоминания полные печали и горестей.
И вот потом… потом… Эйва не знала кому можно было молиться в таких случаях — низшим богам? Она столько лет, словно бесконечность, боялась, а теперь тот, кто причинил ей зло, кто надругался над ней, был мёртв… так страшно мёртв.
Когда она услышала о его смерти, а потом узнала подробности, то словно потеряла себя и снова нашла.
Эйва всегда была тихоней, всё держала в себе и она просто тихо ненавидела этого… даже мужчиной она не могла бы его назвать — он был для неё монстром, чудовищем в человеческом обличье. Она рисовала его сущность и рвала на части листки, пытаясь избавиться хотя бы от такого воспоминания о нём.
Но сейчас он был действительно мёртв.
Она замерла в ночи, глядя в потолок, и впервые тени не пугали её, воспоминания стали тусклыми и далёкими, а до этого её начинало душить, ей в такие моменты было так боязно открыть глаза.
Эйва пошла к Рэндану и она точно знала, что это он убил. Потому что не было тут никаких медведей, не было никаких хищников, кроме того, что был разорван на куски и тело его было найдено брошенным в лесу. И ей не было жутко, она была полна дикой, страшной благодарности, которую нельзя было бы замолить ни перед какими богами, никакими молитвами, исповедями и аддиханами.
А ещё Эйва боялась увидеть в Рэндане триумф, боялась увидеть праздник убийства — было бы ужасно, если бы он сделал это ради того, чтобы вымолить прощение у неё… да и откуда он вообще узнал? Она ведь не говорила ему, не говорила! Как? А вдруг она ошиблась? Ведь столько времени прошло.