- Ну, как душ Жарко?
Полбин поднял глаза, и в них сверкнули искорки смеха.
- Был разговор о полетах, - ответил он. - Ты не объяснил ей, что такое ручка управления. Она думала, что это такая маленькая, как у швейной машинки или кофейной мельницы. А я с тростью зонтика сравнил. Сейчас дождик накрапывает, потеплело.
Он повесил ремень на спинку кровати и кивнул в сторону окна, стекла которого покрылись светлыми капельками.
- Ага, дождь загнал, - резюмировал Котлов. - И врач и пациент попали под холодный душ...
Полбин рассердился или только сделал вид, что раздражен.
- Ну ладно тебе. Затвердил: душ, душ. Нравится она мне очень, понял?
- Понял. А ты ей про свои геройские полеты рассказывал? Девушки это любят.
- Рассказал. Как летал самый первый раз, на мельнице.
Котлов улыбнулся. О "самом первом" полете Полбина он уже слышал. Было это давно, когда Иван батрачил у кулака Живодерова, владельца единственной в деревне ветряной мельницы. Однажды Полбин собрал группу своих товарищей, таких же, как он, подростков, и сказал, что поднимется на мельничном крыле. Ему не поверили, но пошли к мельнице. Когда крыло медленно проходило у самой земли, Иван подпрыгнул, уцепился руками за его деревянную раму и повис в воздухе. Он поднимался, а земля опускалась, проваливалась. Из-за пригорка вынырнули избы, блеснула речка Карамзинка. Горячий ветер бил в лицо, шевелил волосы, набрасывал их на глаза. Крыло замерло на миг в самой верхней точке, совсем рядом Иван увидел железную крышу и ржавый флюгер на коньке мельницы. В это время на земле раздались тревожные крики. Мальчик глянул вниз и обмер, увидав неестественно сплюснутую фигуру Живодерова. В руках у хозяина была толстая палка, служившая для утрамбовывания муки в мешках. Крыло быстро опускалось. Иван висел на вытянутых руках и готовился спрыгнуть, но Живодеров поднял палку... Иван ловко, как гимнаст на трапеции, поджал ноги. Удар пришелся по воздуху. Крыло, скрипя и подрагивая, пошло вверх. Опять рядом оказался ржавый флюгер. Руки мальчика затекли, держаться уже не было сил. Опускаясь к земле, он издал громкий крик и сделал вид, что собирается прыгнуть прямо на плечи Живодерову. Тот испуганно попятился. Иван разжал онемевшие пальцы, упал, но вскочил на ноги и убежал.
Теперь, припомнив рассказ Полбина о его первом "полете", Котлов заметил:
- Ну, это вряд ли в твою пользу.
- А я о пользе не забочусь, - слукавил Полбин. - Какая может быть польза? Вот от чего бывает польза, - продолжал он и, подойдя к повешенной у двери шинели, вынул из карманов два яблока.
- О-о! Железо. Фосфор. Витамины. Это от...
- Конечно! - Полбин спрятал руки с яблоками за спиной. - В правой или в левой?
- А разве не оба мои? Ты же там наелся до отвала.
- Нет. Приказано передать одно тебе.
- Апорт. Лучший сорт, - с видом знатока проговорил Федор, принимаясь за яблоко.
- Слушай, Федя, - сказал Полбин. - Ты пойдешь со мной к Пашковым?
- Когда?
- На праздники.
- А что, приглашают?
- Да. Нас обоих.
- Если приглашают, то пойду.
Через неделю, седьмого ноября, Котлов и Полбин сидели в небольшой уютной комнате с цветами на подоконниках, которая именовалась гостиной, хотя в ней стояли две кровати, застеленные белыми тканевыми одеялами. Семья Пашковых им понравилась. Отец Маши, бухгалтер одного из областных учреждений, был польщен тем, что среди его гостей находятся летчики, и то и дело заводил с ними разговор о политике, о кознях Чемберлена, о том, что английские рабочие не позволят капиталистам напасть на Страну Советов, и каждый раз требовал подтверждения своим словам: "Верно я говорю?" Перечисляя факты недоброжелательного отношения к Советскому Союзу со стороны непосредственных западных соседей, он сметал крошки со скатерти таким жестом, как будто откладывал костяшки на счетах: "Конфликт на КВЖД - раз. Убийство полпреда два..."
Полбин поддакивал: "Верно, Николай Григорьевич", но тут же развивал собственные мысли и незаметно оказывалось, что при всем своем внимательном и регулярном чтении газет бухгалтер обкома союза "Медсантруд" делает не совсем правильные выводы из общеизвестных фактов. Он считал, что главные враги Советской страны - панская Польша и боярская Румыния ("они нам Бессарабию отдавать не хотят"), а Полбин доказывал: эти государства пляшут под английскую дудку и деньги получают от американских банкиров.
В таком духе шел разговор за столом, пока на нем поочередно появлялись изделия искусных рук хозяйки, Полины Александровны: закуски, баранина с чесноком, пирожки и ватрушки. Потом появились яблоки - свежие, пахнущие стружкой, в которой они были упакованы, и моченые с прилипшей шинкованной капустой.
На стол подавала Маша. Ей помогала младшая сестра, Антонина, девушка-подросток с очень серьезным взглядом глубоко сидящих глаз и тонкими чертами лица. Сестры были странно непохожи. Рядом с круглолицей, улыбчивой Машей худенькая молчаливая Тоня казалась человеком из другой семьи. Котлов вначале было принял ее за соседскую девочку, приглашенную на праздничный ужин, и удивился, когда ее представили как сестру Марии Николаевны. Потом он увидел, что Антонина очень похожа на отца, худощавого человека с длинным строгим лицом и тонкими губами. Зато когда к нему подвели юношу лет семнадцати и оказали: "А это наш Шурик", он подумал: "Вот теперь я вижу брата и сестру".
Полбину никого не представляли, из чего Федор заключил, что его товарищ уже бывал в этом доме. Правильность этой догадки сразу же подтвердилась: Полбин и Шурик заговорили как старые знакомые.
Котлову бросилось в глаза и другое: Шурик относился к Ивану с каким-то восторженным вниманием. Он сидел за столом рядом с Полбиным и не сводил с него глаз. Когда Полбин в разговоре с Николаем Григорьевичем осторожно, но твердо дал тому понять, что некоторые его рассуждения на международные темы нуждаются в пересмотре. Шурик обвел всех сидевших за столом блестящими глазами, как бы говоря: "Смотрите, как он нашего батьку к стене прижал!"
В середине ужина вдруг остановились мирно тикавшие на стене часы-ходики. Шурик выскочил из-за стола и взялся за цепочку, на которой висела цилиндрическая медная гиря.
- Сейчас я их запущу, - сказал он и, оглянувшись на Полбина, спросил: Запущу, верно? Или только мотор запускают, а часы заводят?
Мать послала Шурика в погреб за мочеными яблоками. Тотчас же из коридора донеслось:
- А куда убрали стремянку? Тут темно, не вижу...
Деревянная лестница никак не походила на легкую самолетную стремянку из алюминиевых труб. Ясно, что это слово Шурик тоже перенял от Полбина.
"Понаторел парень, - подумал Федор. - Что же это он, при всех свиданиях у них присутствует? Когда Иван успел его авиационным премудростям научить?"
За чаем, когда Шурик опять употребил какое-то авиационное выражение. Котлов спросил:
- Ты, Александр, не собираешься в нашу летную семью? Половину дела ты уже усвоил.
Неожиданно для всех Александр указал на старшую сестру:
- Она собирается.
Маша густо покраснела и опустила глаза. Полина Александровна укоризненно взглянула на сына, словно он выдал тайну, известную также и ей. Антонина молча протянула нахмурившемуся Николаю Григорьевичу кусок хлеба, позабыв положить на него повидло. Только лицо Полбина просияло, и он бросил на Шурика взгляд, говоривший: "А я этого не знал, братец! Хорошо, что ты сказал!"
Все это мгновенно оценил наблюдательный Котлов и сделал для себя вывод: "Иван твердый курс держит".
Неловкое молчание, наступившее за столом, прервала Серафима Александровна, сестра хозяйки дома.
- А что, летать, поди, страшно? - простодушно спросила она, обращаясь к сидевшему напротив Котлову.
Федор указал чайной ложечкой на Полбина:
- Вы у него спросите. Я рядовой летчик, а Ивана Семеновича командиром звена назначили. - Говоря это, он хитро сощурил глаза и подмигнул Полбину: "Выпутывайся, мол, братец. А я тебе вот как помогаю: величаю по-отчеству и командиром своим признал".
Слух о том, что Полбина назначают командиром звена учебных самолетов, действительно был. Исходил он от писаря штаба школы, который, оформляя отпускные документы, сказал Котлову:
- Пусть ваш дружок здоровьем запасается. Придется ему в новую должность заступать. Приказ уже заготовлен, - и похлопал ладонью по клеенчатой папке с тисненой надписью: "К докладу".
Сейчас Полбину было приятно упоминание о предстоящем повышении, приятно было то, что это слышит сидящая рядом Маша, но он постарался сказать как можно небрежнее: