- Вы все еще боитесь меня?
- Не знаю. Да.
- По-вашему, я дурной человек, Аделаида?
- Да.
- Злой?
- Да.
- Развратный?
- Не знаю. Отпустите меня.
- Я вас не трогаю. Даже не прикоснулся.
Аделаида посмотрела сначала на одну свою руку, потом на другую - и встала.
- Выйдем на свежий воздух.
- Хорошо. Но помните, что вы обещали.
- Знаю.
- И я добьюсь, чтобы вы выполнили свое обещание.
- Если я с кем и буду целоваться, то с вами. Но возможно, что я ни с кем не захочу целоваться.
- Ну, это мы еще посмотрим. Мы оба, - сказал он.
Взбудоражив ее этим разговором, он ушел с вечеринки, представился вновь Крису Мону, снял у него в гостинице номер и, чтобы не терять времени даром, нанес визиты кузнецу, торговцу фуражом и хозяину каретной мастерской - всем, кто обслуживал дилижансы. Эти люди знали, что дилижансами ведал не Авраам, а сам Мозес Локвуд, но тем не менее отнеслись к нему как к сыну с должным почтением. Из бесед с ними он извлек дополнительные сведения о Хоффнерах - семье Леви Хоффнера, - убедившие его в том, что это семейство, при всей его скромности, занимает в Рихтервилле такое же положение, какое Локвуды - в Шведской Гавани. Только сограждане лучше к ним относятся, чем жители Шведской Гавани - к Локвудам.
Неделю спустя Авраам понял, что Аделаида заинтересовала его не столько как темпераментная девушка, сколько как дочь Леви Хоффнера. С мыслью о браке, равно как с мыслью о вероятной в ближайшие годы смерти отца, связывались его планы на будущее. Мозесу Локвуду шел шестьдесят первый год. Обладая достаточной хваткой в коммерческих делах, он уже не выдерживал длительного физического напряжения. Видно было - да Мозес и сам это сознавал, - что жить ему осталось недолго. Когда одного из братьев Бэнди нашли утопшим в канале, он сказал сыну:
- Вот и еще одним мерзавцем меньше. Хочу пережить их всех, хочу увидеть своего первого внука. Но это уж от тебя, сын, зависит. Сестры твои никогда замуж не выйдут - ни та ни другая. Во время войны я писал тебе. Если со мной что случится, заботы о матери и девочках лягут на тебя. Мать ничего, а вот Дафну и, возможно, Роду рано или поздно придется сдать в больницу. Будь они крестьянские дети - жили бы себе на ферме. На ферме женщины работают, как ишаки, а ночью другим занимаются, как ишаки. Вот и вся их жизнь. Ни о чем другом не мечтают. Но у наших девиц состоятельный отец, они никогда не трудились и не желают трудиться, а грамоту знают, наверно, хуже, чем мать. Сомневаюсь, чтобы какой-нибудь фермер пожелал взять их к себе, а уж о городских парнях и не говорю. Так что, сын, эта забота на твои плечи ложится. Не обижай их, пока они, бедняжки, еще дома. Бедные, жалкие созданья. А мать у них была хорошенькая. Да, твоя мать красивая была в молодости. И умница. Блистала, как новая брошь. Живая. Все при ней. Но девочкам ничего этого не передалось. Дафна прячется то в подвале, то в уборной. Рода откалывает такие штучки, что никогда не поверишь, если не знаешь ее. А ведь я их отец. Деньги на их содержание будут - об этом я позаботился. Но как бы то ни было, уж лучше бы они выросли в бедной семье. Бедняки не так разборчивы в выборе жен, как богатые.
Последние слова отца расстроили Авраама. Да, богатые девушки тоже могут быть разборчивы в выборе мужей. Сказать по чести, Сэм Стоукс - завидная партия, столь же завидная, как сам Авраам Локвуд. Правда, ни одна из ветвей рода Стоуксов, отдельно взятая, не имела больше денег, чем отец и сын Локвуды; но род Стоуксов и род Хофманов, находившиеся в близком родстве, а также Чэпины и Уокеры, неожиданно вступили в брачный союз с Хоффнерами из Рихтервилла. В этих условиях Авраам Локвуд, взвесив свои шансы на успех, пришел к выводу, что шансы эти не так велики, как он предполагал.
- Папа, - сказал он через несколько дней после их разговора, - а я нашел девушку, на которой хотел бы жениться. Дочь Леви Хоффнера.
- Что ж, у него их много. Правда, месяц назад убавилось на одну, но несколько еще осталось. Приглянулась?
- Да. На свадьбе познакомились.
- Должно быть, хорошенькая и все такое, иначе ты не обратил бы внимания. Ну, так что?
- Передай мне дилижансы. У меня тогда будет предлог наведываться в Рихтервилл.
- На черта тебе дилижансы? Если бы Леви Хоффнер захотел, то протянул бы в Шведскую Гавань железнодорожную ветку. Ну, если не на всю длину, то наполовину. А дилижансы... Хочешь, чтобы люди равняли тебя с вонючим кучером или с черным Тедом, нашим конюхом? Так за этим дело не постоит. Нет, сын, не стоит. К Леви надо ехать с чем-то более солидным и существенным. Ты с ним на свадьбе разговаривал?
- Нет.
- И хорошо, что не разговаривал. Потому что мог взять неверный тон. Он - птица поважнее, чем кажется. Такие извозчика в зятья не возьмут. Меня-то Леви знает, а вот про тебя может подумать, что умом ты не в старика пошел. Но ты не дурак. Кое в чем даже умнее меня, но не всегда. Леви Хоффнер мог помешать твоему деду и мне организовать рейсы дилижансов в Рихтервилл.
- Каким образом?
- Каким образом? Мало ли каким. Могли не дать нам место в конюшнях. Заставить кузнеца и каретную мастерскую отказать нам в услугах. Затеять судебную тяжбу. Или просто - отравить наших лошадей.
- Он на это способен?
- Леви Хоффнер и его отец, Джейк Хоффнер, не сидели бы, как я, сложа руки в ожидании братьев Бэнди. Они сами поехали бы в Гиббсвилл и там, прямо на улице, свели бы с ними счеты. Я же не мог этого сделать. Никто меня не знал. Некого было позвать поехать со мной. За спиной у Джейка и Леви стоят все Хоффнеры, предки которых жили здесь еще во времена Джорджа Вашингтона, а я в этом чертовом округе был единственным Локвудом, пока эту фамилию не приняла твоя мать. Рейсы дилижансов нам удалось организовать единственно потому, что Хоффнеры не ставили нам палки в колеса. Но они были уверены, что мы прогорим на этом деле. И прогорели бы, если бы не имели других доходов. Первые четыре года рейсы приносили нам одни убытки. Не было контракта с почтой. Эти филадельфийские мерзавцы мешали нам заключить контракт на доставку почты. Хотели, чтобы почту из Форт-Пенна в Рединг возили кружным путем. Так что не вздумай ехать в Рихтервилл как владелец дилижансов. Кто пригласил тебя на свадьбу? Конечно, не Хоффнеры.
- Нет. Сэм Стоукс, мой товарищ по студенческой организации.
- Я так и знал. Хоффнеры Локвудов не приглашают. Понимаешь, в чем дело? С Леви Хоффнером надо разговаривать как с ровней, смело глядя ему в глаза.
- Мы же богаче их.
- Это теперь. А он помнит не то, что теперь, а то, что было раньше. Ты уверен, что мы богаче?
- Я навел справки.
- Молодец. При хорошей разведке у меня и ухо, глядишь, уцелело бы. Но если мы и вправду богаче их, сын, то деньги - это еще не все. У них есть то, чего нет у нас: большая родословная, больше ста лет жизни на одном месте. А нас с тобой в Шведской Гавани до сих пор даже в расчет не берут. Только наши деньги, наше имущество. Но стоит тебе жениться на этой девице Хоффнер, черт побери, и мы уже будем что-то значить. Дай мне мозгами пораскинуть. Леви Хоффнера я знаю получше тебя.
Мозес Локвуд молчал так долго, что Авраам подумал: уж не заснул ли он с открытыми глазами?
- Сын! - вдруг позвал Мозес.
- Да, сэр.
- Поезжай к Леви Хоффнеру и скажи, что ты задумал строить железную дорогу.
- Между Шведской Гаванью и Рихтервиллом?
- Леви Хоффнер держит акции компании "Форт-Пенн, Рихтервилл, Лантененго". Теперь слушай: есть только одна причина, по которой ветку не дотянули до Шведской Гавани. Знаешь какая?
- Деньги.
- Всегда деньги, сын. Но почему это им невыгодно? Потому что в наших краях - одни фермы, в Рихтервилл отсюда ездят только фермеры, да и их мало. Нет расчета. Несколько кочанов капусты, несколько пассажиров - вот и все перевозки. Черт побери, об этой дороге я сам уже десять лет тому назад думал, да вот - не стал владельцем дороги. Угля нет, других тяжелых грузов - тоже почти нет. Эта ветка никогда не станет доходной.
- Верно. Стало быть, Леви Хоффнер подумает, что я плохой, никудышный бизнесмен?
- Сначала подумает. Но ты должен заинтриговать его. Пускай гадает, почему ты решил строить эту дорогу, а ты разыгрывай спектакль.
- Как?