- Мистер Локвуд, когда вы намерены сдержать слово и сломать стену? спросила мать.
- Пока жив хоть один Бэнди...
- Последний Бэнди умер два года назад, а стена все еще стоит, - сказала Аделаида.
- А ты не торопи меня, сударыня.
- Два года - срок немалый. Вы же обещали сломать.
- Про обещание что-то не помню. Я сказал: поговорим.
- Мистер Локвуд, это обман. Вы виляете.
- Сказала бы уж, что вру, - и дело с концом.
- И сказала бы, если бы не ребенок... Джордж, иди поиграй.
Приученный повиноваться, мальчик вышел из комнаты, но остался за дверью в холле.
- Так вот, мистер Локвуд, - продолжала мать. - Либо стена будет убрана в ближайшие полгода, либо мы отсюда уедем. - При этом ее акцент прозвучал явственнее - "мы отсюта уетем".
- Мой сын никуда не поедет.
- Вот и ошибаетесь, мистер Локвуд. Авраам тоже хочет убрать стену. Я не желаю, чтобы мои дети росли за тюремной оградой. Так помните, мистер Локвуд: полгода.
- А кто будет платить за слом и за уборку кирпичей?
- Я заплачу, вам это ничего не будет стоить.
- Могла бы вложить свои деньги в более полезное дело.
- А мне никто не указ - на что тратить собственные деньги, мистер Локвуд. Могу и новый дом себе построить. Увезу с собой детей и мужа, а вы тут сидите за своей стеной.
- Ладно, ломай, черт с тобой.
- А вы с подрядчиком договоритесь?
- Договорюсь. И расходы оплачу.
- Мистер Локвуд, я не вредная, но я не хочу, чтобы мои сыновья росли как в тюрьме. И так уже люди смеются над Джорджем, а потом и над младшим будут смеяться.
- Никогда не слыхал, чтобы над моим внуком смеялись.
- Так вы же ни с кем не встречаетесь. А я слышала. Говорят, что он у нас вроде придурковатый.
- Говоришь, что не вредная, а позволяешь себе такие слова.
- Так это же люди, зачем мне-то наговаривать на ребенка.
Джордж мало что понял в этом разговоре, но несколько дней спустя на территории дома появились рабочие и приступили к длительной, шумной и увлекательной работе по разборке стены и укладке кирпичей в штабеля которые потом грузили на повозки. Мальчик не смог уговорить деда выйти во двор: старик не желал ни выходить из дому, ни смотреть в окно на двор, который теперь - без стены - выглядел так странно, ни даже понаблюдать за рабочими, строившими на месте стены железную ограду, которая была ненамного выше его внука. Большую часть времени старик проводил теперь в своей комнате, куда ему приносили даже еду. Никаких историй он уже мальчику не рассказывал - на это, как он говорил, у него не было времени. Так продолжалось около месяца. Потом дед вдруг изменил своим привычкам. Каждое утро он выходил из дому и отправлялся сначала в парикмахерскую, а оттуда в бар при Биржевой гостинице, где оставался до конца дня. Вечером за ним заезжал Рафферти, отвозил домой и помогал добраться до его комнаты.
Через год Мозес умер, так и не рассказав больше внуку ни одной истории. Но к этому времени Джордж уже поступил в первый класс и попал в общество ровесников и ровесниц. На похоронах было много солдат. Дед лежал в гробу, накрытом американским флагом. Гроб стоял не на катафалке, а на каких-то дрогах, запряженных четверкой лошадей. На двух лошадях сидели верхом солдаты. На кладбище солдаты стреляли из винтовок в воздух, а один играл на трубе. Отец Джорджа был в солдатской форме - так же, как многие другие мужчины, хотя они и не были военными. Когда похороны закончились, Джордж увидел немало настоящих солдат, приехавших из-за города. Многие из них были пьяны. За ужином возле отца и матери сидел какой-то старик, которого звали мистер Болц. Он не говорил ни слова, но жал руки всем подходившим. Джордж Локвуд еще никогда не был свидетелем такого количества рукопожатий.
Второй его дед, живший в Рихтервилле, не был рассказчиком, но все равно у него бывало интересно. Неподалеку от Рихтервилла находились две фермы, где разводили пони, и гроссфатер [дедушка (нем.)] Хоффнер (он хотел, чтоб его называли именно так) часто брал Джорджа туда, чтобы показать лошадок и покатать в блестящей коляске, запряженной четверкой пони. И всегда обещал: вот подрастешь, и у тебя будет свой пони. Иногда Джордж встречал в доме гроссфатера Хоффнера своего двоюродного брата Дэйви Стоукса (он был на год старше), который тоже приезжал навестить деда.
- Тебе гроссфатер собирается подарить пони? - спросил его однажды Джордж.
- Обещал, но я ему не верю, - ответил Дэйви и рассказал Джорджу, что такие же обещания получили еще несколько двоюродных братьев, из которых одному уже одиннадцать лет. Но гроссфатер все тянет с покупкой. Их одиннадцатилетнего двоюродного брата Лероя Хоффнера все еще водят кататься на пони - верхом и в тележке, но собственного пони ему не дарят, а скоро он уже вообще станет слишком велик для пони. Джордж возненавидел Дэйви за эти слова и продолжал верить гроссфатеру. Он рассказал об этом матери и ко дню своего рождения получил пони вместе со сбруей, рессорной двуколкой и санками. Через несколько недель Дэвид Стоукс, а также Лерой тоже получили пони.
- Кто мне подарил пони? Гроссфатер? - спросил Джордж у матери.
- Можно сказать, что да.
- Но это правда?
- Пожалуй, да. А почему тебе так важно это знать? Получил пони, и ладно.
- Потому что я хочу сказать об этом Дэйви.
- Тогда - нет. Пони подарили тебе мы с папой. Но гроссфатер оплатил мою долю расходов. Так что можно сказать, что он тоже участвовал в покупке.
- А должен я благодарить гроссфатера?
- Нет, не должен.
- Значит, он не дарил, раз ты не велишь мне его благодарить.
- Ты - как папа. Замучаешь вопросами. Не говори со мной больше на эту тему.
Дэйви Стоукс, получив пони, сказал Джорджу, что это - подарок родителей, а не гроссфатера, и что Лерою пони тоже подарили родители.
- Гроссфатер - большой врун, - сказал Дэйви Стоукс. - Глупый немец и большой врун. Это мой отец сказал. Он говорит, что все немцы сквалыги.
- Твоя мать тоже ведь немка.
- Уже нет.
- А говорит по-немецки.
- Не может быть, - возразил Дэйви. - Ей отец не разрешает.
- А она все равно говорит. С моей матерью. Они же сестры.
- Все знают, что сестры.
- Все, да не все. Твоя мать разговаривает с моей по-немецки, а ты и не знаешь. Значит, ты не все знаешь.