- А почему бы и нет, черт побери?
- Я полагал, что сегодня не очень подходящее время для веселья, но ты, кажется, думаешь иначе.
- Отец! Послезавтра у меня дела в Нью-Йорке, а потом я сяду в чикагский поезд "Двадцатый век" и, надеюсь, не увижу Востока еще лет десять. В сущности, я уже на пути домой, потому и радуюсь. Это настроение появилось у меня, как только я очутился за воротами кладбища. Это был поворотный пункт.
- Все ясно, мой мальчик. Иди принимай душ и не забудь вымыть за ушами.
- Все равно тебе не удастся меня разозлить. Я слишком благодушно настроен.
- Надеюсь, на обед тебе этого благодушия хватит. Мне приходилось видеть, как люди, пребывавшие в таком вот настроении, под конец становились безобразными.
- Так пришли мне "Апельсиновый цветок", пожалуйста. Только поменьше сахарной пудры.
Когда четверо Локвудов и Дороти Джеймс собрались за коктейлем, душой компании стал Бинг. Днем, во время завтрака, Джордж Локвуд видел, что сын, его мальчик, держится так, как того требуют торжественность обстановки и присутствие старших. Это был хорошо воспитанный молодой человек, который своей энергией и здоровым, привлекательным видом производил на гостей приятное впечатление. Они говорили, что он красив, и это была правда. Но теперь атмосфера в доме переменилась: отсутствие Десмонда Фарли, его жены и Шервуда Джеймса - людей чрезвычайно взыскательных в отношении слов, поступков и внешности - оказало размягчающее действие на окружающих. Второй причиной расслабления служил алкоголь. Джордж Локвуд пил по обыкновению мало, а Дороти Джеймс потягивала какой-то странный напиток из джина и горьких примесей, разбавленный холодной водой. Кроме этого напитка, который Дороти называла коктейлем, она никогда ничего не пила. Хотя джина в этом "коктейле" было немного, употребление его должно было символизировать политический вызов сухому закону (когда она участвовала в движении за избирательное право для женщин, то выступала в защиту сухого закона). Но Уилма и Джеральдина, выпившие еще до того, как спустились вниз, были уже навеселе, а Бинг Локвуд и совсем захмелел от своих "Апельсиновых цветков".
Он не был слишком пьян, но достиг той степени эйфории, которую можно было бы принять за глупость, если бы не исходившее от Него мужское обаяние, которое чувствовали женщины и которое раздражало его отца.
В половине восьмого служанка объявила, что обед готов. Джеральдина сказала:
- Мы задержимся на десять минут, Мэй.
- Почему? - спросил Джордж.
- Потому что мне, например, хочется еще коктейля.
- Мне тоже, - поддержала Уилма.
- Вот это - деловой разговор, - сказал Бинг. - Отец, я с удовольствием выполню обязанности бармена.
- Ну и валяй, - ответил Джордж. - Но если мы собираемся устраивать здесь попойку, то не говори, что это на десять минут, Джеральдина. Позови Мэй и скажи, что мы задерживаемся еще на полчаса - на час или на два часа. Но лучше бы нам не портить обеда.
- Десять минут обеда не испортят, - возразила Джеральдина. Видя, что Уилма и Бинг на ее стороне, она стала смелее. Ей нравилось разыгрывать роль хозяйки замка.
Стол не раздвигали, но на пятерых он все равно был слишком велик.
- Джеральдина, ты уже придумала, кого с кем посадить? Если нет, то я предлагаю Дороти сесть справа от меня, а Уилме - слева. Ты, сын, сядешь слева от своей тети, а ты, Джеральдина, - справа от Дороти.
- Как на открытой трибуне Палмерского стадиона, - заметил Бинг.
- Палмерский стадион... А вы знаете, я ни разу не была в Принстоне, сказала Дороти. - Шерри учился в Колумбийском. Сейчас туда почти никто не хочет поступать, а в его время Колумбийский был на хорошем счету. С академической точки зрения он по-прежнему на хорошем счету. Да, наверно, это так. И все же мне жаль, что отец не определил его в Гарвард.
- Почему? - спросил Джордж.
- В Гарвард пошли почти все его товарищи. Два моих брата и многие его близкие друзья. Да и из Нью-Йорка ему лучше было бы уехать. Он учился в школе Катлера, потом в Колумбийском, а потом еще в школе права при том же университете.
- А разве что изменилось бы, если бы он оказался в Гарварде вместе со всеми своими друзьями? По-моему, ничего, - заметил Бинг.
- Такой образ мыслей свойствен твоему отцу, - заметила Уилма.
- Поверьте, тетя Уилма, что у меня может быть и собственный образ мыслей.
- Поверю, если ты перестанешь звать меня тетей Уилмой. Ты достаточно взрослый, а я достаточно молода, чтобы мы могли звать друг друга по имени. То же и Джеральдина: не настолько она стара, чтобы быть тебе матерью.
- А я вот, к сожалению, достаточно стара, - сказала Дороти. - Не то что я не хотела бы быть матерью такого сына, а...
- Стара, не стара... - перебила ее Уилма. - Не будем говорить о возрасте. Не очень-то приятная тема. Извините, что затронула ее.
- Как старший из присутствующих, я вполне согласен с вами, - сказал Джордж. - Давайте переключимся на другую тему. На какую же, Дороти?
- Лично я хотела бы послушать еще о Калифорнии, - ответила Дороти Джеймс. - Мы с мужем были там много лет назад, к тому же с коренными калифорнийцами общались мало.
- Их там не так уж много, правда? - спросила Джеральдина. - Большинство приехало из других мест.
- В этом-то и вся прелесть, - сказал Бинг. - Я живу там потому, что мне там нравится. Ни в каком другом месте я не хочу жить.
- Точно такой же ответ я получила и от Фрэнсиса Дэвиса, когда мы там были, - сказала Дороти. - Вы все знаете, кто такой Фрэнсис Дэвис? Ты, Уилма, знаешь? А вы, Джордж?
- Я знаю о нем.
- Отец с ним не знаком, но я его знаю, - сказал Бинг. - Мы иногда видимся в Сан-Франциско.
- Кто он такой? - спросила Джеральдина. - Интересная персона?
- Лишь в двух отношениях: в финансовом и общественном, - ответил Бинг. - У него на Востоке громадные связи. Не сомневаюсь, что при необходимости он может за несколько дней добыть сорок - пятьдесят миллионов. Это старый бостонец, с Бикон-хилла. У него и суда, и недвижимость, и банки, и страховые компании, и бог знает что еще. И он же прескверно играет в покер. Худшего игрока я еще не встречал.
- Ты играешь с ним в покер? - спросил Джордж.
- Раз в месяц. Если бы мы играли чаще, мне не потребовалось бы зарабатывать себе на жизнь чем-то еще. Но мы играем только раз в месяц и никогда не делаем больших ставок. Самый крупный проигрыш не превышает трех-четырех сотен. Но для нас это развлечение.
- Где же вы играете? В клубе "Тихоокеанский союз"?
- Нет, что ты. Я в нем не состою. Дай бог, чтобы меня приняли туда хотя бы к сорока годам. Нет, мы играем дома. То у него, то у меня.
- Но ведь от твоего дома до Сан-Франциско далековато, не так ли?
- Да, но у Фрэнсиса поблизости от нас есть дом, так что когда он приезжает, то сочетает приятное с полезным. В сущности, мы все в таком положении. Мне приходится ездить и в Сан-Франциско и в Лос-Анджелес. Для нас проехать триста - четыреста миль в машине - привычное дело. Я и в обычные-то дни делаю по семьдесят пять - сто миль. От моей конторы до дома такое же расстояние, как отсюда до Рединга, и езжу я туда по пять-шесть раз в неделю. К счастью, езда в машине доставляет мне удовольствие.
- К тому же у него "роллс-ройс", - сказала Джеральдина.
- О, так у тебя "ройс"! - воскликнула Уилма. - Если я приеду к тебе в гости, свозишь меня куда-нибудь подальше? Пен ни за что не хотел покупать его. Я просила не раз, но он отказывался.
Это первое за вечер упоминание имени Пена Локвуда, такое небрежное и спокойное, прозвучало для остальных как кощунство, но больнее всех это ощутила сама же Уилма.
- О господи, - произнесла она едва слышно и уставилась в тарелку.
Бинг обнял ее за плечи.