— Успокойся! — Катька ляпнула подружку по плечу. Ага, легче заткнуть фонтан.
И тогда обуяная зверством Катька, решив счесться с Ирусей позже, стала бегать по корпусу, собирая все и всяческие книги. После вытащила из колоды мстительную даму, возложила на тумбочку и завалила литературой (особенно хороши были для этого пухлые женские романы!). После пробормотала над горушкой что-то, напоминающее молитву, и побрызгала горушку водой. Вздохнула, вытерла пот со лба:
— Усё. Не вылезет!
Утром Виолка пробудилась живая, совершенно счастливая и готовая к решительным действиям. Вздымая за завтраком бутерброд с колбасой, она призывала всех вступать в антиируськину коалицию. Пострадавших от дитяти оказалось множество, и идею с энтузиазмом приняли. Даже предложили вызвать Ируську на дуэль.
Как всем известно, в старину к дуэлям относились серьезно, посылали к противнику секундантов и швыряли к евойным ногам перчатку в ознаменование серьезности намерений. После продолжительных расспросов выяснилось однако, что перчатки в лагерь никто взять не озаботился. Кекс, каким-то образом затесавшийся в девчачью компанию, предложил в качестве альтернативы шлепанец. Это был бесхозный шлепанец. Никто его не искал, и он валялся на бочке около котельной. Кекс даже вызвался сбегать его принести. Жанна Юрьевна сказала, что швыряться тапкой в маленькую девочку — это зверство, и вышла из коалиции. Тут прибежал Кекс со шлепанцем. Обувь взвесили на руке, определили, что большого вреда Ируське она не нанесет, и даже потренировались в кидании. Кекс иронически глядел на них и упросил право первого броска предоставить ему. Галдящий курятник в поисках Ирки понесся по территории. А в общем, и искать не стоило. Ируська мирно паслась возле волейбольной площадки.
Ируська была верной в любви и от очередного предмета своей страсти больше, чем на метр, не отходила. Ну разве что на два — если уж он, доведенный до предела, начинал бросаться в нее подручными предметами. Но и тогда она ходила кругами около, пожирала взглядом и отгоняла от него соперниц. В этом году Ирочка слегка остепенилась и вот уже полторы недели обожала физрука Гену. И весь лагерь (исключая маму Ирочки) об этом знал.
— Кидать отсюда? — спросил Кекс, гордясь оказанным доверием и едва не лопаясь от важности. — Или ближе подойти?
Катька, сощурясь, прикинула расстояние.
— А добросишь?
— У, — сказал Кекс. Тоже прищурился и метнул оружие мщения. И промахнулся. Не то чтобы совсем промахнулся. Просто в Ирочку не попал. Шлепанец изящно перевернулся в воздухе и рухнул на голову разгребающему песок Генаше. Физрук вздрогнул. Физрук уронил грабли и стал озираться. Девчонки взвизгнули и затаили дыхание. Красный Кекс взглянул на Катьку и отважно шагнул к физруку.
— Это я, — сказал он. — Но я не в вас, честное слово.
— А в кого? — потирая темечко, слабым голосом спросил Генаша. Ируська перестала пастись и вытянула шею.
— В нее, — ткнул пальцем Кекс. — Я больше не буду.
— Не понял…
— В вас кидаться не буду, — уточнил Кекс, сгорая от стыда. — А в нее — буду!
Генаша сел на песок и обхватил руками колени:
— А зачем?
— Мы вызываем ее на дуэль.
— Ку-да? — зловеще переспросила Ирочка.
— На дуэль, — повторил Генаша. — И я их понимаю.
Ируська прекрасно оценивала свои возможности. Если на каждого из присутствующих цыкать зубом, зубов не хватит (они у нее меняются). Запасной вариант "мамочка спасет и пожалеет" тоже вдохновлял мало. Любимая «вошадка» готовилась к бунту. В общем, все ополчились на несчастного ребенка.
— А-а, — сказала Ируська, на всякий случай выжимая слезы на глаза. Уставилась глазами на Генашу и изрекла: — А я тебе твоей тетрадки не отдам.
— Она не моя, — сказал Гена и покраснел.
Антиируськина коалиция немного обалдело следила за этим диалогом.
— Кидать? — прервал заминку Кекс.
— Кидать! — отдала приказ Катька. — За Виолку!..
— И за Даму, — пискнула Виолка.
— … по противнику…
Взревев, как боинг на взлете, Ируська спряталась Генаше за спину.
— Короче, мы тебя вызываем, — роняя шлепанец физруку на ногу, — смущенно объявил Бритый Кекс. — Имеешь право…
— И лево! — презрительно фыркнула Катька.
Генаша тяжело вздохнул:
— Имеет право выбирать оружие, приглашать секундантов и послать вместо себя заступителя.
Рот Виолки восторженно округлился. Катька склонила голову к плечу:
— Счас же. Мы будем другого лупить, а она — радоваться? Ни за что! Лучше я крысу на нее натравлю.
И, гордо взметнув хвостом, ушла с волейбольной площадки.
Виолка нагнала ее через несколько шагов и, глядя виновато, пробормотала:
— Но он благородный.
— И пожалуйста! — бросила Катька, не оборачиваясь. Виолка тоже наддала. Не сбавляя темпа, пробежали они до столовой и остановились возле скамеечки, врытой под "планом лагерных дел".
— Нет, ну я… — просопела Катька. — Да пусть меня Жвачная Корова сжует, если я когда-нибудь…
Каждое свое слово сопровождала она топаньем ноги, и в конце предложения песок у скамеечки украшала аккуратная кругленькая яма. Смысл Катькиной речи сводился к тому, что спасать любимых подруг себе дороже, а если парню нравится, чтобы на нем свеся ножки ездили, то он сам себе злобный кто-нибудь, и лично ей, Катерине, до его тонкой чувствительной души дела нет, а Виолка как себе хочет…
— А я… — жалобно сказала на это Виолка. — А ты… а я… то есть, ты просила.
Она, Виолка, между прочим, рисковала жизнью, собирая для подруги информацию, а та даже выслушать ее не хочет! А у нее, у Виолки, то есть, тоже своя гордость есть!
— Пфэ… — сказала Катька презрительно.
И не «пфэ», а Терминатор…
Вот лично ее, Катьку, Терминатор не колышет.
И даже то, что он гулял той самой ночью за пределами корпуса?! (Виолка гордо поправила очки).
Катька заметила, что той ночью вообще много кто гулял. И вообще все лагерные ночи протекают по одному сценарию: страшно стонут во сне воспитатели — им дети снятся!; ноют комары; по кустам влюбленные хрумстают; сова и летучие мышки парят; хихикают и топочут кретины, пробираясь в соседний корпус с зубной пастой. А другие кретины с аналогичной целью ломятся навстречу. В общем, обыкновенная ночная лагерная жизнь. И если Терминатору вздумалось бдить, дабы их повылавливать, это проблемы Терминатора.
— И нет, — торжествующе объявила Виолка.