Снаружи заскрипело, дверь затряслась и Даник ойкнул:
— Не открывается!
Максим вспомнил, что он запирался и изнутри, и повернул защелку.
Встреча была даже горячее и сердечнее, чем когда Наполеон смылся с Эльбы и прикатил на сто дней в Париж.
— А я твою простыню нашел.
Да, с некоторым усилием эту развесистую, грязную донельзя тряпку можно было назвать простыней. Симрик оглядел бывшие при нем простынки: его и Даника.
— Это не моя.
— Но Катька… она тебя гнала… а тут малина…
Щелк. Последний кусочек мозаики стал на предназначенное место. Максим едва не сплясал качучу.
— Спать хочу, — вгрызаясь в собственный язык, пробормотал он. — Лопать хочу — умираю. Вы помирились?
— Ага! — отозвался Даник радостно. — Я ее до корпуса провожал. А потом она меня. А потом опять я.
— Так до утра и провожали.
— Не-а, — не воспринял иронии Кахновский. — Это мы крысу долго ловили. Призрак крысу напугал. Так куда это… — он искоса взглянул на бывшую простыню, — девать?
— Забери. Как вещественное доказательство. Корочка хлеба у тебя найдется?
— Три корочки! — пообещал Даник, сияя. Он чувствовал себя слегка виноватым и готов был для друга на все. — Тумбочка! Сколько захочешь!
Максим с трудом потянулся, заскрипев суставами. Он сильно хотел спать, замерз и жутко проголодался. Но рядом с раскрытой тайной это были сущие пустяки.
Глава 7.
1.
Завхоза нагнулась за бумажкой, отвесив тяжелую казенную часть, да и застыла в этом положении.
— Добрый день, Галь Васильна, — пробегая, бросила Валькира небрежно. — А вообще-то я вас искала. Почему вы не дали Терминатору зеркало?
— Тер-р… кому?
— Игрь Ленидычу, — пояснила Кира, обмахнувшись роскошно разрисованным веером — веер привез из Венеции Жанночкин папа, а Жанночка пожертвовала для общего дела. Завхоза уставилась на веер, как кура на косточку, немало Валькиру позабавив.
— Зер… — завхоза с трудом распрямилась: — Что это на вас?
Кира перекрутилась, как кошка, заглядывая себе за спину:
— Где?
— Это! — величавый жест полной руки. Ей бы не завхозой, ей в театре Катьку Вторую играть. — Где вы это взяли? И кто позволил?
Валькира осмотрела себя внимательнее. До нее дошло наконец, что Галина Васильевна имеет ввиду шелковые тяжелые занавески, из которых Кира соорудила средневековое платье, утащив их из методической комнаты. Там зазря пылятся, а тут такой эффект!
— А-а, — улыбнулась она как можно ласковей, — Ростиславыч распорядился. По случаю турнира. Так как же зеркало?
Завхоза надулась и произнесла:
— Не дам.
— А придется!
И мазнув длинным шлейфом по ногам опешившей от такого нахальства завхозы, Кира решительно направилась к пристройке начальника.
— Роман Ростиславович! — позвала она сквозь открытое окно. На голос через подоконник перевесился Боря и лизнул Валькиру в щеку. — К вам можно?
— Можно, — Роман Ростиславович бросил свои бумаги и галантно подал руку, помогая даме умоститься на подоконнике. В ее волосах качнулась диадема из разнокалиберных бус. И вообще выглядела Кира так, что начальник сглотнул. А Кира подобрала густо малиновый шлейф, отрясла его от пыли и, перебросив через колено, заявила:
— Роман Ростиславович, я жаловаться пришла.
Роман Ростиславович нашарил краешек стула, медленно опустился на него. Нахальный Боря тут же водрузил ему на колени свою тяжелую башку.
— Я женщина?
Рома еще раз сглотнул:
— Женщина.
— Гав! — поддержал ньюф.
— Что же она мне зеркала не дает?!
Ростиславыч огорошенно молчал. А Кира развивала мысль:
— Ладно, эти древние гречки, ох… эллинки причесывались, глядя в воду, в озеро или в горшок, этот, пифос. Это гречки! А у меня пифоса нет! Что же мне, каждые десять минут к речке бегать или в пожарную бочку смотреться?
— Безобгазие, — согласился Ростиславыч.
— Гав, — подтвердил Боря.
— В общем, я на нее жалуюсь, я ее предупредила. Я же даже Тер… Игорь Леонидыча к ней посылала, как мужчину, думала…
Ростиславыч издал странное кряхтение. Но как-то справился с собой.
— Вы пгекгасная женщина, и я этого так не оставлю!
И легонько отпихнув Борю, Ростиславыч, поднатужась, содрал со стены овальное, в виньетках, почти антикварное зеркало, выбранное завхозой специально для него.