— Скоро он пр-ридет?
— Н-не з-знаю, — также заикаясь, отвечал Максим.
— Смотреть будем? — Катька деловито отрясла пыль с железной дверцы.
Дверцей, казалось, не пользовались лет сто. Если там, внутри печки, действительно обнаружатся дедушкины часы, она, Катька, Макса убьет.
— Стой! — Симрик вручил приятелю фонарик, а сам извлек из кармана лупу. Сколько батона он отдал за нее этому гнусному Кексу — подумать страшно! — Вот…
Даник и Катька наклонились, стукнувшись лбами: на петлях заслонки отчетливо виднелись продолговатые царапины, а с литого барельефа была слегка сбита застарелая пыль. Но больше — ни следа присутствия человека! Пыль в домике лежала вековая.
Петли протяжно заскрипели, когда Катька налегла на ручку. Захотелось оглянуться, не подтягивается ли преступник на этот заунывный скрип.
— Тише ты…
— Н-ну, что?
Они опять стукнулись лбами, мешая друг другу разглядеть внутренности поддувала.
— По-очереди! — рявкнул Максим шепотом.
Катька округлила глаза:
— Кир-пич…
Казалось, вот сейчас она кинется выцарапывать Симрику глаза.
Данила сглотнул. Героически отодвинул Катьку плечом. Постучал по кирпичу. Подумал. И сунул руку между кирпичом и железной стенкой печки.
— Ну? Что? — Катька тряслась от нетерпения и рыла кроссовкой пол. Если Даник еще минуту промолчит, подумал Максим, она до Австралии докопается. А преступника они пропустят. Может, он уже стоит вон там, за окном, и на них смотрит… За окном в это время прозвучал торжествующий волчий вой. Не иначе опять мастера оборотня выпустили. Даже если кто-то и таился у окна, от такого вопля окостенел и дал им шанс убежать. Максим на цыпочках подкрался и выглянул: ничего подозрительного видно не было. Даник продолжал на коленках отирать печку, вывернув и засунув руку в ее нутро. Катька готова была его растерзать на месте.
— Что-о?!
— Есть.
— Что есть? Урою!
Даник подергал рукой: судя по всему, застрял он в печке капитально.
— Оно, — сообщил он, хлопая глазами. Максим сделал попытку подлезть внутрь с фонариком. Поддувало маловато было — больше одного не вмещало. Разглядел он только кирпич. Ничего кирпич, старинный.
Ну да, он находился в привилегированном положении. Он почти вычитал из преступского дневника, что там, в этой печке, спрятано. И выводы сделал. Но что это за белорус, что руками не пощупает?!
Даник дернулся. Вытащил пыльную донельзя красную руку и стал на нее дуть.
— Холодное, высокое и царапается, — наконец изволил поведать он. Катька немедленно сунулась на его место. Еще эта застрянет!
— Там мыши, — пригрозил Максим.
— Я их люблю, — пропыхтела Катька. Похлопала ресницами, и выражение лица у нее стало, как у огорошенной обезьянки. — Чего там? Торчит чего-то… нос… холодный.
— Чей нос?
— Ну этого. Что в печке.
— Там что, труп?
— Сам ты…
Катька отдула от губ налипшие волосы; сильнее извернулась, просунув руку в печку до плеча, щупала-щупала и сдалась.
— Ну, что там? Долго будешь молчать, как партизан? — накинулась она на Максима. — Чего там ребрышки?
Даник приоткрыл рот. А Максим ничего путного ответить не успел. Потому что явственно услышал за окном хруст веток и шаги.
Он поспешно сунул фонарики под заранее присмотренное старое ведро. Сыщики, как застигнутые врасплох мыши, кинулись под свои веники.
— Дышать по моей команде…
"Покойники с косами стоят — и тишина…"
Ключ скрежетнул в замке. Хотя его и ожидали, звук наждачкой прошелся по нервам, заставил вздрогнуть каждую жилочку. Непроизвольно дернулись, собираясь бежать, ноги.
— Ой, — сказала Катька.
Данила взял ее за руку. То ли хотел ободрить, то ли сам боялся. Но Катька ободрилась.
— Тихо!
Замок не открывали тысячу лет. Он так скрипел и сопротивлялся, что, не будь заняты игрой, сбежались бы все на свете. Максим еще раз про себя порадовался, как все точно он рассчитал следом за преступником. Игра. Все при деле, под ногами не путаются… и можно никому не объяснять, куда идешь… Да и спать в это время уже хочется… Дверь не поддавалась. Ключ перестал скрежетать.
— У-шел… — одними губами шепнула Катька.
Они испытали одновременно и облегчение, и разочарование. Но тут зашуршали кусты под окнами и медленно, зловеще пошла в сторону ими лично отломанная на окне доска.
Сыщики перестали дышать. А неизвестный одним ловким движением перемахнул подоконник. Доска задвинулась, отрезая им путь к спасению. В бараке стало темно.
Двигаясь все так же уверенно (а по скопившейся тут пыли не скажешь, что у него богатый опыт!), преступник поскользил вдоль стены плавным ниндютским шагом. Не скрипнула ни одна половица. Мгновение — и он уже у печки. Еще мгновение… визг несмазанных петель заслонки… И громкое:
— Не шевелиться! Вы окружены!
Максим ткнул преступника ручкой между лопаток. Тот застыл, как добрый дурень, даже не делая попыток к сопротивлению. Собственно, очень трудно сопротивляться, стоя в полуприседе, с руками, по локоть засунутыми в поддувало. Да еще сжимая ими огромный и достаточно неудобный предмет.
— Шевелиться не буду… — произнес преступник задушенным голосом.
Максим удовлетворенно спрятал ручку в гнездо под обложкой тетради. Осветил преступника извлеченным из-под ведра фонариком, давая друзьям возможность им полюбоваться.