Мама посмотрела в сторону притихших за последние несколько дней людей. Ростик тоже посмотрел Даже шелест детских голосов больше не звучал под темными сводами. Люди теряли энергию, на них надвигалась болезненная, неодолимая апатия. Лишь несколько человек еще боролись с ней. Ростик с гордостью думал, что его мама из тех, кому это удавалось.
- Воды не хватило, чтобы обмыть роженицу. В итоге - сепсис, и она умерла. Это уже четвертая смерть, Ростик. У меня есть подозрение, что через пару дней начнется эпиде мия. Ты представляешь себе эпидемию на таком вот пространстве?
- Нет, мам, не представляю. Но делать нечего, нужно ждать. Мне кажется...
Он хотел было сказать, что в поведении саранчи наметились какие-то изменения, но не стал. Новость стала бы сенсацией, люди поверили бы, что все кончится, и быстро. А если он ошибается, если он попросту принял желаемое за действительное и ничего в ближайшие дни не произойдет? Тогда реакция могла быть чрезмерной.
Во втором отсеке, как говорили, уже были попытки нескольких десятков людей открыть тамбур и выйти на поверхность, пусть даже и погибнуть там под ударами саранчи. Солдаты едва подавили вспышку. Но это не значило, что ее не могло быть еще раз или еще много раз - С едой тоже плохо, - сказала мама.
Ростик провел пальцем по ее точеной, тонкой скуле. Как он любил это строгое, решительное лицо. Как хорошо теперь он знал на нем все оттенки усталости, муки, горя, знал выражение бессилия и жалости к другим людям. К другим - да, но не к себе. Почему она себя так не щадит? Может быть, потому, что знает - никогда уже не увидит отца? Но ведь у нее остался, по крайней мере, он, Ростик. Или этого для нее мало?.. И спросить невозможно.
- Мне сказали, если постараться, то на три ближайших дня еще хватит.
- На три - да. Но я не знаю, что будет потом. У меня есть идея.
- Мама, ты опять? - Ростик смотрел на нее рассержен но. - Неужели для тебя моей просьбы недостаточно?
- Что поделаешь. Я главный медик в этом отсеке, я обяза на думать обо всех этих людях. Об их питании, в том числе Вот я и решила...
Пять дней назад, когда впервые стало ясно, что продукты подходят к концу даже в тех условиях, которые нельзя было назвать иначе, чем контролируемый голод, после очередного прорыва саранчи мама потребовала десяток крысят, препарировала их и съела. Ничего худого с ней не приключилось.
Но Ростик считал, что она сделала это зря. В отсеке было полно других людей, гораздо менее ценных, на которых можно было ставить подобные эксперименты. В конце концов, если нужно, то он мог бы сам... Когда ему сказали, он попытался устроить ей скандал. К сожалению, для настоящего протеста у него осталось слишком мало сил, и он не сумел внушить матери, что не следует делать того, чего не следует делать вообще. И вот она опять, кажется, начала экспериментировать... Теперь прорывы происходили очень часто, несколько раз в день, недостатка в саранче не было. Как он слышал, во втором отсеке кто-то еще, помимо докторов, тоже сварил супец для желающих.
Внезапно он увидел в конце коридора знакомую фигурку. Это была Любаня. Несмотря на палочку в левой руке, к ней возвращалась ее походка. Она шла к ним, здороваясь с кем-то по пути, поправляя одеяла, поглаживая ребятишек по голове. Ее узнавали, ее уже любили тут, ее нельзя было не любить.
Она приходила к Ростику регулярно. На его замечание, что она вполне может переселиться в их отсек, она ответила, что полюбила эти прогулки и не хочет их лишаться. А мама холодновато заметила, что в ее положении такие моционы - главное условие восстановления сил. Так она и расхаживала по всему подземелью, и никому не приходило в голову, что может быть иначе. Привет, - поздоровалась она. - Что сегодня наверху? Ростик опять подавил в себе желание рассказать о своих подозрениях.
- Как всегда - расселись по всему городу, только еще более толстым ковром, чем обычно. И откуда они берутся - сплошная шевелящаяся масса, снега не видно.
_ А может, откроем дверь, - предложила Любаня, - и устроим на них охоту? Поедим хоть вволю... Опять двадцать пять.
- Открыть дверь - не сложно, но возникнет проблема, когда мы попробуем ее закрыть. - Это проблема мужчин, - хмыкнула Любаня. - Мужчин? переспросил он.
Вздохнул, снова потер глаза и стал, прищурившись, осматриваться. Как ни туманны были дальние углы убежища, как ни скверно было освещение, за то время, которое они провели тут, он узнал каждого человека. И разумеется, мог считать.
Итак, в этом помещении находилось около трех тысяч человек, хотя оно не было самым большим из трех больничных убежищ. Но другие были не намного больше, так что разницей, при подсчете на глазок, можно было пренебречь. Из этих трех тысяч - мужиков осталось едва ли четыре сотни человек. При условии, что считались даже мальчишки, вроде Бойца.
Ростик оторопел от неожиданности, когда неожиданно пришел к этим цифрам. Но если этот процент оставить и для других подвалов, разбросанных по городу, то получается...
Получалось очень плохо. Неужели такой кровавой оказалась война, подумал Ростик? Неужели наше положение настолько скверно? А наши отцы-командиры, черт бы их подрал, даже ничего нам не говорят?!
И поневоле в его сознании созрела и утвердилась идея. Командиры - вот о чем теперь он будет думать едва ли не чаще, чем о саранче. Руководство которое вогнало город в гибельный штопор и не сумело спасти людей, которых даже в Полдневье можно было спасти.
Он был уверен, что все можно было сделать лучше - и людей сохранить, и надежду. Стоило только получше подготовиться, хотя бы запасти больше воды.
Глава 32
Утро следующего дня Ростик еще долго вспоминал как один из самых отчаянных моментов своей жизни. По безнадежности, по всеохватности отчаяния это утро оказалось едва ли не самым тяжелым из всех других тяжелых и безрадостных дней, встреченных им в Полдневье, хотя уж в чем, в чем, а в негативных эмоциях тут недостатка не было.
Он уснул, сидя за окулярами, пытаясь смотреть на то, что происходило наверху даже после того, как погасло солнце.
Потом несколько раз просыпался, даже прошелся по подземелью в сторону, где располагались врачи, и нашел маму. Она спала, и он не решился будить ее. И тогда-то почувствовал, что на весь его мир, на все, что делало его личностью и человеком, опустилась непроглядная тьма, сравнимая лишь с той, которая царила наверху.
Он снова сел за прибор, почти тотчас окунувшись в полусон-полубред. Дважды просыпался от каких-то голосов, и лишь потом понимал, что говорил сам, но на разные голоса, словно эстрадный декламатор Совсем под утро появился Боец, который предложил ему подежурить у окуляров, но Ростик отказался. Он хотел увидеть, как его Боловск снова заливает свет утреннего солнца в зените. Как всегда.
Потом стало светлее, с нового востока - он уже и не мог вспомнить, где находился старый, - наползло пятно рассвета. И вдруг, как всегда тут бывало, свет обрушился на все, что он видел. На снег, на бесконечные фестоны зубастой саранчи, на серые стены домов...
Вдруг подул ветер. Это была пурга, самая настоящая, какой здесь Ростик еще не видел. Воздух словно бы ожил, свежий снег возник откуда-то и принялся лупить в его окуляры прекрасными, как на Земле, скрученными косами. Это было так здорово, что он даже сжал зубы, чтобы не давать волю переживаниям.
И тогда произошло самое удивительное С одной ветки полуобглоданного дерева черное облако саранчи взлетело вверх. . Но снова обвалилось на соседнюю ветку. Потом то же самое произошло на другом дереве... Но скоро саранча уже не садилась, она поднималась все выше.
Спустя минут десять вся поверхность, которую Ростик видел перед собой, курилась, выбрасывая вверх, в змеившееся от вихрей пространство темный дым зубастых крысят... И вот уже саранчи в воздухе было больше, чем снежинок. Вот она закрыла собой дома, деревья... Подобное Ростик видел только однажды, в день, когда она прилетела. Это было три недели назад, или больше? Он отвалился от окуляров, нашел взглядом Бойца. - Посмотри, кажется, она снимается.
Он слез с табуретки и пошел по коридору. Ему навстречу мама несла миску похлебки, чтобы покормить его. Несмотря на голод и жажду, Ростик не обратил на миску почти никакого внимания. - Саранча улетает.
Миска в руке мамы задрожала так сильно, что она, испугавшись, что прольет, поставила ее на ближайшую больничную тумбочку.
- Ты уверен?
Ростик кивнул. Мама улыбнулась, потом рассмеялась, схватила Ростика за руки, как в детстве, крутанулась с ним вместе.
- И у меня тоже есть хорошая новость. Ты знаешь, что сегодня первый день весны?
- Весны? - Ростик попытался найти в сознании хоть какой-то счет прожитым в подземелье дням, перевести их в новую шкалу, предложенную на своей знаменитой лекции Перегудой...
- По новому летосчислению сегодня - первое марта. Мы прожили эту зиму. И саранча улетает!
Пока Ростик хлебал свой суп, новость распространилась по подземелью со скоростью лесного пожара. Нашлись даже горячие головы, которые пристали к охране дверей с требованием немедленно их открыть. К счастью, дисциплина солдатиков оказалась на высоте, они и отпихнули дурачков назад, а не то случилась бы беда.
Ждать пришлось долго, даже по мнению Ростика. Лишь незадолго до полудня он посмотрел в окуляры и не нашел никаких признаков саранчи. Только ее помет на снегу, только помертвелые деревья без коры, только дома с разбитыми окнами и свет, слепящий свет весеннего - Ростик готов был это признать - солнца.
Он подготовился. Надел свою кирасу, от тяжести которой совершенно отвык, пристегнул меч, хотя как он мог теперь пригодиться - оставалось только гадать. Нашел самострел, отобранный в боях с кузнечиками, колчан, автомат, подсумок с боеприпасами... Когда подошел к двери, все смотрели ему в спину, словно он был первым космонавтом - не меньше. Его командирские функции в этом отсеке подземелья каким-то образом не вызывали возражения. Их даже не пришлось никому доказывать Он кивнул и буркнул, скрывая волнение:
- Открывай. И закройте сразу же. Вдруг поблизости шальная свора сшивается.
Солдаты поняли. Они тоже были готовы. Впрочем, у них было время, чтобы подготовиться.
Ростик вышел, подождал, пока закроют тамбур с внутренней стороны, открыл внешнюю дверь.
Свежий воздух, да с ветерком, со снегом чуть не сбил его с ног. Он оторвался от стены, шагнул, готовый ко всему. Но ничего не произошло.
Лишь где-то очень далеко, на самом краю света, за домами висела темная туча саранчи. А может, и впрямь это было облако, принесшее им пургу. Он прошелся, выглянул на соседние улицы, хотя это было уже глупо. Если саранча снялась, значит, улетела всей стаей. Тогда он вернулся и постучал в дверь. Народ вывалился из подземелья чуть не весь разом. Как удалось нескольким тысячам человек протиснуться в узенькие, что ни говори, двери - осталось для него загадкой. Но так получилось. И все теперь стояли, щурились и улыбались сухими, потрескавшимися губами.
Чуть позже толпа стала появляться и из других дверей, из других отсеков. Поднялась обычная суета. Кто-то из врачей призывал к дисциплине, требовал, чтобы расступились и дали пронести носилки, кто-то орал, чтобы по округе разослали разведчиков, кто-то деловито требовал от солдат, чтобы они затопили печи в больничных корпусах, кто-то голосил, что теперь нужно вернуть одеяла, которые принадлежат больнице, а не уносить их по домам...
У Ростика были более важные дела. Он поправил амуницию и зашагал в центр города. Ростик и оглянуться не успел, как около него уже топало человек двадцать, они даже построились за ним, как за командиром.