"Чхать, - решил, но тут же увидел у крыльца штаба светло-серую "Победу" и затылок Ращупкина. Командир был срезан по шею крышей автомобиля. - Чёрт, нарочно в Москву собрался. А мне что? Я в отпуску", - и Курчев, свернув к КПП, прошел в ворота, которые уже распахивал Черенков.
- В отпуск, товарищ лейтенант?
- Ага.
Впереди, как всегда в этот час, видны были серые растянувшиеся медленной цепочкой фигурки офицеров, понуро бредущих к "овощехранилищу". Курчев сбежал в балку, надеясь, что Ращупкин проедет поверху. Идти по вытоптанной петлястой тропке с узлом и чемоданом было неловко. Иглы елок впивались в ватный матрас. Курчев то и дело останавливался, менял руки, но, когда выбрался на бетонку, офицеры уже зашли за проволоку, а серая автомашина, все равно как сторожевая собака, ждала в трех метрах впереди на обочине.
- Садитесь, Курчев, - сказал, наклонясь к шоферу, Ращупкин. - Глядеть на вас стыдно.
- Ничего. Дойду.
- Садитесь.
Водитель Ишков, перегнувшись на сиденье, распахнул лейтенанту заднюю дверку. Курчев, по-прежнему стыдясь казенного в полоску матраса, пихнул его в ноги, а желтый чемодан поставил на покрытое суровым полотном сиденье.
- Значит всё, лейтенант? - не оборачиваясь, спросил подполковник. Затирухин сказал, бумаги ваши ушли. Я еще сегодня узнаю. Позвоните завтра в полк.
- Слушаюсь!
- Да уж чего. Слушаться теперь поздно. Думаю, отпуска на оформление хватит. Приедете, получите выходное - и вольная птица. Как у вас с аспирантурой?
- Ну, это еще рано, - Борису не хотелось врать.
- Устроится. У вас все устроится. Повезло вам, что на меня напали.
- Повезло, - согласился лейтенант.
- Вообще стоило бы сочинить вам характеристику, и тогда не то что аспирантуры, двух окладов и года за звание не увидели бы. Ну, да ладно.
- У автобуса высади, - сказал Курчев водителю.
- Ничего. До дому довезем. Как, Ишков, довезем?
- Довезем, Константин Романович. Квартиру посмотрим, - осклабился в зеркале шофер.
- Чего там смотреть? Хибара.
- Поглядим, - усмехнулся Ращупкин. "Вот еще гостей на мою голову", подумал Курчев, но ничего не сказал.
- Значит, это я вам организовал жилье? - снова спросил подполковник.
- Да. Только благодарить мне вас не положено.
- Ничего. В Москве - положено. Гебен мир айн шлюссель?
- О, я, я, натюрлих, - засмеялся Курчев. - Вот он, - полез во внутренний карман кителя.
- Хорошо. Потом покажете. Может быть, я еще шучу. Но в общем, вы везучий, Борис Кузьмич. Жилье в Москве - это священная мечта каждого гражданина СССР.
"А он - ничего", - подумал лейтенант и вслух сказал: - Нет, у меня вам не понравится. Мебель еще отцовская, какую в войну сжечь забыли.
- Мне не поселяться, - улыбнулся подполковник. - Новосельнов пишет?
- Да. В Москву перебирается.
- Бойтесь его, лейтенант, - посерьезнел подполковник. - По нему решетка плачет. Не помри Иосиф Виссарионович, за милую душу сидел бы. Про дизели слышали?
- Нет.
- Ну и хорошо. Он тоже вроде вас - везучий. "Да и ты не из несчастных", - подумал Курчев.
- А все-таки вы, лейтенант, маху дали. Надо было в партию подавать, а то когда еще в аспирантуре вступите. Теперь, кажется, в учебных заведениях ограничен прием или вовсе закрыт. Вот через три года локти кусать начнете, когда подойдет распределение!
- Ваша правда.
- Или вообще не думаете в партию?..
- Нет, почему...
- Теперь до двадцати восьми в комсомоле можно, - подал голос Сережка Ишков.
"Они твою биографию насквозь и поперек... - подумал Курчев, вспомнив, что почти месяц назад, в Гришкин отъезд, то же самое сказал дневальный Черенков. - Да они тут со скуки всем кости перемывают".
- Мне двадцать шесть через месяц. Продлюсь, - ответил, чтобы покончить с этой темой.
Москва катилась навстречу окраинами, притормаживая на перекрестках, серая и будничная, вовсе не похожая на ту, субботнюю, которую лейтенант наблюдал из окна автобуса... Впрочем, теперь она была своя, может быть, даже по гроб, а свое, как известно, всегда, если не хуже, то во всяком случае обычней. Солнце где-то затерялось. В городе было суетливо и пасмурно.
- Показывайте, куда? - сказал Ращупкин.
"Лучше было бы самому добираться", - подумал Курчев. Присутствие командира полка придавало возвращению оттенок принудительности, вносило субординационность, хотя подполковник сейчас не налегал на дисциплину и даже шоферу позволял себя называть Константином Романовичем.
"Интересно, что у него за баба? Хотя какой там интерес? А мне куда деться? Разве что в баню сбегать..."
"Победа" развернулась на перекрестке и ловко въехала в подворотню, куда, сколько помнил Курчев, до войны не рисковали въезжать автомашины.
- Возьми у лейтенанта вещи, - сказал Ращупкин Ишкову и пошел вслед за Курчевым по неровному, похожему на воронку мощеному двору. Квартира была в правом, если смотреть со стороны двора, крыле дома. Входная дверь не была закрыта. Курчев не был больше года, но в сенях ничего не переменилось.
- Здравствуйте, - встретила его единственная соседка Степанида, то ли вахтерша, то ли уборщица при Елизаветиной конторе. - Офицерья-то сколько!
- Третий - солдат, - засмеялся Курчев и полез в китель за ключом. Замок почти амбарный, весом что-нибудь в килограмм, был смазан и открылся сразу.
- Ничего, - сказал Ращупкин, оглядывая комнату. - Троллейбус только ни к чему.
Как раз к остановке подошел троллейбус и закрыл собой все левое окно и полрамы правого...
- Похлопотать надо. Может, перенесут, - усмехнулся Борис.