…Звонок телефона мигом вернул его из далекой во времени и пространстве Москвы в - увы! - близкую нынешнюю Покровку.
- Ну? – заторопил он приятеля. – Как они? Где?
- Дома. Здоровые. Только немного грустные… Будто и не Новый год на дворе! - отчитался приятель. - Бросились на звонок так, будто под дверью стояли. Наверное, тебя ждут! Ну, теперь-то ты можешь мне все рассказать?
- После, когда приеду! – усмехнулся Стас и - приятель уже больше был не нужен ему – жестко отрезал: - Все, конец связи!
«Ждать-то, конечно, они ждут, – бросив на кровать телефон, подумал он. - И Григорий Иванович прав – на радостях сразу простят. Но… почему не звонят? Обиделись? Конечно, обиделись! Ну, а как на такого не обидеться?!»
Стас стал припоминать, каким он был со своими родителями. Да и разве с ними одними? Память теперь крутилась перед ним, как калейдоскоп. И с каждым новым воспоминанием ему все яснее становилось, что - сколько он ни жил, что бы ни делал – все делал только для одного себя, в своих интересах. Даже эта его идея с глобальным вирусом, осуществи он ее, и правда, была бы за счет не то, что нескольких других – а всех остальных людей! Ведь всё теперь на этих компьютерах! И что было бы тогда с людьми в самолетах, в больницах, да просто в своих домах?..
Запоздало пожалев, что грубо обошелся и с так выручившим его приятелем, Стас озадаченно покрутил головой….
И только тут понял, что бежал сюда, в Покровку, не от родителей, а от себя самого…
Эта мысль словно обожгла Стаса.
Не отдавая отчета в том, что делает, он машинально оделся, вышел на улицу, долго бродил по темным закоулкам и пришел в себя лишь у того самого единственного фонаря – около колодца.
Очнулся, услышав мяуканье.
Маленький пушистый котенок стоял у колодца и словно звал его.
- Брысь! – по привычке цыкнул Стас, не любивший, когда ему мешают думать и вообще отвлекают.
Но котенок не испугался. Наоборот, замяукал еще громче.
Стас пригляделся внимательно и только тут понял, что котенок не может бежать. Он вообще не мог идти, потому что примерз ко льду!
Незнакомое чувство жалости неожиданно охватило Стаса.
Он подбежал к котенку, опустился на колени и, с помощью домашних ключей осторожно принялся отдирать его ото льда, приговаривая:
- Ты что, тоже от мамы сбежал? Зря! Это я тебе, брат, по своему собственному опыту скажу! И Ник тоже вон правильно говорил. Они же ведь только для нас и живут! Погоди, сейчас мы тебя освободим! И как ты это совсем не замерз-то? Ну, а, если бы я сюда не пришел?
Странное дело – котенок, словно понимая, слушал его и, даже не дергаясь, не мяукая, терпел, пока Стас освободит его из ледяного плена.
- Ну, и куда ты такой теперь? – оглядел он дрожавший от головы до лап живой, пушистый комок. – Замерзнешь же ведь совсем! А вот куда! Ко мне домой! Там я тебя и отогрею! И накормлю! Если, конечно, найду чем…
Дома, к счастью, среди принесенных на завтра Леной продуктов, оказалась банка рыбных консервов. Стас открыл ее, положил в блюдце. Котенок набросился на консервы с такой жадностью, что стало ясно – убежал он от своих родителей гораздо раньше, чем Стас от своих!
- Все, а теперь – спать! – раздеваясь, скомандовал Стас.
И до чего же понятливым оказался этот котенок!
Он тут же забрался на кровать и, деликатно свернувшись в калачик у самых ног Стаса, быстро уснул.
Самому же Стасу спать не хотелось. Он потянул к себе тетрадь и, поглядев на спящего котенка, вдруг усмехнулся от мысли, что хоть кому-то в Покровке было хорошо от его приезда…
«…Особенно старался смуглолицый мужчина в недорогом, запыленном халате. Отчаянно помогая себе локтями, он пядь за пядью пробивался вперед, волоча за собой мальчика лет пяти.
- Дайте пройти… Пропустите же! – слышались эллинские, с сирийским акцентом, слова.
Вдогонку ему неслось недовольное:
- Куда лезешь?
- Сам на крест захотел?!
- Хоть бы ребенка пожалел, сирийское чучело!
- Я не сириец! – возражал с виноватой улыбкой мужчина.
- А кто же: вавилонянин? Эфиоп?!
- Я – грекос!
- Собираясь с силами перед последним броском, мужчина оглянулся и подбадривающе крикнул:
- Держись, Теофил!
Однако, передние ряды были спрессованы, как кирпичи в крепостной стене. Убедившись, что дальше не проскользнула бы даже ящерица, мужчина стал что-то жестами объяснять мальчику, словно тот был глухой, потом вдруг хлопнул себя ладонью по лбу, поднял его на плечи и замер:
- Ну?!
Мальчик бойко завертел грязной шеей, увидел кресты, воинов…
- Отец, – испуганно закричал он. – Там – Иисус! Весь в крови, избитый! За что они так его?!
Мужчина больно ущипнул сына за пыльную пятку:
- Я для чего тебя поднял? Никодима… брата своего – видишь?..
Теофил изогнулся, прищурился от старания, разглядывая несущих кресты:
- Нет!
- Хвала богам! – с облегчением выдохнул мужчина. – А дядю Келада?
- Вижу, вон он! – Теофил показал пальцем на могучего легионера, идущего в первой шеренге. Того самого, на которого делал ставку центурион. – Сказать ему, что мы тут?
Вместо ответа мужчина опустил сына на мостовую и задумался вслух:
- Где же нам теперь искать нашего Никодима? Иерусалим, что пшеничное поле перед жатвой: попробуй отыщи нужное зернышко… Но мы точно знаем, что он должен был искать встречи с Иисусом. Пять дней мы ходим по пятам за этим пророком. Вчера, правда, потеряли его, но, хвала Тихэ[5], снова нашли. Так проследуем же за ним до конца!
Мужчина напряг спину, точно выталкивая сползшую в канаву повозку, отчего лицо его и впрямь почернело, как у эфиопа, и потянул за собой сына назад.