- По традиции! – Никодим клятвенно прижал ладони к груди: – Когда-то дом, действительно, был нашим. Но предки распродали его по частям, и до нас дошла только комната с кладовкой да этот подвал…
- С кладовки хоть он даст на тессеру? – перебил Келад, но Никодим приложил палец к губам: отец, к которому вернулось прежнее настроение, уже подходил к столу.
Насвистывая, он принялся выкладывать содержимое из ларца. На столе появились обрывки папируса, похожий на львиную морду слиток воска, кусок пемзы для подчистки ошибок – им Апамей стал тщательно разглаживать отобранный лист.
- Вы даже не представляете, какую цену мне предложили за кладовку! – очинив ножиком тростниковый каламус, он воткнул его в глиняную чернильницу. – Как за целый дом! Ну, не дом… - перехватил он недоверчивый взгляд Келада. – Домик. Хорошо – комнату… Но никак не меньше, клянусь Тихэ!
- А почему не Фортуной? – послышался сверху насмешливый голос. – В Риме давно так зовут эту капризную богиню!
Все трое, как по команде, подняли головы.
В дверном проеме, заслоняя солнце, стоял невысокий, полный мужчина в дорогой одежде.
Багряная шелковая накидка, обшитая по краям голубыми кистями, была скреплена на его плечах фибулами с небесно-голубыми сапфирами. Белоснежный хитон перехватывал широкий, в тон накидке, пояс, приспустившийся под тяжестью кошеля. Голову покрывала белая, до лопаток, повязка с багряным обручем. К левой руке тонким ремешком была привязана кожаная шкатулочка. Поигрывая ею, мужчина нашел глазами Апамея и широко улыбнулся.
Келад ахнул, подталкивая Никодима:
- Гляди – зубы из золота! Вот бы встретить такого в темном проулке…
Никодим потеснился от твердого, как у статуи, локтя и, сгорая от любопытства, кивнул на шкатулку:
- А это у него зачем?
- Ты что – иудеев никогда не видел? – покосился на Никодима Келад и, встретив взгляд, вопрошавший: разве они подпускают к себе язычников? – пояснил: - Хранилище с листиками из священных книг! Они надевают их по утрам, когда молятся, на грудь и на лоб – сразу по два!
- А почему у этого днем и только одно?
- Чш-ш! – шикнул на парней Апамей и, скрывая волнение, зачастил: - Хаим! Проходи! Как говорится, все дороги ведут … из Рима!
- Эх – эх, ты даже не представляешь, насколько верна твоя шутка! Это только безумцев они ведут в Рим!
Не переставая показывать зубы, каждый из которых, отнеси его ювелиру, стал бы состоянием для Апамея, иудей стал спускаться по крутым ступеням. За ним проследовал сириец Гор, поглаживавший большой узелок, заткнутый за пояс.
- Кто будет составлять договор? - деловито спросил Хаим.
- Мой сын! – с гордостью отозвался Апамей, подталкивая Никодима к листу папируса и чернильнице.
Раскрасневшись от волнения, Никодим занял хозяйское место, осмотрелся и вдруг глаза его округлились от ужаса. На краю стола лежала недоконченная Келадом печатка. Это была свинцовая копия с купеческой геммы – фальшивая печать. Когда семье становилось особенно туго и не хватало даже обола на муку, отец брался за такие заказы для мошенников, занимавшихся подлогами. Работа была не только выгодной – платили, бывало, по пять драхм за штуку, но и очень опасной: в случае поимки изготовителю, как фальшивомонетчику, заливали горло расплавленным свинцом.
К счастью, иудея отвлек его раб – сутулый худой египтянин. Он только догнал своего господина и теперь что-то шептал ему. Сириец Гор, жмурясь, сидел на ступенях, предаваясь мечтам.
- Отец! – шепотом позвал Никодим, дрожащим пальцем показывая на край стола.
- О, боги! – лицо Апамея стало белее паросского мрамора. Он жестом подозвал Келада и прошипел: - Погубить меня захотел?
Парень охнул, сгреб печать в кулаке и метнулся к стене, из которой торчало бронзовое кольцо.
- Куда?! – в один голос вскричали отец с сыном.
Келад в растерянности остановился и, не зная, что делать, просто положил злополучную печать в рот.
Апамей с облегчением выдохнул и натянуто улыбнулся иудею:
- Прямо беда с ним! Семь амулетов разбил, и все ему мало!
- Все рабы одинаковы! – поморщился гость, принимая Келада за раба. – Думаешь, мой Сфинкс лучше? – поднял похолодевшие глаза на египтянина: - Иди… купи на дорогу лепешек!
- Ты уже посылал меня за ними! – осматривая запоминающим взглядом подвал, напомнил раб.
- Разве? – досадуя на себя, переспросил иудей. – А… мед?
- Ты ничего не говорил мне о нем!
- А сам не мог догадаться? – в голосе Хаима зазвучали торжествующие нотки, и Никодим понял, что он таким образом хочет на время избавиться от раба. – Ступай!
Египтянин недовольно подернул острым плечом и, бурча что-то под нос, вышел.
- Какой неприятный раб! – покачал головой Апамей.
- Увы – моя тень! – невесело пошутил иудей.
Желая поднять настроение гостю, Апамей принялся расспрашивать о семье, здоровье, новостях в мире. Тот с благодарностью ответил. Давний восточный обычай начинать любое дело издалека для обоих пришелся, как нельзя кстати.
О себе Хаим говорил без охоты. Родом из Синопы. Живет на острове Родос, у тестя. Сыну месяц. Жене восемнадцать лет. Здоровье? Откуда ему быть, если после изгнания цезарем Тиберием иудеев из Рима он три года служил в малярийной Сардинии…
- Кстати, о цезаре! – тут Хаим дал волю своему красноречию. – Недавно Тиберий едва не погиб! Да-да! Обрушился потолок виллы, где он пировал, и если бы его не прикрыл своим телом префект претория Сеян, как знать, чей профиль был бы теперь на монетах! Что еще нового? В Фиденах в разгар представления рухнул амфитеатр – пятьдесят тысяч трупов! В Риме дотла выгорел Делийский холм, уцелела лишь статуя Тиберия, из-за чего холм спешно переименовали в Священный. Понтий Пилат, назначенный недавно прокуратором Иудеи, учинил неслыханную резню близ Иерусалима. Несчастливый год! – заключил гость и, обведя помрачневшие лица, ловко пустил беседу в другое русло: - Одна радость – это твой дом! Мне так и не терпится купить его и осмотреть, чтобы сделать кое-какие перестройки...»
6
- Что ты задумал? - заметив это, с тревогой спросила Настя.
Звонок в дверь остановил Василия Ивановича на полуслове.
- Это участковый врач! – воскликнула Настя и остановила сделавшего попытку встать мужа: - Лежи-лежи, не вставай!
Всегда избегавшая открывать дверь кому-либо, кроме мужа, она сама бросилась в прихожую и вскоре вернулась с невысоким полным мужчиной, который с порога приветливо улыбнулся больному:
- Опять сердечные дела? – подходя, спросил он.
- Да, но уже все прошло…
- Сейчас посмотрим!
Врач, глядя на часы, проверил пульс Василия Ивановича, затем долго и внимательно слушал его стетоскопом.
- Вы правы – ритм, и правда, нормальный! - радостно, будто это у него самого прошла аритмия, наконец, согласился он.