- Раньше говорили: цыплят по осени считают, - усмехнулась Мария Ивановна.
- То раньше! А теперь у нас боевая задача на каждый период; вот кончилась посевная - намечай новые рубежи, нацеливай на уборочную. А если вас не нацелишь, вы, пожалуй, и убирать хлеба не станете.
- Значит, вразумлять будете? Но кого же?
- А это военная тайна. Что у тебя за конфликт приключился? - спросил Макарьев. - Мне уж звонили, жаловались на твою заносчивость!
- Приезжал председатель РИКа. Это командир в фуражке. И набросился на меня: "Сей незамедлительно!" Чуть ли не кулаком стучал. Ну, я его и выставила за порог.
- Нехорошо! Он же показатель гонит.
- Я не понимаю, чего они всполошились с этим севом? - спросила Мария Ивановна. - Да, идет война! Иные хозяйства ослабли. Так пусть сеют пораньше. Но есть еще крепкие колхозы. Зачем их подгонять? Зачем стричь всех под одну гребенку?
- Председатель РИКа не виноват, Маша... Это наш Лясота кинул сверху лозунг насчет раннего сева. Вот все и стараются.
- И откуда они только берутся?
- Кто? Филипп, что ли?
- Да я про этих начальников вроде председателя РИКа...
- Эх, Маша, был бы святой, а угодники найдутся.
- Да, пожалуй, ты прав. Ну что ж, пошли на пленум!
- Нет, Маша... Я приехал проститься с тобой.
- Как?
- Еду на фронт.
Макарьев и Твердохлебова идут по скверику. В пустынном уголке возле скамейки они остановились, Макарьев, как-то полуотвернувшись, глядя на свои ботинки, проговорил:
- Я хочу тебе что-то сказать, Маша. Может, присядем?
Она молча села. Макарьев продолжал стоять, глядя все так же косо и вниз.
- Я сегодня же уеду... Завтра буду в военкомате, а там - на фронт. И я больше не могу молчать... Я тебя люблю, Маша...
- Не надо об этом, Миша, не надо...
Он опустился на скамью и положил голову ей на грудь. Она как бы машинально гладила его волосы и смотрела прямо перед собой невидящими глазами.
С таким же отсутствующим взглядом она провожала его на перроне и смотрела куда-то вдаль, поверх его головы.
- Маша! - кричал он с подножки вагона. - Я буду писать тебе - ты мне отвечай, слышишь?
- Да, да... Хорошо! - Она кивала, прощально махала рукой. А взгляд оставался все таким же - невидящим.
Осень. На окнах первый налет морозного рисунка. Входит со двора Володя, вносит несколько кружков мороженого молока, потирает руки, говорит радостно:
- Ну, мама, дорожка промерзла, уф! Как по асфальту покатим.
Мария Ивановна укладывает в рюкзаки продукты на недельный срок Володе и Наташе. Двумя стопками разложено мороженое молоко - шесть кружков Наташе, шесть Володе. Потом картофельные лепешки. Тоже на две стопки.
- Наташа, картофельные лепешки уже посолены - только разогреть надо. А молоко оттаивай на медленном огне. Не то пригорать будет, - наставляет Мария Ивановна.
- Господи, уже уяснила, - как взрослая, отвечает Наташа.
В окно кто-то постучал. Володя выглянул в форточку и крикнул:
- Мам, ребята уже собрались! Только нас ждут.
- Ну, ступайте, ступайте!.. - Она затягивает рюкзаки.
Дети одеваются.
- Володя, уши завяжи! - приказывает Мария Ивановна. - Смотри не обморозь!
- Да ты что? Каких-то десять километров всего... Мы единым духом доедем.
- Наташа, накинь еще вот эту шаль, - подает она дочери клетчатую толстую шаль с кистями.
- Да я что, бабушка? Мне и в платке не холодно.
- А я говорю - повяжи!
- Ой, прямо кулема, - ворчит Наташа, но шаль повязывает.
Кто-то опять стучит в окно.
Володя хватает рюкзак и в дверь.
- Если будет занос, в субботу не приезжайте, я сама съезжу к вам, наказывает Мария Ивановна.
- Ну да, испугались мы твоего заноса, - говорит Наташа.
Ушли дети, и квартира опустела. Мария Ивановна подходит к столу, машинально оправляет скатерть, берет треугольничком сложенное воинское письмо. Развернула, пробежала глазами, улыбнулась. Потом выдвинула ящик стола, достала чистый лист бумаги, ручку, села писать письмо: "Остались мы тут одни бабы. Работаем да вас вспоминаем. Конец лета был дождливый, бурный. Не только хлеба - овсы полегли. И только одна "таежная-19" устояла, та, что выделил Маркович. Помнишь, белесые колоски и красноватые зерна? Урожай дала средний, а устойчивость у нее просто поразительная. Так вот в чем ее секрет... Буду тянуть ее, тянуть за уши. Улучшать..."
Скрипнула дверь, на пороге показалась встревоженная машинистка:
- Мария Ивановна, в лабораторном цехе беда...
- Что такое? - оторвалась от письма Мария Ивановна.
- Степанида упала со скамьи.