Мы вернулись в Мавзолей, высматривая слепого зомби. Вновь я заговорил с ним, поинтересовавшись, не его ли это имя — Ксакария.
— Что… ты! — Зомби был в полнейшем шоке. — Клянусь Взглядом Леди… — В голосе его слышалось изумление. — А ты разве не мертв, рубака?
Я спросил, кем он был на самом деле.
— Что, так сложно заглянуть за эту сгнившую кожу и увидеть под нею Ксакарию Глупца? Это я, рубака. Благословенны Силы, вот уж не думал, что снова услышу твой голос… А ты изменился тоже, если уши не подводят меня… До сих пор делаешь глупые поступки? Из дыры в горле зомби донесся саркастический смешок. — Ты тоже мертв?
— Это длинная история… нет, я не мертв.
— Ну, рубака, состояние смерти — это не то, что подвергают сомнению, хотя как еще ты можешь разговаривать со мной? Голос твой остер как нож…
— Что ты тут делаешь?
— Торчу в самом безжизненном месте из всех возможных. Эх, если бы я мог превозмочь Оковы Вечности и имел План, который назвал бы домом, но я лишился большей части своей души, потому и пребываю здесь.
— Ну и каково это — быть зомби?
— Это честная работа… — Нитка, которой был зашит рот Ксакарии, разошлась, и кожа вокруг губ отогнулась в жутком подобии улыбки. — Да мне это безразлично.
— И как ты дошел до жизни такой?
Он продолжил тихим голосом, будто стыдясь.
— Тяжеловато следовать за тобой по пятам, рубака, и много ужасных вещей я увидел. Я пил и пил, ничего не помня. В один из таких алкогольных угаров я списал свое тело Праховичкам. Судьбе было угодно прикончить меня, когда я был вырублен, вот я и помер.
— Что ты можешь рассказать мне о моей прошлой жизни?
— Почему? Ты забыл о себе?
— Фигурально выражаясь… да.
— Ну, ты странным был, всегда подозрительный и всего опасающийся… думаю, такой, как ты, успел нажить предостаточно врагов за свою жизнь. И не стоит отрицать, что все, связавшиеся с тобой, заканчивали на черных страницах книги мертвых.
— А еще? Какие- нибудь подробности…
— Ты мог быть весьма безжалостным… например, когда заставил меня подписать тот контракт или когда оставил ту подружку на Авернусе. Да и замашки у тебя были преотвратные. Действия, совершаемые тобой, были сродни захвату вражеской территории на войне; жизнь была для тебя битвой, а сам ты был самым безжалостным гадом из всех, что я встречал. Для тебя имело значение лишь достижение цели, больше ничего. Даже слезы и увещевания несчастной Дейонарры нисколько тебя не трогали, как и советы гита касательно стратегии твоих действий, а бедный Ксакария лишь пытался выжить, когда мы штурмовали Планы. Тебе-то хорошо, ты умереть не можешь, но мы-то — обычные смертные. И теперь, полагаю, все мы в книге мертвых… в ней, или вне нее, если быть точным.
— Когда ты покинул нас, рубака, ты оставил Дак'кона без хозяина и черепушку без друга. Я? Ты вонзил что-то так глубоко в меня, что, пока я был жив, оно там и оставалось. Заставляло мою кровь холодеть, будто кусок свинца в груди.
Я попросил его рассказать мне о Дейонарре.
— Это девчушка «ставшая солдатом» поклялась, что пойдет за тобой в Баатор и обратно, и, клянусь Силами, мысль о том, что ты обойдешься без нее заставила ее так и поступить. Я и гит ей были безразличны. Сердце ее было отравлено тобой, о да! Уж не знаю, чем бабенок привлекает твоя сморщенная задница, но она заставляла кровь ее кипеть. Она была какой-то богатенькой цыпочкой из Района Клерков, а тебе от нее что-то было нужно, и ценой за услугу было сопровождение ею тебя.
— А что мне было от нее нужно?
— О, эту тайну я так и не узнал, рубака. Может, сам мне расскажешь?
— А что насчет гита? После недавнего разговора с Дак'коном я не думал, что Ксакария может сказать нечто такое, что доставит ему еще большую боль.
— Хмурной был гит… недружелюбный и молчаливый, как и все они. Я не верил ему ни на грош. Понимаешь, рубака, этим гитам интересно лишь две вещи: выбраться из рабств да прикончить побольше спрутоголовых иллитидов. Все остальное они отметают прочь и все мы, за исключением тебя, были ему глубоко безразличны.
Я также спросил о Морти, чтобы проверить, разделяет ли он мои подозрения.
— Этот череп- сквернослов напрашивался на хорошую головомойку! Всегда умничал и прикалывался над моим недугом!
— Ты… был… слепым стрелком?
— Именно им. Ты что, и правда все позабыл? Все люди видят не только глазами… некоторые лучше, некоторые хуже. Я чувствовал сердца своих врагов — твоих врагов — и мои стрелы всегда били в цель. Ну, за редким исключением…
— Ты не знаешь, что случилось с моим дневником?
— Та книжонка, которую ты сшил из собственной кожи и в которой было страниц больше, чем прожитых мною лет? Вот уж повезло, если ты потерял эту мерзость! Ты всегда в ней что-то карябал, а уж как она воняла! Казалось, что ты смертельно боишься, будто у тебя ее кто-то отнимет… ты писал и писал, пока не оторвал себе кожу на пальцах и мне было интересно, пытаешься ли ты представить все, что у тебя в голове, на этих страницах. Иногда мы задерживались на несколько дней, ожидая, пока ты закончишь писанину. Я ненавидел эту адскую книгу. Она держала твое сердце, и ничего хорошего я в этом не видел. В последний раз, когда я слышал скрип твоего пера, книга пребывала с тобой. Если теперь ее нет, даже представить не могу, на каком Плане она могла оказаться.
Я собрался было уйти, когда Ксакария попросил об услуге. Тихим голосом, будто стыдясь.
— Я сделал много ошибок, некоторые и вовсе глупейшие, но самая большая из них — тот контракт, что я подписал со Служителями Праха. Если бы я тогда так не нализался, никогда бы этого не сделал. Я сожалею об этом и надеюсь, что ты все исправишь.
— Насколько я знаю, тело это продержится еще долго… а теперь каждый день слишком долог для меня. Может, прикончишь меня снова, рубака… ради старых времен, что мы провели вместе? Мысль о том, чтобы провести еще много лет в Мавзолее с этими беломордыми вокруг слишком пугающая. Давай отправим меня на страницы книги мертвых, где я и должен находиться?
— Ну, если ты так хочешь… — Я ударился его мечом и Ксакария тяжело осел на пол. Из дыры в горле вырвался последний свист, а затем тело замерло навсегда.
— Покойся с миром, Ксакария.