Мы снова были в Сигиле. У меня оставалось несколько дел, требующих завершения, прежде чем я смогу направиться к Крепости Сожалений.
В частности, я припомнил, что здесь, в Сигиле, у Равел были — ответвления, с которыми я встречался ранее. Возможно ли, что она все еще жива? Я поспешил к жилищу Старухи Меббет на площади Сборщиков Тряпья, которая, как я знал, была частичкой Равел.
Когда я вошел, Меббет подняла на меня глаза… Лицо ее было пепельно-серым, и выглядела она, прямо скажем, неважно. На моих глазах лицо женщины избороздили морщины, подобно трещинам, а серые глаза часто моргали, будто не могли разглядеть меня.
— Меббет, как ты?
— У меня есть… еще немножко… — Она слабо улыбнулась; голос глухой, будто звучит из- под векового слоя пыли, и болльше похож на эхо.
— Меббет… ты знала, что была Равел?
Она сделала глубокий вдох… а затем немедленно заговорила, будто с силой выталкивая слова изо рта.
— Возможно… Меббет много раз забывала о себе… Мне снилось, что я — кто-то другая… — Каждое слово давалось ей с великим трудом, будто тяжкие столетия давили на женщину. Тело ее слегка содрогнулось, будто хотело отдохнуть, оставить мирскую суету.
— Как это так — ты не знаешь, кто ты?
— А как получилось, что ты сам не знаешь себя? — Меббет облизала губы. — Множество вещей… даже кусочки моей собственной личности… пропадают в трещинах памяти… Тени забытого, эти кусочки памяти, может — доброго, а может… злого.
— Но почему, Меббет? Зачем прятаться под чужой личиной, когда ты снова можешь стать Равел?
— Здесь, на этом месте, я лишь врачевала тела, вправляла кости, принимала роды… и всем этим была довольна. — Она вздохнула. — Что насчет бытия той Равел… — Она снова облизала губы. — Думаю… Это большое облегчение, когда иногда забываешь о чем-то.
— Я не был уверен, что найду тебя здесь, Меббет, после того, что случилось…
Меббет кивнула; каждое движение причиняло ей боль.
— Да, мой драгоценный… — Она судорожно дернулась, будто ей не хватало воздуха. — Видеть тебя здесь… это подобно эху. Мало времени остается… нити, все эти Равел… узор гобелена распускается сейчас, когда мы говорим с тобой.
— Ты испытываешь боль?
— Да… Но большую боль мне причиняет ирония… — Она грустно улыбнулась. — Доброе дело, за которое трижды воздалось… таковы Планы, что на них мои немногие добрые деяния стали причиной моей гибели. — Она тихонько засмеялась. — Но сожалений у меня нет…
— У меня остались вопросы, Меббет. Ты можешь ска…
Она подняла руку, знаком показывая мне замолчать.
— Драгоценный человек… Я хочу, чтобы ты выслушал меня в последний раз…
— Хорошо…
— Драгоценный человек… — Она вздохнула. — Все, что я хотела — выпустить Леди из Клети… что касается тебя, я хотела, чтобы ты жил… а по отношению к дочери моей, я… На Планах есть поговорка… Доброта ведьмы более жестока, чем ненависть, и отравляет она все, к чему прикоснется… — Про себя я подумал, что есть в этих словах правда. Но мысль эта была недостойна по отношению к Равел такой, как я ее узнал. Я открыл свое сердце той тени Равел, что сейчас пребывала со мной.
— Мне жаль, что все так получилось. Если бы я смог спасти тебя, я…
— Я умираю… — Она моргнула. — Моя кончина… она исходит изо всех временных отрезков, все нити Равел распускаются… И все же… — Серые глаза ее остановились на мне. — Возможно, не все потеряно… одно из моих черных семян из Лабиринта… принес ли ты его?
— Да. Вот оно.
— Ах… — Она осторожно приняла семя, сунула его себе в волосы. — Во славу Единства Колец… — Жестом она велела мне подойти поближе. Я сделал шаг вперед, наклонился к ней.
Она что-то тихо прошептала, затем положила мне руки на виски и поцеловала в лоб. Я закрыл глаза, когда губы ее коснулись моей кожи…
— Да примут тебя Планы достойно, Меббет, — прошептал я.
Когда я открыл глаза, Меббет исчезла. Слезы ручьями полились из глаз моих… слезы, которых не было вовсе, когда стоял я над телом Равел.
У меня оставалось здесь последнее дело. Я вернулся в Район Клерков, чтобы попросить допуск для законника Янниса к камню ощущений от его дочери, Дейонаррой. Зайдя затем к Яннису и сказав, что это разрешено ему, я быстро оставил его; мы мало что могли еще сказать друг другу.
Покинув жилище законника, я заметил кое- кого через улицу. Я мало что мог сделать для Морти, разве что именно это…
Я подошел к прекрасной, аппетитно сложенной проститутке, разительно отличавшейся от всех встреченных в Улье. Аромат дорогих благовоний окружал ее, а черты ее лица выразительно подчеркивались тенями теплых оттенков. Она улыбнулась мне и кокетливо захлопала ресницами:
— Приветствую тебя, добрый сир. Надеюсь, ты испытываешь жажду, которую не могут утолить в борделе госпожи Падшей Грэйс?
— Не я, но Морти питает вполне определенную жажду…
Молодая женщина придирчиво оглядела Морти, затем кивнула.
— Да… да, думаю, что смогу сделать это. Я смогу придумать… кое- что. За те же деньги, конечно же — 500 монет.
— Конечно. Держи.
— Здорово! Спасибо, шеф! — и Морти устремился следом за женщиной.
Вместе с остальными мы сняли комнаты в ближайшей гостинице. Через какое-то время туда влетел Морти, но в воздухе он держался как-то неуверенно. Он блестел в прямом смысле этого слова, будто его вымыли и отполировали, а на лбу сиял отчетливый отпечаток алых губ. Похоже, нашего присутствия Морти не осознавал, и либо тихо хихикал, либо счастливо вздыхал.
Завтра мне предстоит встреча с врагом, которая — так или иначе ознаменует конец моему бессмертию.