— Я тоже тебя не материл, добрый человек, — закрыл глаза Мунтяну, — а просто сказал тебе одну поговорку на латыни. Ты ведь должен ее понимать, ведь мы, молдаване, добрый народ — потомки римлян.
— Хм, — задумался вдруг толстяк-крестный. — Да ты, видать, из этих.
— Каких? — щурился на солнце продрогший за ночь до костей Мунтяну.
— Из образованных, — неожиданно неприязненно выпалил толстяк, но потом расплылся в заискивающей улыбке, — У меня к тебе есть дело, образованный.
— Выкладывай.
— Сумел бы ты мне помочь во время свадьбы? А уж я тебя отблагодарю.
— Как помочь, и как отблагодаришь?
— Ну, помощь такая — будешь на подхвате. Сходи туда, принеси то, унеси это, развлеки гостя. А благодарность… Да какая тебе еще нужна благодарность, ты же на свадьбе погуляешь! Мы, молдаване, добрый народ. Есть будем, пить, веселиться, до самого утра.
— Есть, говоришь, пить, веселиться, — задумчиво повторил Мунтяну, глядя, как толстячок одобрительно кивает, — заодно то приносить, это уносить…
— Какой ты обидчивый, — насупился крестный, — хоть и бомж. Да такие как ты на коленях за мной ползать будут, лишь бы на свадьбе погулять.
— Я плохо одет.
— Неважно. Какая разница, никто и слова не скажет. Мы, ведь…
— Знаю, знаю. Мы, молдаване, добрый народ.
— Ну, согласен?
— Да вроде как.
— Тогда вставай, — толстячок неожиданно посуровел, — и сбегай в церковь за дорожками. Да побыстрее! Пошевеливайся.
— Эк ты поменялся, — крякнул Мунтяну, — шустрый какой.
— Еще бы, — приосанился толстячок, — я ведь теперь твой работодатель.
— Пошел к черту, — беззлобно сказал Мунтяну, и снова вытянулся на ступенях.
Вдалеке показался лейтенант Петреску, шедший на службу. Приветственно помахав ему, Мунтяну, не обращая внимания на ругательства толстяка, положил под голову руку, и приготовился спать.
— Ну, скотина наглая, — угрожающе сказал толстяк, закатывая рукава, — сейчас я тебя бить буду.
— Боюсь, не справишься, — сонно ответил Мунтяну.
— Справлюсь. Потом еще и полицию вызову.
— Вызывай, — спокойно ответил Мунтяну.
Толстячок задумался. Если бомж так спокоен и уверен в себе, дело нечисто. Толстячку и в голову не приходило, что человек может быть спокоен, и уверен в себе просто потому, что он спокоен и уверен в себе. Если человек такой, значит, тут дело нечисто. Задумавшись над этим, устроитель свадьбы сам побежал в церковь за дорожками.
— Встал бы ты все-таки, — сказал Мунтяну тощий мужчина в порванных спортивных штанах, — а то разозлятся, будут венчаться в другой церкви, и нам ничего не достанется.
— Вам, — спросил Мунтяну, — это кому?
— Нам, людям.
Мунтяну сел, и оглянулся. На территории Собора действительно копошились бомжи. Человек семь.
— А что, они вам много дают? — поинтересовался Мунтяну, протирая глаза.
— Денег нет, а еды — навалом. Мы за счет этого и живем, — пояснил бомж, с любопытством глядя на Мунтяну, и спросил, — ты кто, и откуда?
— Вообще-то, — решил вдруг быть откровенным Мунтяну, — я старший лейтенант Службы Информации и Безопасности.
— Это еще что за служба такая?
— Ну, наследница КГБ.
— А что, — удивился бомж, — КГБ уже нет?
— Ты с какого света явился? — поразился Мунтяну, — КГБ уже четырнадцать лет нет.
— То есть, как это нет? — тупо спросил бомж, — Ну, и кто теперь за порядок в стране отвечает?
— Ну, СИБ и отвечает.
— А почему КГБ нет?
— Так страны нет, вот КГБ не стало.
— Как страны нет? — засмеялся бомж, и понял. — Да ты меня разыгрываешь, добрый человек. Как это страны нет, если ты есть, я есть, город есть. Все, как было, так и осталось.
— Ну ты и темный, — присвистнул Мунтяну, — неужто ты не слышал, что СССР развалился? Это же четырнадцать лет назад было!
— Как развалился?!
— Ты что, по новым деньгам не понял?
— Откуда мне знать?! — разволновался бомж. — Деньги, как деньги. Думал, их просто так поменяли.
— А флаги? — иронически поинтересовался Мунтяну. — Их тоже просто так поменяли?
— Я на флаги не смотрю. Они обычно на стенах висят, а там ни пустой бутылки, ни пакета с едой, ничего не найдешь.
— Ну, а в небо-то ты смотришь? — патетически спросил Мунтяну.
В то же время старший лейтенант вынужден был, — пусть и про себя, — признать, что выглядит нелепо. Сам почти бомж, опустившийся, пьяница, издевается над несчастным человеком… Мунтяну вдруг даже прослезился, что было, без сомнения, одним из признаков катастрофически быстро надвигавшегося на него алкоголизма.