12574.fb2 «ДЕНЬ и НОЧЬ» - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 78

«ДЕНЬ и НОЧЬ» - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 78

Действуя подобным образом, армия поддельных Ролексов, Панасоников, Шанель и Гуччи пошла в наступление. Маскарад так маскарад!

А за ними поспешают уже и генетически измененные продукты. Мне особенно нравится генетически измененная соя R13H 009176 — вкусно!

Слово как маска

Человек давно разучился воспринимать предмет, если на этом предмете нет маски. А где это сделано? — спрашиваем мы в поисках бирки на товаре и не берем его, если не находим. Подобными «бирками» человек уже снабдил весь окружающий мир. Глядя на вещь нам нужно ее как-то истолковывать, интерпретировать, просто называть. Любая интерпретация мгновенно мифологизирует вещь и наделяет ее маской, о которой сама бедняжка-вещь и не подозревает. Вы только представьте то космическое по масштабам изумление, которое бы охватило Венеру, Марс, Солнце, Большую Медведицу, Туманность Андромеды и самою Землю — узнай они, что некие козявки придумали им всем прозвища, наделили чертами характера и отлили миллионы кулончиков с их изображением.

Вещь, конечно, может быть и без бирки. Но без названия — никак. А что такое само слово, как не фонетическая маска вещи? Карандаш на столе передо мною. Какое смешное и нелепое слово «карандаш», изумляюсь я, повторив его про себя полсотни раз. Смешнее, наверное, только «a pencil».

Но ведь кроме слов существуют еще и целые научные теории, наряжающие мир по своему усмотрению. Вот вселенная Птолемея, а вот Коперника и Ньютона. А вот является Эйнштейн, и все предыдущие наряды летят к черту, и мы смеемся над наивными взглядами древних, не задумываясь о том, как посмеются в будущем над нами. Само человеческое познание, вопреки укрепившемуся мнению, скорее набрасывает на природу маскировочные покровы толкований, чем открывает истину.

В противном случае за всю историю человечества мы бы пришли хотя бы к одной абсолютной истине. Но этого не произошло.

Может быть, к счастью?

В некотором смысле, мы с вами все — и есть маски. Помните, что сказал Бог святой Катерине? «Ты не то, что ты есть. Но только Я то, что Я есть»

Сапоги

Одним мой приятель, очень открытый и естественный человек, чуждый всякого притворства и рисовки, как-то раз захотел выпить пива. А было это в конце 80-х, когда к пивным ларькам тянулись длинные и практически неподвижные очереди. И вот он, чувствуя себя с утра как-то неважно, взял пятилитровую банку из-под болгарских маринованных помидоров Globus (иметь тару меньшей емкости в те времена считалось недостойным мужчины) и пошел, не спеша, стараясь не растратить остаток сил по дороге.

Вернулся он очень скоро. Сел на кровать окончательно изможденный и деморализованный. В ответ на мой вопросительный взгляд сказал: Очередь большая. Не пробиться.

— И что же делать?

— Сейчас опять пойду, — сказал он, — Только переобуюсь.

Мне это не показалось странным потому, что от людей с похмелья я слышал по утрам и куда более странные вещи. Поэтому без всякого любопытства, а исключительно ради поддержания светской беседы я спросил его: Зачем?

— Для тонуса, — ответил он, зашвыривая в угол свои модные туфли. Вместо них он обул оставшиеся у него с армии кирзовые сапоги, вышел и почти мгновенно вернулся с полной банкой, из которой он не сделал еще ни глотка, но румянец уже играл на его щеках.

Я не видел, как он брал пиво, но понял, что на этот раз он подходил к киоску не как талантливый юноша, в прошлом победитель городских олимпиад по физике, а как дембель.

Ни в лице его, ни в словах ничто не изменилось, и уж тем более в высшей степени все равно было страждущей очереди — что он там натянул себе на ноги, но изменился он сам. Внутри.

Выпив пива, мы пошли в гости, причем Андрей, опять был в сапогах и я чувствовал, что иду по улице рядом с человеком готовым в любую минуту красиво подраться с кем угодно и абсолютно без всякого повода, из одной только возвышенной тяги и героическому. Он собственно и не шел то, а как бы даже удальцом-опричником с отрубленной песьей головой у седла, двигался по улице, так что у меня создавалось впечатление, что сам я бегу где-то рядышком, у его стремени.

И вот мы зашли к приятелю, который ставил очень хорошую брагу. На рисе. (Рецепт утрачен) Мужчины идущие пить брагу отличаются от мужчин решивших выпить пива или уж тем более коньяка. Пьющие брагу — былинные русичи, припадающие к истокам, и это меняет все. Когда мы пили брагу в прошлый раз из этих уродских деревянных плошек под хохлому, кавказский парень Рашид Гасанмирзоев на наш вопрос, долго ли он еще будет искать себе невесту-блондинку, ответил не сморгнув: «Дондеже обрящу!»[2] Что уж тогда говорить о нас, православных…

Андрей постучал в двери так, словно прибивал щит к вратам Царьграда.

Мы вошли, и Андрей снял сапоги.

А к приятелю как раз в этот день приехала кузина, молодая девушка, в такой воздушной, кружевной кофточке. Она в соседней комнате играла на кабинетном рояле «Петрофф». И вот Андрей стал отлучаться от стола на кухне, на котором стоял бидон с брагой. Когда я вышел позвать его, то увидел, что он стоит, примостив локоток на крышку рояля, в позе галантного кавалера и говорит девушке Веронике такие слова: Вы знаете, принято восхищаться третьей и девятой симфониями Бетховена, но лично мне в последнее время ближе его пасторальные вещи, например шестая симфония, а вам?

Я понял, что с удальцом-опричником покончено. Даже возвращаясь к столу, Андрей теперь пил брагу неправильно. Маленькими глотками. Держал ее во рту, смакуя, как какой-нибудь ликер. Нас это унижало, но по-товарищески мы его прощали.

И вот пришла пора расходиться. Из-за Андрея мы даже расходились неправильно — не допив брагу до конца. И эта кузина в кружевной кофточке как раз тоже уходила и Андрей, понятно дело, хотел ее немного проводить. Но в коридоре он снова увидел свои сапоги и взгляд его на секунду остановился, завис в паузе. Но тут же он надел сапоги, надел свое длинное пальто и зачем-то еще поднял воротник, что придало его лицу какой-то даже дезертирский оттенок.

По улице Андрей с кузиной шли немного в сторонке от нас. А впереди них шла тетка с ребенком и кошелкой. И вот у этой кошелки оборвалась ручка, и картошка заскакала по тротуару. Андрей кинулся и собрал для женщины все до одной картофелины, даже те две, что выкатились далеко на дорогу. В ответ на благодарность Андрей по-офицерски козырнул, и я понял, да ведь это же теперь Грушницкий у которого «под простой солдатской шинелью бьется благородное сердце»!

Тот день выдался насыщенным. Мы много где побывали. В том числе, под вечер, нас занесло на детский праздник, где сапоги Андрея преобразились в ботфорты, а сам он в капитана Блада. Дети были от него в восторге, родители — в умилении.

И Андрей, глядя вокруг, в свою очередь тоже умилился, потому что сказал: «Вот обязательно женюсь. Скоро. И тоже заведу кучу ребятишек!»

И тут Андрей вспомнил, что ему необходимо позвонить одному серьезному человеку, обсудить кое-что. Линия была занята. Очевидно, серьезный человек решал по телефону важные дела, и Андрей бесконечно набирал номер в окружении расшалившихся девчонок, которые использовали его в качестве манекена.

Я отвлекся чем-то на минуту. А когда вернулся… Андрей, прижимая трубку плечом, кивал: «Да, зайка, да, мы сё сделаем осень-приосень хоросё и осень быстро. Не волнуйся, котик…»

Вместе с каждым кивком головы весело покачивались кроличьи ушки, которые успели прикрепить ему девчонки и розовый бумажный цветочек за ухом…

Я ужаснулся, предположив, что подумают о моем приятеле на том конце провода. А потом подумал, что это не страшно, если только, собираясь на личную встречу с ними, он не забудет снова надеть свои армейские сапоги.

Страсть

Сначала я написал эту статью на испанском. Я всегда перехожу на испанский с интересными женщинами или когда речь заходит о страсти. Дурная привычка, но какой еще язык способен выразить с достаточным изяществом и прямотой тему, достойную аргентинского танго. Вы танцуете танго? Я могу показать несколько движений, потом будет проще.

Я сам научился в Уругвае несколько лет назад. Забавная история. В Монтевидео мне все казалось поначалу, что меня принимают за кого-то другого. Незнакомые люди улыбались мне в кафе и просто на улице. Я подумал, может быть, я похож на какую-нибудь местную знаменитость. Пролистал несколько глянцевых журналов. Ничего подобного. Оказалось, что они вообще, друг другу улыбаются, просто так. Да. И еще женщины там вплетают в волосы цветные стекляшки. То есть я так думал вначале. А потом узнал, что это драгоценные камни. Настоящие. Не бижутерия чешская. Уругвай занимает первое место в Латинской Америке по добыче драгоценных камней, и они там дешевы. Так мне сказали. И я купил несколько, но перед самым отъездом почти все проиграл в кости в кафе Глобус Илюминадис на улице Эль Эральдо. Кстати, рекомендую, там чудесная кухня, белое вино и замечательный вид на изумрудные волны залива Ла Плата. Держит заведение парень по фамилии Юнгер, правнук бежавшего нацистского преступника. Завсегдатаи называют его Мигель, а сам он весьма забавно показывает на старую фотографию над стойкой, утверждая, что это его прабабушка. Если я не ошибся, то изображена на ней Лени Рифеншталь. Словом, все перепуталось, но все очень мило.

Но я, кажется говорил о танго… Так вот. В это кафе приходил замечательный старичок. Дон Куандадо. Говорил на пяти языках и с утра заказывал себе текилу. Сидел и болтал до вечера. Или уходил. Так вот, когда он не уходил он много о себе рассказывал. И в частности говорил, что он в свое время учил танцевать настоящее аргентинское танго саму Эвиту Перон. Вы, конечно, слышали об Эвите Перрон, супруге Аргентинского президента. Я говорю, а меня можете научить? Он засмеялся и сказал что-то, чего я не понял, но зато поняли и засмеялись все остальные. А потом они смеялись еще больше, глядя, как мы со стариком танцуем. И так продолжалось каждый день. Так что нас в кафе полюбили и на улице в этом квартале мне улыбались шире чем на других улицах и с большим на то основанием. У меня на тот момент уже неплохо получались некоторое элементы, особенно очо и ганчо.

А потом настал решающий день. Мой экзамен, так сказать. Я впервые должен был танцевать с дамой. Там танго танцуют все. Но для меня, как для гостя, специально привели девушку, которая торговала на соседней улице кукурузой. Она считалась красивой девушкой в этом квартале и когда она вошла, смуглая, статная, в красном платье… вы знаете, я не знаю, как вам ее описать. Словом, когда я ее увидел, то мне показалось, что до этого я вообще никогда не видел женщин и даже ничего о них не слышал. Но самое главное — она была очень большая, почти на голову выше меня и что называется, в теле. Наверное, они подобрали мне именно такую из уважения к необъятным просторам России. И я испугался. В танго особенно важно вести партнершу, двигать ею, вертеть, иногда просто волочить на себе. И я подумал, как же я такую ее сдвину? Это немыслимо. Они хотят посмотреть на мой позор. До этого танцевали другие пары, кто-то играл в домино, кто-то в кости. Но когда вышли мы с Хуанитой, вы знаете, все прекратилось. Они заулыбались, зааплодировали, закричали, подбадривая меня, как новичка. А я выдохнул, вышел на середину и посмотрел в черные, неподвижные глаза девушки, чувствуя себе кем-то вроде матадора. Я обнял ее за талию, локти наши соприкоснулись так плотно, как будто мы установили их на стол для реслинга, и с первым тактом я повел ее вперед, простым квадратом. Дойдя до края площадки, я перенес вес тела на левую ногу, стараясь сделать это особенно отчетливо для партнерши, даже спружинил, чтобы она поняла, что сейчас мы пойдем вправо. Мы одновременно сделали длинный, красивый шаг вправо. И теперь я повел ее назад, опасаясь, как бы не врезаться спиной в стойку, если вес моей партнерши, в силу законов инерции выведет наше движение из-под контроля. На лбу у меня выступил пот, Хуанита была абсолютно беззаботна. Освоившись с квадратом, я решился на более изощренные элементы. Нам удалось чисто выполнить довольно продолжительное очо и несколько хороших поворотов с подбросом ноги, когда, разворачиваясь, вы соприкасаетесь с партнершей бедром и согнутым коленом. В ганчо я напутал, но Хуанита успела увидеть, почувствовать мою ошибку так быстро, что подстроилась под нее, едва ли не раньше, чем я ее совершил. И это был поворотный пункт. Я вдруг понял, что можно все! Все получиться. Не получаться просто не может. Потому что по законам танго, по законам этого континента партнер, мужчина — всегда прав. И это была не какая-нибудь там декларация, юридический документ или тому подобная ерунда на бумаге. Это было как вспышка, откровение, данное вам не на словах, а в физическом ощущении собственной правоты.

Хуанита, весившая, наверное, в полтора раза больше меня двигалась как вовсе невесомая. Она была легка и послушна, и через движение было слышно, что ей это нравится. Я чувствовал, что мне с ней можно все и это рождало страсть. Ту самую, знаменитую страсть аргентинского танго.

Я уже смело водил ее по площадке, вертел, поворачивал, дергал, бросал, как мне хотелось, и подхватывал. Истязал и ласкал. И ее глаза улыбались в ответ, чувствуя во мне уверенность, силу и правоту. Когда музыка смолкла, и мы с Хуанитой остановились, мне показалось, что мы с ней обручены и даже успели прожить вместе счастливую яркую жизнь.

Зал взорвался, как это бывает в нашем родном городе только, когда «Луч» забивает «Спартаку».

Через несколько дней я покидал Монтевидео, теперь уже понимая, почему здесь улыбаются на улицах женщины, не испорченные ненужной свободой, и мужчины, всегда уверенные в себе.

Расскажите эту историю от первого лица любой девушке, приглянувшейся вам в кафе, и ставлю свой последний уругвайский сапфир на то, что у вас с ней все получится.

г. Владивосток

ДиН стихиАнастасия Зубарева

Иммунитет

Фонари шагают строем.Измозолена рука.Прочитай меня запоемОт ствола и до курка.Подними меня повыше,Чтобы стали в равный рост.Завтра город станет тише,Укусив себя за хвост.Завтра будет интересней.Все слова сойдут на нет.Ты болеешь новой песней.У меня — иммунитет.

Прощальная

Иногда уходят людиОставляя след на коже.Перемирия не будет.Переигрыванья — тоже.Спотыкаясь друг о друга,Мы уходим за кулисы.Между тишиной и звукомТщетно ищем компромиссы.Не сдержали обещанье —Закружилась голова.Я рифмую на прощаньеЭти глупые слова.

* * *

Белым по черному, кажется, будет верней.Контуры четче и в память врезается крепче.Знаешь, не стоит сегодня гасить фонарей,Вряд ли кому-нибудь станет от этого легче.Вряд ли от этого бросим идти напролом.Вряд ли научимся верить в законы и числа.Шанс отогреться твоим нелегальным тепломВсе перевесит и вытеснит поиски смысла.Я зашифрую тебя между пойманных строк.Следом — поезд, и снова играть в города.А для того, чтобы ты потеряться не смог,Я расчеркну по живому: люблю. Навсегда.

г. Красноярск

Евгений ЧигринВ бутылочном стекле

* * *

Когда любовь бежала от разлук,Ловя в ладоши колокольчик-звук,Когда стихи не мнились прейскурантом,Когда любили не за баксы, неВелюр-вельвет в заштопанной стране,Когда в запой дружилось с музыкантом,Тогда сдавалось — «Lady Jane» удачСыграют под забористый первачИ нас обнимет муза-шалашовка.Плевать на Стикс, по волнам бытияМы промелькнём, спасёмся ты и я(Кому Фортуной выдана путёвка?)Всю жизнь тянуть такое ля-ля-ля,Стишками-плавниками шевеля,Бока кифары гладя вечерами?В конце концов, кто Фамирид, кто нет,Кому назавтра выпадет поэт,Как тур-вояж на сладкие Багамы?И это свет? И это — очень свет,Как подсказал космический полпред,Лицо от мглы за крылышки скрывая,Твой синий цвет, твой кайф, твой Круазетт,Танцуй на этом краешке, поэт,По буквочке стихами зарастая.

* * *

Не исчезнем, за воздух цепляясь, позабудем копеечный бром,По наводке гречанок стараясь, мотыльковой поэмой блеснём,Всё, что нам переметили гномы, в адаманте случайной строкиОтстоялось, так будем знакомы, мальчуковые копы тоски!Пионеры разведок задаром, Робинзоны, я сам — Робинзон.Я в столице — прощёным корсаром — откопал на бессмертье талон.Кто сказал? Это я повторяю, в монитор запуская мозги,Перезрелых коней не стегаю у верховий кастальской реки.Не отвалим, пока бестолково и счастливо на сто киловатт,В каждом снова — под соусом слово, в каждой ноте — последний кастрат.Дай тебя поцелую, подруга, через «ы» накарябаю — «жыв»,Слышишь, катит минорная фуга черепашьего века мотив.

Японское море

Под музыку Сислея, под стихиVivaldi обернёмся в это море.Не трогай краба веточкой ольхи,Все ёжики морские с нами в доле.Все рыбы с нами к счастью поплывут,Все чайки накричат в наплыв лазури,Впадает вермут в горлышко минут,Люля-кебаб ткемалится в натуре!Вылизывает соус гребешок,В капусте морда жареного хека.На лапах моря сохнет ангелок,Зажмурившись от солнечного века.Просолен мир, медузится причал,Волна волне выбрасывает руки,Кому маяк вращенье завещал,Кого встречал в наморднике разлуки?От «SONY» — треск, от кораблей — амбреЯпонского, как водится, разлива,Пустым паромом тянемся к заре,Закутавшись в наречие «лениво».От облаков — волшбою куда. ru —До рвущейся икринками кефали.…В какую нам корсарскую игру,В какие одиссеевские твари?

* * *

Теплится сон о Египте: едет на ослике тип,Подле солдат с «калашами» дремлет обшарпанный джип,Чешет на грустном верблюде в платье смешном Гумилёв,Сколько в его сиротливых зенках набухло стихов!Небо лазурью жиреет, Красное море поётПесню о том мореходе, что обездоленных ждёт.Курит Луксор сигареты, «мыльницы» вечность жуют,Рядом с крутой колоннадой каждый из нас лилипут.Теплится сон африканский: слово сжирает жара,Тычет восторгом в пространство выросшая немчура.Где тут душе примоститься, где приютиться, Карнак?Как основное запомнить, лучшее высмотреть как?Всякий тут гол, как соколик, всякий проколот теплом,Всякий жука-скарабея грузит своим шепотком,Всякий кричит бедуином, слышишь, подруга-душа?Что остаётся в итоге? Нам, как всегда, — ни шиша,Нам, заболевшим любовью, — ослик, что помнит о Нём,Солнце, ленивое небо и — полицай с «калашом»…

* * *

Завари эту жизнь в золотистом кофейнике мглы,Сахаристую речь переплавь в стиховые миры,Пусть анапест сверкнёт, пусть светлеет от ямба в башкеПосле века в тоске, после птицы-синицы в руке.Завари эту смесь на ромашке, на дольнике, наКрутизне-белизне, существительном ярком «весна»,Пусть когтистая смерть отплывает на вторнике в ад,Откуси эту жизнь так легонечко, как мармелад.Откуси эту жизнь, чтобы звёзды пролились ручьёмЗа раскидистый куст, за которым лежалось пластом,Чтоб перу — канифоль, чтоб смычок надышался чернил,Откуси этот рай от Европы до птичьих Курил.Посмотри-ка в тетрадь, там за Стиксом прощают стихи,Там Харон раздаёт по тарелке такой требухи,Что вторую бы жизнь намотать бы поэтам, как срок,Заверни этот бред, как лоточник-пацан пирожок.Завари эту жизнь в Подмосковье, где буковок ратьЗа китайской стеной волшебству обучает внимать.Пусть курносая смерть отплывает на вторнике в ад…Окунись в тишину: дочитай виноградник менад.

Амариллис

Веет Африкой растеньеВ пику сентябрю.Остывает воскресеньеСумрак съел зарю.В галактические далиДруг махнул вчера,Мы его сегодня ждали…Жизнь на что щедра?Жизнь — кому карась на блюде,Вобла на крючке,Кто запутался в простуде,Цепенел в тоске?Жизнь кому — анапест в шнапсе,Амфибрахий — рок?Кто финтит в небесном штабе,Щурясь в каталог?Жизнь кому — копейкой славыЦарапнула дух?Хватани на зуб отравы,Моцарта на слух.…Амариллис — зонтик-стрелка,Сочность, лепестки.Оцени расклад немелкоНа весах строки.

* * *

…Окрепла мгла, кемарят чертиВ обильном вишнями саду,Я разлюблю тебя до смерти,Я затянусь тобой в бреду.Я унесу тебя в молчанье —За дверь миндального греха,В словарь поспешного прощанья,В размер случайного стиха.

16 Сентября 2006 года

В бутылочном стекле расцвёл абрикотин,Над храмом задремал закат-авантюрин.Нацеловались мы? Скорей наоборот.На лапах сентября переступает год.Пропах рожденья день судьбой и «Le Cafе»(Комарик за спиной ещё не подшофе).Сложись, стишок, за жизнь, за лакомство минут,Какое счастье мне под хреном подадут?В окошке шик луны, на вилке гребешок,Из винницкой глуши «соскучился» звонок,Шершавый голосок: шути чудак-браток,Не мефистофель нас по разным разволок.Рожденья день звучит, как лучший Сид Баретт,Как в символах Фэн-Шуй монашеский Тибет.…За словом не в карман, в овраг, в котором су —Ществительное так искрится на весу.

Охотское море

В собачьей темноте, в лирическом цвету,В зубах неся «прости», за пазухой звезду,В твой корабельный мир, сигналя маякуФонариком любви, к волне во сне бегу.Охотского разлив — библейских рыб глаза…Все небеса вокруг сожрали паруса.Былое, жарь меня на сковородке грёзЗа музыку столиц, за беспорядок слёз.

* * *

Золотистые перья во мгле растеряв,У бессмертья не выпросив чуда,Заведу на вертушке варшавский состав,Потанцуй, сиротинка-минута!Сбарабань этот свет, продырявь тишину,За судьбу заплати чистоганом,Расстреляй чепуху, надкуси ветчину,Закуси чемергес баклажаном.Я — убитый? Ничуть. Я — забытый? Слегка.Возвращаться к баранам не буду.Поиграй на трубе, обормотка-тоска,Не меняй Чебурашку на Будду!Золотистые где? На базаре, в метро?«Караваном»1 сквозит по квартире.Кто срисует вчера, кто сворует перо,Кто рискнёт в соловьином турнире?

1 Джазовая пьеса

* * *

Покуда жизнь играет снег,Поминки, битые надежды,И воробьиный курит век,И прячет сумерки в одежды —Строкой по сердцу чифирни,Перевернись над облаками,Зажги корсарские огниПод роковыми парусами,Толкни куплет про «мертвеца»,Проветри глотку песнопеньем,Пусть мрак откатится с лицаСвалившимся стихотвореньем.Пускай приятелей «любовь»Враждой кавычек обрастает.Когда повесим рифму «кровь»,Кто нас за это расстреляет?Своди «авто», «бордо», «лото»,Кивни известному в беретеЗа чай с конфетами в ЛИТО,За спирт, невыпитый в буфете.Махни крылатому в кустах,Неулетающей отчизне —За мглу, что выключила страх,Светившийся в лампаде жизни.За счастье в лучшем падеже,За ПМЖ напротив храма.…Какой цветок «завис» в душе,Какая смотрит в окна яма?

* * *

Сдаёт листву сегодня во вчераСплошная баратынская пора,Поносят «Омэн» ангелы ОМОНа.Твоим «пока» запачкана Москва,Болит от беспорядка голова,Глазами надсмехается ворона.Зачем крутил микджаггерский винил,Бранил Нью-Йорк, в Бердичеве чудилИ грудь ласкал бессмертником сонета?Каким бурбоном вымокну в кафе,В какой аид переметнусь в строфе,Какой хандре заделаю поэта?В судьбинке что? Зачем крошится свет,В какую жизнь прицелен арбалетОт яндекса до запаха удачи?Сплошная баратынская игра…У «SBARRO» ошивается урла,Тверская матерится по-щенячьи.

В М@рокко

…Из брюха «SONY» катится арбаШаманской флейтой… слаще, чем судьба —Опять на яндекс ловится Марокко.…Февраль тоску дублирует во мгле,Банальное шуршит о ремесле,Жуковским на плите вскипает мокко.Сквозь фокус-век трудись, модемный шнур,Вращайся, мышь, фиксируй, абажур.…Повозка-ослик, продолжай движеньеПо улочкам Медины, старичок,Везущий кориандр, от суры взмок,За Эль Бади тенистое спасенье?В песочном — «фа», в ультрамарине — «соль»,Накапай, деревянная, бемоль,У Марракеша — сундуки и сласти.Табачный ангел, продавец огня,Зачем смущать бессмертием меня,Зачем сулить игрушечное счастье?Шесть строк в строфе, морфема в голове,В каком Магрибе пропишусь в молве,С каким станцую африканским богом?В калейдоскопе музыки — мечты,С воздушными я вырулю на «ты»……Бумага «KYM» прохвачена Востоком.

* * *

Молчаньем пахнет женщина. В садуКупает лужа беглую звезду,Светильники в аду перегорели,В потёмках черти курят анашу —Любую быль тебе перескажу,Сегодня мы у счастья на прицеле.Мы на прицеле ангельских причуд,Сыграем жизнь за несколько минут,Поймаем в поцелуе наши губы.Поймаем так, как ловкий Конан ДойлЛовил на скрипку тонкий си-бемоль,Как ловят души огненные трубы.Среда спешит закутаться в четверг,Как в ту шинельку петербургский клерк,Луна поёт про «ножик из кармана».Мы так близки — пером не описать,Рассыпана в пространстве благодать,Ну из какого, прах возьми, романа?Обдай молчаньем, прошепчи в садуВолшбу зверей, людей белиберду,Не перепутай слово ключевое.Мы постоим с банальным «хорошо»Ещё чуток, ещё скажи «ещё»,Давай растянем время золотое…

Автобиографическое

Зачем висит на ниточке душаВ такую мглу, в такое ни шиша,В такую жизнь, пропахшую ставридой?(…У Мнемы пьют по капельке стихи,Прощая мне уставшие грехи,Закусывая жирной Энеидой).Зачем, душа, на волоске от муз,Японский чай, кинза, чучмек-арбузИ лампа мусульманского разлива?Затем, что мне отечество — строка,В которой дым, кастальская река,Игра менад, цветущее огниво.Отчизна мне — строфа под ключ, софа,Подушка грёз, шальная нота «фа»,Кифара, что с гитарой скентовалась.Я режу век, как смачный апельсин,За блеск тире, за звёздный керосин,За музыку, свалившую усталость.Отчизна мне — в смородинке звезда,Процеженные пивом города,Листающая книги непогода,Курящий задушевность Винни-Пух,За кофеваркой пролетевший дух,Шаманством нашпигованная кода.

* * *

В руках у моря погуляй,С моллюсками сдружись,Как этот край впадает в рай —К песочку прикоснись.Душа просолена вовсю,Живот кипит ухой,С каким драконом спорил Сю?Не выдохнешь душой…Щекою берег щекотлив,Пустынности наплыв,Зачем нашёптывает мифМедузовый прилив?Медузы, музы, катера,Гриневского запой,За прилагательным «щедра»Жизнь полнится судьбой.В ногах у моря полежи,За мыс пусти стишок…Сложивши крылышки в тиши,Морфеем ангелокНа островке? На облаках,Пропахших синевой.Какой пополним альманахКатулловой игрой?Впадает рай в бальзамный край,В ультрамарин волны,По солнцу музыку вращай,Купая в море сны.

Виталий Шлёнский[3]Душа не может быть пуста

Процесс

Вот я стою, разинув рот,И озираю лес,А в голове моей идётМыслительный процесс.Вот я валяюсь на траве,Уставясь в синь небес,Но не стихает в головеМыслительный процесс.Вот я, допустим, пью компот,Беседую с женой,Но всё равно процесс идётВ коробке черепной.И день, и ночь шумит процесс.Как тульский самовар.Но мне-то что за интерес?Какой с него навар?

О скромности

Я молод был, душою светел,Талант мой, как мороз, крепчал,Старик Гомер меня заметил,Других в упор не замечал.Он, в гроб сходя, сказал: «Схожу яС ума, мне жизнь не дорога!Ведь ты поэт, как погляжу я?»И я в ответ сказал: «Ага!»Он на руках моих скончался,Эллады древней верный сын.И я в поэзии осталсяС тех пор практически один.

Интимное

Сегодня, пользуясь моментом,Хочу сказать без лишних слов,Что я доволен президентом,Что я за ним идти готов.А так же я сейчас откроюТакой вот дружеский интим:И президент доволен мноюЗа то, что я доволен им.Мы, правда, лично не знакомы,Что объясняется вполне.Я провожу всё время дома,А он — мотаясь по стране.Но я уверен в том, что скоро,Конечно, лучше бы зимой,Когда он в мой приедет город,То сразу встретится со мной.

Ветеран

Сынпал Пахомыч в ящик.Не обманул судьбу.Совсем как настоящийЛежит себе в гробу.Лежит себе, не дышит,Ухоженный зато,И больше не колышитПахомыча ничто,Ни пенсия, ни льготы,Ни счёт за газ и свет,Пахомыч — беззаботный,Его же как бы нет!А кто его обидел,До нищеты довёл,В гробу Пахомыч видел,Вот он какой, орёл!

Душа

Душа не может быть пуста.Вот у меня в душе,Одни стоячие места,Сидячих нет уже.Пусть я не сделал ни шиша,Но каждый час и день,Была распахнута душаДля всех, кому не лень,И вот теперь который год,Уверенно вполне,Толпится в ней простой народ,Едва знакомый мне.

Любовь

Я люблю тебя, но всё жеИ меня понять сумей.Я-то сам себе дороже,Я-то сам себе родней!Сам себе-то я, конечно,Слова против не скажу,Сам к себе во тьме кромешной,Я дорогу нахожу!И к себе любовь не скроюЯ завистникам назло.Повезло тебе со мною!Мне с собою повезло!

Ностальгия

А хорошо пройтись по роще!Не торопясь, не впопыхах.Заметить, ненароком, в общем,Рояль развесистый в кустах.Не удержаться. Взять аккорды.Вдохнуть озон, расправив грудь.На лоне девственной природыИзобразить чего-нибудь.И, не краснея от конфуза,Пускай негромко, но всерьёз,Спеть Гимн Советского Союза,Скупых не сдерживая слёз.

Мария

Не пряча красивое тело,В чём мама почти родила,Выходит Маруся на дело,Точней — на большие дела.Выходит, ни капли не труся,Коварных мужчин не боясь.Со всеми умеет МарусяНаладить духовную связь.Не зря она в школе училась,Кончала не зря институт.В работе ей всё пригодилось,Везде её любят и ждут.Под силу ей планы большие,Реальными станут мечты.А кто она? Просто Мария,Такая, как я или ты.

Март

Закат на грани суицида,Ещё немного и — сгорит.Звезда чахоточного видаС другой звездою говоритО неминуемой кончине.И лес вдали, как голый факт.У снега, видимо, инфаркт,По уважительной причине.Он, пережив глубокий стресс,Лежит пластом и молча тает.Всем витаминов не хватает,Особенно на букву «С».Поэт хандрит, на жизнь в обиде,В окно печальный вперив взор,И пишет он про всё, что видит,Тональность выбрав «ля минор».

* * *

Я, наверно, не смогуЧесть свою отдать врагу.Лучше другу, друг родней,Пусть воспользуется ей.Забирай, Ванюша, честь!Отдаю какая есть!

К читателю

Чужих не слушай мнений,А я тебе не вру,Допустим, я не гений,Но весь я не умру,За жест мой благородныйПостой благодарить.Я в памяти народнойОстанусь. Так и быть.

* * *

Мы все уходим понемногуТуда, где нет цветов в росе.Уходим мы, но слава Богу,Что до сих пор не сразу все.

Александр ЦыганковЛес расходящихся тропок

Лес расходящихся тропок

Лес расходящихся тропок — от родника,Чья чистота — как исповедь самурая.Дальневосточный поезд издалекаГулом пробил пространство лесного края.Что там теперь, в том весёлом густом саду?Светит ли лампа под мелкой старинной сеткой?Где тот философ, мыслящий на ходу,Что управлял оркестром ольховой веткой?Поезд, как время, всё ускоряет ход,Пересекая плоскость в картине садаС тенью садовника, что заклинал восходНеповторимой лексикой вертограда!Можно исправить повести и стихи,Но персонажей не привязать к предметуНовой эстетики, как и все их грехиЛучше оставить людям, чем бросить в Лету.Только в садах вызревают плоды идей.Образ Платона глубже, чем тень платана.Лес, где расходятся тропки, как мир людей,Не переносит ни ясности, ни тумана.Как в иллюзорной графике полотна,Мраморный идол, тот, что завис над бездной,Благообразней кажется из окнаПоезда, что всё мчится из Поднебесной.

Простая песня

Исследователь тайны! Жизнь не карта,Да и не карты в шулерской колоде.Я мыслю, значит — следую свободе!Что ветреней, чем, скажем, у Декарта,Зато верней, чем бред о розе дивной,Какая бы вовек не увядала.Одной любви для целой жизни мало!И кажется нам истина наивной.Пусть прост мотив, но песня тем славнее,Чем с ветерком созвучней! Словно этоТой вольности немыслимой примета!И чем смелее голос, тем вернее!Гармонии претят мечты о славе.Начало музыки — вдали от хора!Простая песня льётся из простора.Играет море в каменной оправе.

Божественные пчёлы

Какая смесь! Разящие глаголыИ золотой нектар медовых сот.Блаженные божественные пчёлы —Крылатых строк вневременный полёт!Всё сближено: гекзаметр прибоя,Как избранный соперником Гомер,И пение поэмы без герояГероями с энеевых галер,Вергилия — из ветреной столицы —Блаженные медовые устаИ современники — как очевидцыБессрочного несения креста.……………………………………..Механика свободного полётаИ точная метафора труда —Всё смешано! Без цели и расчёта —Всё движется как будто в никуда.Трагедия с комическим исходомРазыграна сюжету вопреки.Как хочется — соединить с восходомНочных светил мелки и угольки!И к слитному письму — сплошной строкою —Вернуться вновь, когда без лишних словВсё ясно и поэту, и герою —Читателю и автору стихов!……………………………………..О прочих связях сотовой природыПодробнее — ещё поговорим!И не нужны нам больше переводыС латинского — про вечный город Рим.

Зимний вечер в провинции

Светло и тихо в сумрачной природеПустых дворов и парков городских.Как рукотворный памятник в народеИмперской грустью дышит русский стих.Пронизан воздух светом снегопада.Как холодно! И связан полумракСквозною темой, что закрыть бы надо,Да всё не закрывается никак.

Pastime

Дешёвое удушливо. Popcorn.Огни рекламы в хлопьях кукурузыИ всюду замороженная пена,В какую щель ни ткни, и город в дымУкутан, как болезненное чадоУ глупой няньки с красными белкамиОт недосыпа. Мальчики в глазах!Как от стыда, моргают светофоры.И кажется, что правила движеньяСоблюдены из жалости к такимОбъектам, вырастающим из пены,Как мраморная грация с попкорномВ кульке из «Коммерсанта». Would you like?

Тени

Словно деревья не выдают своихДлинных-предлинных падающих теней,В этой грошовой опере для двоих,Чем примитивней партия, тем сложнейРоль доиграть — и остаться самим собой,Выйти в старинный сквер, забывая стих,Тот, что запомнит, как истинный образ твой,Зритель грошовой оперы для двоих.Только деревья, сбрасывая наряд,Не остаются совсем нагими, тогдаКак человек, бросая открытый взгляд,Вдруг прозрачным становится, как водаТой реки, что тени дробит волной,Но увлечь их не может. Выходит, чтоБерег не даром высится над рекой!Всё, что она уносит — и есть ничто.Листопадную роль, как актёр немой,Каждый отрепетировал для своейНеотразимой красавицы записнойВ этом театре падающих теней.В реплике жеста, рисунке, изломе рук,В пластике тела — всюду исток того,Что из тени, перетекая в звук,Возвращается голосом: «Вам кого?»Вместо ответа, словно разлитый свет:«Здравствуйте…» После паузы: «Отопри!»Да и что ещё можно сказать в ответТени, упавшей с той стороны двери?В перестановке, смене героев, тем,Сильный характер перерастает роль.Чтоб не остался зритель и глух, и нем,Раньше кричали «Нате!», теперь — «Изволь…»Краткой фразой, срезанный, словно лист,Тёмным абрисом, падая в пустоту,С тенью чужой сливается сам артист,Подвиги воспевающий и тщету.Так, стоящие твёрдо, как дерева,Тени, бросая, не отпускают их.Не изменить ни музыку, ни слова —В этой грошовой опере для двоих.

Классический пример

Очерчивая круг метафорой крыла,Как трудно разгадать, как сложно, в самом делеОсмыслить, почему гроза уже прошла,А дождь ещё идёт, как следствие в новелле«Орёл и Прометей». Крылатою мечтойРастерзанная плоть. Вот новая картина.Как море, дышит грудь, и горы под пятой.У каждого — своя вторая половина!Очерчивая круг во весь размах крыла,Орёл — как лейтмотив в развитии сюжета.Но, может быть, другой метафора была,И не был Прометей прообразом поэта?Движение души не вырезать резцом,Схождение огня не выразить стихами.Классический пример — чернильница с пером —Опасней, может быть, сражения с богами.

Крыло совы

Жили стаи рыб на вершине вяза…

Гораций

У крика крыльев нет. И словно рыбы немыИ тени на воде, и отраженья, где мы,Как пламя, гасим всё, что крик перекрывая,Из нас глядит на дно, как будто рыбья стая.Расходятся круги веков от сердцевины,И тихо, как в сети всемирной паутины,И в кроне включен свет, но всяк туда входящийЕдва исторгнет крик, сольётся с настоящейВеликой пустотой, до слова и до света.Сгорает в темноте прямая речь поэта!Коснётся тишины крылом сова ночная,И робкая листва, как будто рыбья стая,Разрежет глубину и свяжет, как основа,Взволнованную речь и сети рыболова.

Невод полный серебряных блёсен

На крутой перевал — с небосвода луна золотая,В ледяной перекат — как монетка — стальная блесна.Это вправду луна? Или рану, как в сердце, латая,Закрывает земной передел внеземная весна?Искромётный чалдон в обласке заряжает двустволкуИ стреляет с воды в темноту — для отвода души.По-дурацки вполне! Словно сам, человеку вдогонку,Всё кричал, как сорил, золотыми словами в глуши.Ничего, ничего никому кроме денег не надо!То ли время пришло, и срываются Гончие ПсыСо вселенских цепей. Наступают века звездопада,И уходит земля — как песок — в золотые часы!В непроглядную ночь — невод полный серебряных блёсен!В ледяной перекат — искромётный чалдон с топором!Словно знак водяной на листке позабытая осеньРыжий профиль его всё рисует орлиным пером.

Страсти по фараону, или сон в зимнюю ночь

1

Проснувшийся Фараон — всё равно, что цветущий лотосВ песках Сахары, что сама по себе — есть космосС мириадами планет, империй и фараонов,Не признающих только мирских законов.Пробуждение — не есть пришествие МессииВ проглядевших глаза Палестине или России.Скорее, оно подобно разливу НилаИз той стороны света, что всех вскормила.

2

Фараон еще бессловесен, но уже беспощаденКо всем, идущим к нему. Он — ретрограденИ многогранен, как самый большой могильник.Для одних Фараон — как солнце, другим — светильникВ той первобытной тьме, которая без предела,Где из собственной кожи лезут в другое тело,Мечтая стать Фараоном или вселиться в дочку,Имея в виду, что целое съедается по кусочку.

3

Вожди из былых сатрапий требуют новых капищИ в них, приносимых в жертву, тучных владельцев пастбищ.И каждая жрица Храма, словно дитя Изиды,Вынашивает за пазухой камень для пирамиды.Жаль, что поход в Галактику закончился в прошлом веке.На новом витке истории — радение о человеке,Пред коим не встанет выбор: Голгофа или Гоморра?Ни это ещё увидим — в зеркале монитора.

4

В пустынях, лесах, горах, в просторах степей и прерийГрядёт эпоха великих династий или империй.И нечего ждать пощады от времени или места,Когда и сам Фараон вставлен, как слепок жеста,В знаковую среду — мир человекобога.Впрочем, любой тиран в принципе — недотрога:Коснись — и рассыплется, как прах Тутанхамона.Мы ещё поглядим на этого Фараона!

5

Не рано ли нам у трона славословия лить, как воду,И принимать, как дар, утраченную свободу.И что ещё непристойней, так это ваять в гранитеКакую-нибудь его трехмерную Нефертити.Злословить, но лебезить, следовать странной вере,Подчёркивая достоинства мебели в интерьере.Прекрасна в нём только та, что, поливая кактус,Усиливает извив, но не меняет ракурс.

6

Как и сам Фараон ещё не сменил наряда,Чем выгодно отличается, не выходя из рядаСобакоголовых предков, что не меняет роли,Изобразив барана или овечку Долли.Проснувшийся Фараон — не воскресший из мёртвых, то естьМожно расшифровать, но не исправить повесть —Ту, что целый народ гравировал веками,И шлифовал Господь редкими облаками.

7

Кто учит любви, тот верит в грехопаденье мира.Недаром же я вначале упомянул Шекспира,Чье имя — как знак вопроса, но выучил каждый школьник,Что в центре высокой драмы — классический треугольник.И Фараон, как призрак, вступает в права пустыниТам, где совсем другие святые. Но все святыниПо сути — есть пирамиды. Абстрактная форма света —Луч, то есть угол зренья в мире Творца Завета.

8

Образно говоря, каждый стремится в небо,Не думая, что под ним черный квадрат Эреба.Жизнь — как потеря Рая, посох да пыль изгнанья,Шествие восвояси — со знаками препинанья,Лучше с надеждой, верой — без поправки на чудо.Самые светлые строчки, как письма из ниоткудаВ неведомое — с любовью! Вместо адреса — лотос,Словно припоминанье, что человек — есть космос.

9

В долгом стихотворенье с ритма сбиваюсь, меруТеряю — дышу неровно! Словом, беру на веруВсё, что могу расслышать в этом глухом просторе,И тороплюсь, как спорщик, с репликой в разговоре.Раз Фараон проснулся, значит, живей, чем классик.Вместо карандаша Бог выбирает ластик —Смотрит на лист пустыни, дышит горячим ветром,Словно услышал голос, но не спешит с ответом.

Новая готика

1

Как высоки в безбашенные годыСреди полей готические сводыСтремительной эпохи новостроя,Где замок остаётся без героя.Поскольку, если рыцарь, значит бедный,Конечно, если он не принц наследный.Ни Ричарда, ни короля АртураНе вынесет сия архитектура,Как не щадила ни отца, ни сынаСтолетия вторая половина,Где тоже начинали с новостроя.Закончили — и вынесли героя.

2

И всё-таки я верю! ОператорНе даром был жестоким. КонквистадорВсегда правдив. И в том не наша воля,Чтоб выразить себя в природе поля,В котором не такое рисовали!Роман с Кармен — в кармической печали,Пускай и в романтичном ореоле.Свобода без жестокости не боле,Чем Дарвин для ребёнка, просто — деда,Похожий на нетрезвого соседа,Поскольку Первозванного АндреяОн тоже избежал, как брадобрея.

3

Суровый стиль! Как живопись началаНе века, а готического зала,Где в самой сердцевине анфиладыБольшая композиция осадыОгромной крепости крутой эпохи.Над городом кровавые сполохи,Как у Брюллова. Падая в пейзаже,Тираны воскресают в Эрмитаже,И служат не уроком, а каноном,Придвинутые к мраморным колоннам,Как будто ждут прихода АлигьериВ средневековом этом интерьере.

г. Томск

Владимир КостельманСовпадения — поднебесны…

Происхождение мухи

Кого бы ты ни носилаНикто не подарит тебе Прагу,под ломаный шаг керосинаЯвляющийся Влтавой,Несись ко мне, смешная,Вырученная у старьёвщикаПодобная на ГрадчаныСмотрящим во тьме окнам.Во тьме разящей Карла,Что входит в костёл с пиццейиз будущего, недавноОтьявшего смелость сбыться.Отьевшего нос у спускаВ Четыре висящих предметаИ вся это утварь-чувства,а запах живёт три метраи плачет в квадратной постели…Над мельницами златымисей примус коптит сводыя есьм — переход светав тетрадь. Полюби этокак Влтава свои воды.

Йошкин кот

Вкусный хлеб, больная печень, чайкиНа сыреющем песке следы дельфинов,Приглашение на вечер… Если чахнем,То талантливо, свежо, необратимо..Если спим, то, удивительно, но вместеВкусный хлеб, больная печень, домикИз запомнившихся летом происшествий —Только дети… те, что выжили, их двое,Старший чинит серебристого болвана,Пьёт женьшень, боится гладить гнома,Вкусный хлеб на небе деревянном,Выразительном и, следствие, огромномРазложил коричневые крошки.Те орут, колышутся, черствеютЙошкин кот вращается, а ЙошкинМышь при этом счастлив и растерян.

* * *

сонный слог неоправданно лёгокмы лежим под навесом широкимпомолчи… наше счастье убого,наши руки механикоокиесли тёмного не касаемся,то и чтение белобуквенно…значит тела нет у неравенстваа опять живу с проституткамии шаги-то видать отксерены —так слоново-хороши-одинаковыих вершинами мы присели натравку, медленно обулгакивалнас кошачий ход по неровностямлето двигалось и пикировалвзгляд с лица …допускались вольностив казимира шло казимировошло уверенно, сели проседидеду с бабою, после (страшное)на родителей …мы их бросиликто-то искренне, кто-то заживо.если тёмного не касаемся,то и зрение в глаз натыкано…вот оно одно и останется…хорошо то как …как сердоликово.

Заклинание от смерти в поезде

когда замедленные саниволну электропередачберут стальными волосамимы, перекатывая мячее мигающего царствапо склону средней полосы,так восхитительно опасны,что объясняемся простымжеланьем черные машиныодеть на кованую плотьи если чувству есть причинато можно инеи колотьо небо, тратя перелетомего стальную колыбельгде все висит и беззаботнопереливается себе

* * *

От Гинзо до Синбаситомятся этажислучающимся счастьембез устали. Лежитв японском ресторанекитайская лапшакак чирь на ветеранезастенчиво. Клошарволочит колесницу,убогое дитёпохоже на девицу —он хвать её культёйи мстя любви за некийпечальный эпизодбольного человекаличинку создаёт,затем на месте крикалишь хлюпанье подошв,забыв про Эвридикуоглянешься и чтож:от Гинзо до Синбасилишь тьма да виадук…Иль смысл мне не ясен,Иль нет его и тут…

Дождь. Птицы

Дождь лепечет и грохочет и мычитПрижимаясь к понедельнику спинойЭти лужицы никто не отличитХодишь к Сене, а выходишь на СеннойТам хозяйки покупают сельдерей,длинных кроликов, сметану и редисТам приказывает лето: канарей,вымя тёплое алеет у девиц.стонут лужицы, набившись синевойЖизнь изменится, удастся и пройдётА из хляби, что звенела тетивойвышел тетерев, присмотришься — удод.Дождь четырежды огромен по пути,Весь сверкающий во влажной высоте…Над Трухановым воробушек летитИ цепляется за шпили над Сите.

* * *

Едва успев друг друга убедить,Что совпаденья тоже поднебесны,Мы обнаружим: город позадиПохож на город сзади. Сорок песо —и входим в дом, а дом на берегу,До пляжа пядь, еще немного пядейДо магазина. Взглядом не могуОбъять весь берег… Череп на оградеНам говорит, что вор не подойдёт,Мы завершаем трапезу и шашки,Выходим к морю, грузимся на ботИ уплываем. Ливень. Без промашкиДельфины бьются в молнии спиной,Плывём, пока моторчик не устанет.Потом, Луны не видя, под лунойЛежим и через губы прорастаем

Игорь РейфВек артисткиДокументальная новелла

В тексте использованы материалы из книги А. Туманова «Она и музыка, и слово. Жизнь и творчество М. Олениной-д'Альгейм». М., «Музыка», 1995.

Сырым и пасмурным зимним утром 1959 года на Внуковском аэродроме под Москвой (Шереметьево тогда еще не было и в помине) приземлился самолет из Парижа. Самой старой среди его пассажиров бесспорно была Мария Алексеевна Оленина, по мужу — д’Альгейм, русская эмигрантка так называемой первой волны. В сентябре этого года ей должно было исполниться девяносто.

Ее возвращению предшествовали долгие переговоры с властями, которые в ту пору не жаловали «бывших», а эмигрантка была из самых-самых. Ее прадед, знаменитый Алексей Николаевич Оленин, президент Петербургской академии художеств, не раз принимал в своем доме молодого Пушкина, влюбленного в его дочь — красавицу Анну. Но ходила глухая молва о том, что в давние-давние времена имя Марии Алексеевны гремело в обеих столицах, что была она выдающейся певицей, и власти в конце концов сдались. При условии, правда, что найдутся родственники, которые согласились бы приютить у себя старую женщину. Родственники нашлись — племянница с мужем и сыном. Они и встречали ее в аэропорту. Других встречающих не было.

Родина, с возвращением в которую столько было связано надежд и мечтаний, приняла ее не матерью, но мачехой. Вначале долго не хотели предоставлять обещанную квартиру, и Мария Алексеевна ютилась вместе со своей родней в коммуналке, в узкой пятнадцатиметровой комнатке над Сандуновскими банями. Пока однажды — да, да — не взяла обратный билет на самолет и не оказалась снова в Париже. Тут уж власти всполошились не на шутку и приложили все усилия, чтобы строптивая старуха все-таки вернулась. Просторная 3-х комнатная квартира на Ленинском проспекте семье была предоставлена незамедлительно. А самой Олениной назначена персональная пенсия «союзного значения».

Но относительное благополучие длилось недолго. В одночасье умерла любимая племянница, а вскоре за ней и ее муж. Уже другие родственники занялись устройством 90-летней тетки. Квартира была разменяна, а новое жилье оказалось гораздо хуже прежнего. В своем дневнике она упоминает «ужасную маленькую комнату, перед окном которой кирпичная стена и только небольшая щелочка на небо».

* * *