Сергей Прокофьевич внимательно рассматривал конверт. На нем были какие-то наклейки, печати, пометки, марки наполовину отлепились…
- Что мама пишет? - чуть дыша от волнения, спросила Мака.
Сергей Прокофьевич продолжал вертеть в руках конверт.
- Ничего нам мама не пишет, - сказал он и положил письмо на колени. - Это наше письмо вернулось обратно. Эк, оно путешествовало! Даже смотреть жалко. Где только не побывало! И у Деникина, и у Гетмана, и у Махно, и у Шкуро, и у немцев, и в Советской России, и в самом Петрограде. А вернулось к нам опять, и ничего мы с тобой не узнали. Вот только наклеечку добрая душа в каком-то там петроградском почтовом ведомстве сделала: «Адресат по данному адресу не проживает».
Это по- нашему, по-почтовому, так называется. А по-обыкновенному, по-русски, это значит: нет там твоей мамы. Вот что, птаха-бидолаха. Не нашло письмо нашу маму. Не нашло.
Это был очень скверный вечер. В маленькой комнате, несмотря на то, что топилась печка, было холодно. Мака дрожала в своем горошковом платье, и Сергей Прокофьевич несколько раз пил свое лекарство из бутылочки. Забытая Тамара лежала вниз головой.
- Что ж нам делать? Что ж нам делать, птаха? - говорил Сергей Прокофьевич и, положив голову на стол, на свои руки, о чем-то долго думал.
Потом он вытащил из шкафа чернильницу и ручку и стал что-то писать. Он спрашивал у Маки, как звали ее папу, не помнит ли она, когда это было, что мама получила маленькую бумажку и плакала… Мака помнила. Тогда была елка.
Однажды рано утром Сергей Прокофьевич одел Маку, поцеловал ее осторожно в макушку и стал перед ней на колени.
- Ты прости меня, птаха, что я тебя в клетку отдаю. Не могу я тебя у себя держать. Кормить мне тебя нечем. Одевать не во что. Ну, как я могу тебя вырастить?
Сергей Прокофьевич одел Маку, и они пошли, похрустывая дырявыми башмаками по снегу. Тамару Сергей Прокофьевич завернул в газету и в тряпочку, положил в сундук и запер на ключ:
- Будет цела и благополучна. Будет тебя дожидаться, птаха. Думаю, все хорошо будет. Не может жить человек так, чтобы на хорошее не надеяться.
Они остановились перед дверью, над которой висел трехцветный флаг. Тяжелая дверь с трудом открылась. Красная бархатная дорожка лежала на лестнице. В большой светлой комнате стояли стулья, обитые таким же красным бархатом, и Сергей Прокофьевич долго не решался сесть на такой красивый стул. Наконец он сел и засунул подальше под стул свои ноги в дырявых башмаках.
Наконец открылась дверь, взвилась вверх красная бархатная занавеска, и громкий голос сказал:
- Куцаков!
Сергей Прокофьевич сорвался со стула, схватил Маку за руку и потащил ее в дверь.
За дверью в глубоком кресле за большим письменным столом сидела Немолодая красивая дама. Она поднесла к глазам два стеклышка на серебряной ручке и посмотрела на Маку.
- Вы о чем просите? - спросила она таким голосом, как будто Сергей Прокофьевич уже давным-давно ей надоел.
Сергей Прокофьевич стал топтаться на полу, стараясь закрыть свой дырявый башмак другим, целым. Он стал прятать руки в рукава и жевать свои усы.
Он положил перед дамой какие-то бумаги и сказал, что все на них видно как на ладони.
- Прапорщик Черкасов… Убит в декабре 1916 года… Девочка потерялась… Никаких документов не имеется.
- Вы понимаете, - сказала дама, - вы понимаете, что я должна вам на слово верить! Но я вхожу в ваше бедственное положение…- Дама строго оглядела Сергея Прокофьевича от дырявых ботинок до плешинки на макушке. - Я сделаю. - Дама закрыла глаза и вздохнула. Потом она так же оглядела Маку.- Ах, бедные сиротки! - сказала она, закатив - глаза. - Ах, бедные сиротки! Как я люблю что-нибудь делать для них! Ах, я была бы совсем несчастна, если бы на свете не было сирот.
Дама что- то написала на маленькой бумажке.
- Вот вам направление. Ведите девочку. Сумская улица. Приют для детей - сирот военнослужащих.
Дама подняла свою руку и поднесла ее прямо к Макиным губам.
Мака отшатнулась от этой руки, удивленно взглянула на нее и крепко пожала двумя руками. Дама вырвала свою руку.
- Невоспитанная девочка, - сказала она. - Ты даже благодарить не умеешь.
- Спасибо, - сказала Мака. Она не понимала, за что нужно благодарить.
Дама замахала на нее руками и откинулась на спинку кресла.
- Идите, идите! - закричала она.
Мака выскочила из комнаты. За ней, пятясь задом, кланяясь, вышел Сергей Прокофьевич.
- Ах, паралик тебя расшиби! - тихо-тихо сказал он, спускаясь по лестнице. - Птаха ты моя, идем в приют. Будут тебя там поить, кормить, грамоте учить, казенными розгами бить, казенную мудрость в голову вбивать.
Серый дом стоял за серым забором. По дорожке за забором шли девочки в длинных узких шубах, на головах у них были надеты остроконечные капоры, на ногах остроконечные ботинки с торчащими ушами.
Девочки шли попарно, держась за руки. Медленно и скучно шли они навстречу Маке, и только решетка забора отделяла их от нее.
Но вот скрипучая железная калитка открылась. Мака вошла во двор, железная калитка за ней стукнула, и Мака поднялась по ступенькам серой лестницы в серый детский приют.