Полина Васильевна переехала с чердака в квартиру на втором этаже. В этой квартире от прежних жильцов остался только разломанный стул и зеленая шелковая портьера на двери. Прежние жильцы убежали из города. Паркет был весь исцарапан твердыми ногами стульев, шкафов и столов. В открытые двери с лестницы дул холодный ветер. Полина Васильевна плотно закрыла двери, затопила в кухне печку, поставила там всю свою мебель, поставила в углу Макин сундучок, а зеленой портьерой покрыла свою кровать.
Две комнаты Полина Васильевна заперла на ключ, а в третьей вымыла пол и поставила стол, Шкаф и стулья. Потом она разрезала большой лист белой бумаги на четыре части и на каждом куске что-то написала. Один листок она повесила на входной двери. Три остальных - на столбах на улице. На листках было написано:
«Лучшие домашние обеды - Лермонтовская, № 33, квартира 3».
Вечером пришел высокий усатый человек. Он вошел в квартиру и сразу шумно заговорил с Полиной Васильевной. Она спокойно, нараспев, отвечала ему.
- А девочка? - наконец спросил он.
- А девочка будет мыть посуду, - сказала Полина Васильевна.
- А сумеет она? - беспокоился, шевелил усами человек.
- Не ваше дело, Семен Епифанович, - огрызнулась Полина Васильевна. - Это уж не ваше дело. Не сумеет, так выучится.
И Мака выучилась мыть посуду. Она выучилась вставать по оглушительному звонку будильника и быстро в темноте одеваться. Она выучилась бегать в булочную по темной улице и возвращаться домой с хлебом, когда начинало светать. Она выучилась аккуратно считать сдачу, которую ей давали в лавке. Она выучилась носить воду и колоть дрова. Она выучилась раскалывать топором толстые круглые бревна и щипать хрустящие лучины. Они пахли елкой.
Мака каждое утро боялась, что темнота так и не уйдет с холодной улицы, с крутой лестницы, из-под голых каштанов. Длинная ночь начиналась, когда приходили столовники со скрипучими сапогами и голосами, когда на столе робко расцветал бутончик коптилки. Кончалась ночь, когда Мака поднималась по лестнице, стеганым одеялом. Только этот маленький кусочек ночи она могла побыть с Тамарой. А Тамара целые дни спала, придавленная подушкой, закрытая одеялом, спрятанная от всех.
Столовники приходили, грохоча дверями, стульями и ногами. Они отхаркивались, откашливались, шумно чавкали и хлебали. Жирные тарелки поднимались перед Макой и на месте вымытых сейчас же снова вырастали груды грязных. От таза с горячей водой поднимался густой пар, вилки и ножи скользили в руках. Потрескавшиеся Макины руки, красные и распухшие, ныряли вместе с мочалкой в таз, и тарелки тарахтели, дымясь, вылезая из кипятка.
Когда уходил последний столовник, Мака сметала со скатерти корки, кости, окурки и огрызки. Выметала гору земли и песка, подбирала бумаги и спички.
Когда все было убрано и вымыто, Полина Васильевна разрешала Маке поесть. Объедков на тарелках было много, но Мака ничего уже не хотела. Вилки и ножи стучали друг о друга, тарелки прыгали, переворачивались с боку на бок… У Маки слипались глаза.
- Опять не доела? Не хочешь есть? - удивлялась Полина Васильевна. - Ну, как хочешь.
И она, зевая, почесываясь, ложилась на свою кровать.
Мака с трудом влезала на сундучок и обнимала Тамару. Тамара согревалась у Маки в руках и становилась теплой и живой.
Мака не могла вытянуть ноги на сундучке. Он был коротким. Но на нем Мака чувствовала себя дома. Это был ее сундучок. В нем лежало Макино платье, синее в белую горошинку. Оно уже не налезало на Маку. Но его шила мама… В сундучке лежало все то, что принадлежало Маке. На сундучке жила сама Мака.
- Маша, - вдруг иногда уже поздно вечером сонным голосом говорила Полина Васильевна, - сбегай в лавочку.
И Мака должна была снова вскакивать и бежать, натянув шубку, по темной улице, по снегу, по морозу.
Лавка была на другой улице. Каждый раз днем, идя за покупками, Мака проходила мимо углового дома с палисадником. Снег на дорожках там всегда был расчищен. На круглых клумбах, запушенных снегом, росли аккуратные елочки. Днем между клумбами гуляли аккуратные девочки. У них были розовые щеки и толстые косички. Девочки не смотрели на улицу. Они поочередно возили друг друга на санках.
Как- то раз Мака несла в одной руке бидон с керосином, в другой руке -кошелку с покупками. Бидон был тяжелый. Мака поставила его на тротуар и подышала на замерзшую руку. Она остановилась как раз около красивого палисадника. Девочки стояли на дорожке. Они, наверное, только что пришли из школы. В руках у них были книги, стянутые ремешками. Они увидели Маку.
- Кухарка, - сказала старшая девочка, показала на Маку варежкой и засмеялась.
- Кухарка, - повторила младшая и побежала по дорожке.
Вечером пришел Семен Епифанович. Мака кончала мыть посуду.
- Ну хорошо, Полина Васильевна, - сказал Семен Епифанович. - Ну хорошо. Кажется, девочка выучилась мыть посуду. Но она должна выучиться еще чему-нибудь… Девочке нужно ходить в школу. Все дети теперь ходят в школу.
Полина Васильевна зевнула и вытащила шпильки из прически. Тяжелая коса шлепнулась ей на спину.
- Успеется, - сказала она, - пускай мне помогает.
Семен Епифанович вдруг покраснел и выпрямился.
- Слушайте, умница, - тихо сказал он. - Вы на деньги этой девочки открыли столовую. И совсем забыли, что должны ей дать образование. Вы забыли, что теперь советская власть. Если вы не хотите делать то, что нужно для девочки - это сделает советская власть. Советская власть никого не забывает.
Он хлопнул дверью и ушел. Полина Васильевна посмотрела на Маку прищуренными глазами.
- Ты разве хочешь учиться? - медленно спросила она.
Мака вспомнила девочек в палисаднике. «Кухарка», - сказали они.
- Я хочу учиться. Я хочу ходить в школу,- прошептала Мака, прижимая к груди мокрую тарелку.