Тишина, тяжелая, душная, повисла в зале. Виктор Тимофеевич не мог начать говорить.
- Товарищи, - наконец сказал он. - Товарищи…
Он дернул головой и рукой схватился за горло.
- Товарищи, - сказал он срывающимся голосом.
- Дети… Умер Ленин.
Мака рванулась вперед, и в это время в зал с улицы, через окна, через стены вошли голоса оркестра, с трудом сдерживающего рыдания.
Кто- то шел медленными шагами, с тяжелой ношей горя, медленно подвигаясь вперед. И так тяжела была эта ноша, так огромна она была, что шаги были почти незаметны, шаги были короткими. Глухое ледяное горе сковывало шаги. Тяжко, тяжко, медлительно подвигалось шествие. И вот, как будто бы от пронзительной боли, как будто бы по свежей ране ударили ножом, так вскрикнула медь оркестра… Кто-то рядом с Макой зарыдал.
- Мы читали бюллетени… - говорил, прерывисто дыша, Виктор Тимофеевич. - Мы радовались, что Ленин поправляется… И вдруг… Двадцать первого января, в шесть часов пятьдесят минут…
Мака слышала его слова. Мака слышала плач заводов. Мака слышала похоронный марш… Но она не верила. Не верила. Не могла поверить. Разве мог умереть Ленин?
Но школьное знамя прорезала черная лента… Но отряд юных спартаковцев стоял под траурным знаменем… Это была правда. Ленин умер, и в Москве люди прощались с ним.
Мир повернул голову к Москве, Глаза людей смотрели на Москву. Руки были протянуты к Москве. Сердца стремились туда.
И Мака думала о том, что ей нужно попасть в Москву. Что ей нужно увидеть Ленина, что ей нужно, непременно нужно проститься с ним.
По дороге на площадь, где был городской митинг, шагая под тяжелую музыку оркестра, держась за теплую Лисичкину руку, Мака думала только одно: «Я должна проститься с Лениным. Я должна поехать в Москву».
Тысячи, миллионы людей шли в последний раз взглянуть на него. А Маки не было среди этих людей.
- Лисичка, - сказала Мака после митинга, - ты хочешь… Ты хочешь поехать в Москву?
Лисичка молча кивнула.
- Давай узнаем на вокзале. Может быть, можно как-нибудь доехать до Москвы.
На вокзале оказалось, что доехать до Москвы в эти дни двум девочкам невозможно. В Москву ехало очень много народу. Ехали старые рабочие, работавшие когда-то с Лениным, ехали старые партийцы, ехали молодые студенты, ехали профессора, учителя, артисты. Поезд отходил через час, но все билеты были проданы. Для двух девочек билетов не было.
Тогда Лисичка потянула Маку за руку в какую-то дверь.
- Идем, - сказала она. - Идем. Я знаю, как выйти на перрон к поезду.
Мимо каких-то складов, мимо свистящего паровоза, мимо багажных тележек Мака и Лисичка выбрались на перрон. Желтые и зеленые вагоны блестели. Электрические фонари отражались в них. «Харьков - Москва» - было написано на белых табличках, висящих на вагонах.
- Вот он, поезд, - сказала Лисичка.
На перроне было пусто. Проводники с флажками в руках сторожили двери в вагоны.
- Ах, - сказала огорченно Лисичка. - А я думала, мы заберемся под какую-нибудь скамейку и поедем. А потом попросим, очень попросим, и нас не высадят.
Они прошли вдоль всего поезда. Огромный паровоз с красными колесами, с большими желтыми глазами пускал дым. Дым упирался в стеклянную крышу перрона и падал оттуда мелким дождем.
Машинист с черной тряпкой в руках стоял около паровоза и вытирал какую-то медную ручку. Мака и Лисичка молча остановились около него. Он посмотрел на них. Отвернулся. Потом опять посмотрел.
- Ну что, ребята? - глухо сказал он. - Осиротели мы.
Он снял с головы шапку, посмотрел на нее и снова надел. Мака подошла к нему поближе.
- Вы… Вы в Москву едете? - спросила она.
- Да, - сказал машинист. - Я вот все думаю, как бы мне успеть проститься.
Мака подошла совсем близко.
- А нельзя нам?… На паровозе с вами… Чтобы тоже проститься.
Машинист посмотрел на Маку, потом на Лисичку.
- Ты понимаешь, девочка, что сейчас во всем свете нет ни одного человека, который бы не хотел в Москву попасть? Хоть на часок! Хоть на минутку! Это не то что моего паровоза, это всех поездов не хватит. Идите, ребятки. Идите. Мне вот тоже, наверное, не придется с ним проститься… Ну, что же поделаешь… - Машинист постучал рукой по своей груди. - Я вот тут, в сердце, с ним прощаюсь. Идите домой, ребятки, не могу я вас взять. Не могу.
И машинист полез вверх по лесенке.