Они дошли до того прохода, через который собирались проникнуть на улицы Припяти. Никаких сюрпризов ни бросок гайки, ни ближайшего камня, не принесли. Теперь надо было пройти столько же в обратном направлении. Только медленней - слишком много ниш, в которых может кто-то сидеть и поджидать прохожих. Вообще-то, когда тушканы не одни, они не устраивают засад. Но сегодня особый день. Как подтверждение, из очередного гаража раздалось: - "Хэ-эх-х..." с переходом на хрип. Почти голый череп, на котором держались какие-то хлопья, не понятно только - волосы или мусор. Пустые глазницы, неуверенные движения. Зомби. На нём была куртка полувоенного покроя, невообразимо грязная, но на вид целая. Лоскуты вместо штанов. Короткая очередь Майка разнесла ему голову. Потерявшего ориентацию мертвяка Ожог просто затолкал обратно в гараж, в какой-то непонятный мусор.
- Ликвидатор Второй Катастрофы, - прокомментировал он свои действия, прислушиваясь к копошению пытающегося подняться зомби. - Я их видел вполне живыми. Я когда-то носил точно такую же куртку с такими же нашивками. Не могу я в них стрелять.
- А как он стал зомби? И почему вы...
- Это Зона, брат - сталкер.
Майк кивнул, поскольку сказать ему было нечего. Так, в молчании, постоянно оглядываясь по сторонам, то в гаражи, то в окна стоящего метрах в пяти и никак не заканчивающегося дома, сталкеры дошли до улицы, к которой стремились изначально.
- Если ничего совсем уж кардинально не поменялось, то если пройти по ней, выйдешь на другой конец города. Там будет снова поле и чудный вид на АЭС. Четыре с небольшим километра - и ты у цели.
- А почему это "я", а не "мы"? Когда Сахаров разъяснил задачу, то мой первый вопрос был, а почему именно я. Ты опытней, старше. Твои шансы пройти выше.
- Ты какого года рождения?
- Девяносто первого, декабрь - месяц, а что?
- Вспомни, что произошло в этот месяц в этом году. Я про нашу страну. Кроме того, ты родился после Первой Катастрофы. Ты часть того мира, что сложился под её влиянием. Ты для неё свой. Прости. Что кратко объясняю, лучше смог бы сказать только Сахаров. Это его теория.
- Постой, но ведь Илья...
- Был старше тебя только на год. Впрочем, как только я тебя увидел, то сразу понял, что дойдешь ты. Не спрашивай почему, просто доверься тому, кого вы, пришедшие в Зону следом, называете "стариками".
- Ты полагаешь...
- Я полагаю, что не стоит расслабляться, даже если цель так близка.
Сталкеры пошли по улице. Впрочем, это место только так называлось. На самом деле это было направление, как в какой-то старой поговорке. Полосы нормального асфальта спокойно переходили в колдобины, словно тут ежедневно проходили танковые колонны, а потом в немыслимые воронки, будто город бомбили. Прибор, который прислал Сахаров - плоская пластиковая коробка, запищал. Сталкеры машинально дёрнулись, собираясь встать спиной к спине. Они не сразу поняли, откуда звук. Очередной бросок уже не гайки, которых у Майка осталось штук десять, а камушка, вызвал к жизни знакомый эффект - камень унёсся вперед, будто им выстрелили. Понятно, опутанный проводами "бур" почувствовал аномалию, в родственнице которой зародился. Полоса ускорения движения перегораживала всю улицу и условно вела в направлении ЧАЭС. Жалко, что Сахаров не написал, выдержит ли человек такое перемещение. Может, камни долетают целыми, а человек только в виде фарша. Ответа решили не искать и свернули во двор.
Дойдя до угла дома Ожог замер. Обычно говорят "как вкопанный", но Майк сказал бы "как взведенная пружина". Одновременно с остановкой впереди идущего долговца, за углом раздалось ворчание негромкое, но весомое. Словно завели трактор. Потом раздались тяжёлые и не торопливые шаги. Они приближались.
- Беги, - выдохнул Ожог. - Измени настоящее. Тебя ждёт завершение твоего видения. Не разду...
Майк бросился назад. Он сделал только пару шагов, как за углом бухнуло негромко, но тяжело. Так бывает вблизи больших динамиков, когда от низких частот сотрясаются все внутренности. Из стыков панелей ближайшего дома посыпался мусор. Картинка перед глазами резко раздвоилась. К горлу подкатила тошнота. Майк успел заметить, как Ожог, переживший удар псевдогиганта схватившись рукой за дерево и так подпрыгнув, открыл огонь длинными очередями.
Майк вернулся к аномалии. Он не успел подумать, что следует обежать её через двор с другой стороны улицы, как понял, что этого не будет. Тем же путём, по которому сталкеры прошли пару минут назад, то ныряя в воронки и колдобины, то вновь подставляя взгляду тощие облезлые спины, неслись собаки. Их было много, никак не меньше десятка. А может и больше, если верить ощущениям. В тишине, вызванной сменой магазина Ожогом, почувствовалось движение не десятков лап, а сотен. Можно было попытаться уйти в какой-нибудь дом, но эта мысль погасла в момент рождения. Майк не успевал. Невидимый псевдогигант снова бухнул. Ноги подкосились и Майк понял, что он просто не успеет добежать до дома раньше собак. Стрельба Ожога смолкла примерно на двух третях магазина. Первый пёс оказался на гребне воронки, метрах в пяти. Его сбросила назад короткая очередь, но это передышка только на мгновение.
За следующую секунду Майк передумал множество мыслей, рассмотрел с десяток вариантов спасения, отметая их со скоростью возникновения. Он повернулся спиной к собакам и сделал шаг вперёд. Автомат на плече, в руках тонкий пластик сахаровской посылки. Согласно приложенной инструкции - нажал сбоку и сдвинул пластиковую панель. Согласно инструкции - утопил до легкого хруста первую из находящихся там кнопок. По инструкции - направил прибор ребром по направлению к аномалии и сделал ещё один шаг. За спиной слюняво фыркнули. Внутри прибора заскрёбся пленённый "бур". Аномалия проступила отчётливей. Её размытая граница была в паре метров от ног Майка. Он побежал. В спину ударили и обдали тухлым запахом. По требованию инструкции - нажал вторую кнопку. В момент, когда его нога опускалась за границу аномалии, за спиной взвизгнули. Пёс почувствовал, что именно его ждёт вместо сладкой крови и попытался оттолкнуться от сталкера.
Впервые с того момента, когда нога его ступила на больную землю Зоны, или даже нет, с той первой мысли, когда он подумал, а не стать ли сталкером, Майк вспомнил о Боге. Не о матушке -мачехе Зоне, как часто тут говорят. Майк вспомнил о Творце неба и земли, видимого и невидимого, а также тех придурков, которые тут всё так замечательно устроили. Он обратился к Нему с краткой и не воплощённой в слова, с искренней и граничащей с истерикой, яростной и тоскливой молитвой. Майк не знал, даже не формулировал для самого себя, а чего именно он хотел сказать, о чём попросить, когда кинулся в самый центр аномалии, которой так и не придумали название. Наверное, он просто хотел, что бы Тот, к Кому он обратился, помнил о нём.
Удар о бетон. Сквозная боль от плеча и вдоль по позвоночнику до крестца. Майк помнил о необходимости включить фонарик, но не мог. Его неудержимо рвало. В какой-то момент показалось, что сейчас изо рта полезет желудок. И плевать, что это не возможно. Мы в Зоне. В самом её сердце. Отдышавшись, Майк в изнеможении повалился на пол, постаравшись чуть отползти от того места, куда вывалился, но без фанатизма. Он помнил о безопасности, но у него не хватало сил даже достать из нагрудного кармана маленький фонарик.
Кажется, он потерял сознание, но точно ли терял и если да, то на сколько, не имел никакого понятия. Как ни странно, его никто не атаковал. Когда способность двигаться вернулась, Майк зажег фонарик и огляделся. Тонкий лучик выхватывал только куски бетона и штукатурки на полу, не доставал ни до стен, ни до потолка. Достав из рюкзака более мощный источник света и прикрепив его на ощупь к автомату, Майк огляделся. Зал управления. Пульты, куски бетона, разбросанные по полу, скрипящие под ногами стёкла. Очень толстый слой пыли. Сантиметра полтора, наверное. Никаких следов. Только на месте удачного приземления уродливая клякса желудочного содержимого. Майк даже достал одноразовую салфетку из рюкзака и стал протираться и, не смотря на слабую эффективность этого мероприятия, довёл дело до конца.
Странно, что темно. Никак не удавалось вспомнить о том, закрывал ли саркофаг то место, где теперь находился сталкер. Возможно, уже ночь. По идее, не должна была она начаться так рано, но не зря же Сахаров говорил о свистопляске со временем.
В остальном-то он оказался прав. Майк на станции. По всей видимости именно то место, откуда и поступали те злосчастные команды ночью двадцать шестого апреля восемьдесят шестого. Аномалия, благодаря посланному прибору оказалась своего рода транспортным коридором. Неудобным, но безопасным. Да и сама точка приземления вполне удачная, если не думать о том, какой радиоактивный фон в этом милом местечке.
При воспоминании об аномалии, опять здорово захотелось опустошить желудок, хотя там не было ничего, кроме грамм трёхсот воды, которую выпил Майк когда отдышался. Вспоминать перенос было неприятно.
Удар в спину, вероятно первая собака. Потом она вроде оттолкнулась, чтобы оказаться подальше от аномалии, в которую с отчаяния бросилось мясо. А вот потом... Майк нахмурился. Не то чтобы ему было приятно это вспоминать, но он терпеть не мог, когда чего-то с ним происходившее оказывалось под запретом. Это напоминало встречу с контролёром, к которым он относился не очень хорошо и считал их самыми гнусными порождениями Зоны.
Когда Майк оказался в аномалии, с сознанием начало свориться что-то не понятное. Сон наяву, только ещё менее реальный, если так можно сказать. С одной стороны, Майк не был уверен, что вообще видел что-то. Возможно, его встретил старый бетон зала управления сразу же. С другой стороны - ему представлялось долгое время, за которое он наблюдал забавные оптические эффекты и думал не свои мысли. Ему виделись дома Припяти, которые проходили мимо него, переливаясь и перекатываясь искажениями. Их не смазывало высокой скоростью, как следовало ожидать. Улицы и дома, машины и деревья были нечёткими, словно отражались в кривом зеркале или виделись на дне неглубокой реки, сквозь прозрачные воды времени.
Именно времени, поскольку в коротеньких фрагментах, с которыми неохотно расставалась память, представали картины иной Припяти. Не такой, какой её знают сталкеры, хотя слово "знают" тут явно не подходит. Машины на улицах, не похожие на ржавые скелеты тех, которые порой ещё попадаются в Зоне. Они выглядели вполне современными, хотя и не знакомых марок. Майк мельком побывал в автобусе, чьё внутреннее устройство в точности повторяло салон того, на котором он ехал на вокзал, уже твёрдо приняв решение уйти в Зону. Майк смотрел через широкие окна и видел как дома из облупленных становятся аккуратными, как исчезают пятиэтажки и на их месте появляются современные, комфортные и неуловимо-чуждые.
Майку показалось, что он всю дорогу до станции и проделал в общественном транспорте. Хотя, тут ничего сказать нельзя. Он словно смотрел два воспоминания сразу. Одно - он ехал по улицам Припяти, какой она бы была, если б не первая Катастрофа. Второе - никакой конкретики и только шатаются кривые зеркала, порождающие неприятные образы. В этих, вторых воспоминаниях или видениях, посещавших Майка в аномалии, всё было как положено: разрушенные стены, контролёр, стоящий за гнилым прилавком в универмаге, пара бюреров, сидевшая в старом автобусе, неторопливо трусящий по полю в сторону ЧАЭС кровосос... Только топография обоих вариантов совпадала. Те же улицы и дома, в основном. И станция на месте. Только в варианте с людьми, за ней явно ухаживали.
Майк прекратил насиловать свой мозг, поскольку его замутило по-настоящему. Как бы не от радиации. Выше, чем в зале управления фонить должно только в бывшем реакторном и ещё паре мест. Впрочем, когда удалось отдышаться, что в непроветриваемом много лет помещении понятие условное, Майк достал-таки детектор. Надо же, какая приятная неожиданность! Щелчки идут, но вяло. Жить можно. Это Зона, брат Майк и живущие в ней волшебники молчат в ответ на вопросы "как, зачем, почему"? Единственное, что заинтересовало Майка, так это то, а как он осуществит сам перенос. В письме Сахарова должна была быть инструкция, но он не дочитал. Надо порыться в карманах и рюкзаке.
"... К сожалению я не могу точно описать то, что произойдет в результате вашего контакта с аномалиями. Как с пространственной, так и со временной. - Писал Сахаров. Письмо нашлось в рюкзаке, причём сразу же. Было понятно, что на время, пока Майк был недоступен текущей реальности со всеми её проблемами и нуждами, письмо по-быстрому всунули, изрядно помяв. Главное было, чтобы важные инструкции не потерялись. - Проведённые мной опыты свидетельствуют о том, что перенос внутри пространственной аномалии возможен. На основании расчетов, которые нет смысла тут приводить, вероятность успешного прохождения по временному каналу порядка шестидесяти процентов. Точнее не могу считать, поскольку поведение системы "Зона" в момент наступления времени "Ч", не поддаётся в полной мере прогнозированию. С равной степенью вероятности следует предполагать, что внутри бывшего зала управления бывшим четвёртым энергоблоком будет как высокая концентрация аномальных очагов и явлений, так и их полное отсутствие. Своего рода "глаз" урагана, когда снаружи дикий ветер и огромные волны, а внутри полный штиль и ясное небо".
На этом Майк прервался, ещё раз обвёл помещение фонариком и разбросал наугад половину имевшихся у него гаек. Подбирая их с пола, он старательно смотрел по сторонам и прислушивался к ощущениям. Ничего особенного, кроме последствий столь радикальной транспортировки, он не отметил. Также блуждание с двумя фонарями, когда маленький был на вытянутой руке, а большой под стволом и смотрел в другую сторону, не принесли никакой новой информации. Свет распространялся так, как ему было положено. Тени самопроизвольно не шевелились. Ну и ладушки.
Майк продолжил читать. Кусок с экскурсом в историю просмотрел по диагонали и остановился только на том месте, где описывалось то, что надо знать непосредственно ему - что творилось в этом самом помещении, прочти точно тридцать лет назад. Он перечитал эту грустную историю о человеческом идиотизме дважды. Ему стало немного грустно, поскольку обычно казалось, что действия приведшие к грандиозным последствиям сами должны быть не ординарными. В письме Сахарова описывались простая человеческая упёртость, банальная трусость и обычная растерянность хороших людей. Оставалось только надеяться, что Вторую Катастрофу организовывали мужи бледные, со взорами горящими. Жалко, что про неё Сахаров не написал ничего.
Майку подумалось, что ему придётся немного поскучать. Когда он шагал в аномалию, было часа два дня. Он, по собственным ощущениям, с поправкой на вероятную отключку, был в зале управления никак не больше часа. Он даже решил прилечь, поскольку делать больше нечего, чувствовал себя он не так чтобы хорошо, а проспать "праздничный банкет" у него явно не получилось бы. Но тут началось.
По бывшему залу управления стали прокатываться волны световых вспышек. Майк напрягся. Он понимал, что перед ним то, ради чего он и попёрся на станцию, но въевшиеся за три года сталкерские привычки не желали отпускать его так просто. Раз аномалия, значит надо держаться подальше. Майку пришлось напрячься, чтобы его ноги сами не понесли его отсюда, хотя и непонятно куда, ведь по идее выхода быть не должно.
Вспышки, поначалу робкие, две - три в минуту, постепенно смелели. Вскоре все вокруг мигало и стало так светло, что Майк погасил фонарь. Сначала они казались ему бессистемными, но приглядевшись, он понял, в чём загвоздка.
На полу, потолке, стенах проступали не просто светлые пятна. Эти фрагменты зала управления, подсвеченные аномалией, были совсем не такими, какими Майк их увидел при свете фонаря. Когда освещался пол - на нём не было пыли и лежало какое-то покрытие, вроде толстого линолеума. Стены оказывались чистыми и ровными. На пультах жили своей непонятной жизнью огоньки и шкалы. За пультами сидели люди. Эти люди были самой зыбкой частью световых пятен. Смотришь прямо - нет их. Смотришь в бок - краем глаза замечаешь.
Кроме мигания, от которого начали уставать глаза, никаких спецэффектов не было. Полная тишина. Словно в громадном кинотеатре, где показывали немое кино. Словно загадочный киномеханик прокручивал ленту из последних спокойных минут Чернобыльской станции. Перед линзой что-то вращалось, оставляя от целостной картинки только фрагменты и лоскуты. Но вращение ускорялось и картина становилась полнее и чётче. Наливалась красками и проступала объёмом. В какой-то момент светлых участков стало больше чем затемненных. Там, где проступили самые большие куски прошлого, между Майком и изображением словно текла вода, или колыхался тончайший шёлк, или тянулась полоса рефракции...
Сталкер судорожно проверял, а не забыл ли он чего. Рюкзак закрыт и снова за плечами. Оружие перезаряжено и в руках. Прибор Сахарова висел на ремне и здорово тянул шею вниз. Странно, он не казался раньше таким тяжёлым. В какие-то моменты пропадало ощущение собственного тела. Словно в бывшем зале управления (хотя почему это в "бывшем"?) парил разум, у которого всё меньше оставалось стесняющей его плоти. Но Майк не терялся. Он уже прошел через отчаянные мысли, что надо попытаться сбежать, что этого не может быть и так далее... Теперь он был спокоен. Он помнил инструкции. Он помнил прочитанные несколько раз страницы, явно взятые из какой-то книги. Там писалось что...
"В этот день, 25 апреля 1986 года, на Чернобыльской АЭС готовились к остановке четвертого энергоблока на планово-предупредительный ремонт.
Во время остановки блока по утвержденной главным инженером Н. М. Фоминым программе предполагалось провести испытания с отключенными защитами реактора в режиме полного обесточивания оборудования АЭС. Для выработки электроэнергии предполагалось использовать механическую энергию выбега ротора турбогенератора (вращение по инерции). Кстати, проведение подобного опыта предлагалось многим атомным электростанциям, но из-за рискованности эксперимента все отказывались. Руководство Чернобыльской АЭС согласилось.
В чем суть эксперимента и зачем он понадобился?
Дело в том, что если атомная станция окажется вдруг обесточенной, то, естественно, останавливаются все механизмы, в том числе и насосы, прокачивающие охлаждающую воду через активную зону атомного реактора. В результате происходит расплавление активной зоны, что равносильно максимальной проектной аварии. Использование любых возможных источников электроэнергии в таких случаях и предусматривает эксперимент с выбегом ротора турбогенератора. Ведь пока вращается ротор генератора, вырабатывается электроэнергия. Ее можно и должно использовать в критических случаях.
В процессе подготовки эксперимента были последовательно отключены системы, обеспечивающие аварийную защиту реактора, дабы она не помешала в проведении "чистого" эксперимента на работающем реакторе. Первоначально эксперимент собирались провести днём, но по звонку диспетчера "Киевэнерго", сдвинули испытания с 14 часов 25 апреля на 1 час 23 минуты 26 апреля. Всё это время реактор работал с выключенной защитой в нарушение всех регламентов.
В результате, к началу испытаний реактор частично потерял управляемость и старший инженер управления реактором Леонид Топтунов не сумел удержать реактор на мощности 1500 МВт и провалил ее до 30 МВт тепловых.
При такой малой мощности начинается интенсивное отравление реактора продуктами распада (ксенон, йод). Восстановить параметры становится очень трудно или даже невозможно. Стало ясно: эксперимент с выбегом ротора срывается. Это сразу поняли все атомные операторы, в том числе Леонид Топтунов и начальник смены блока Александр Акимов. Понял это и заместитель главного инженера по эксплуатации Анатолий Дятлов. Ситуация создалась довольно-таки драматическая. Обычно замедленный Дятлов забегал вокруг панелей пульта операторов. Сиплый тихий голос его обрел гневное металлическое звучание: "Японские караси! Не умеете! Бездарно провалились! Срываете эксперимент!"
Дятлов грубо нажал на операторов и потребовал увеличить мощность реактора немедленно, хотя по регламенту на это требовалось не менее суток. Он использовал некоторые разночтения в инструкциях и Леонид Топтунов, как признался потом в припятской больнице, перед отправкой в Москву, где вскоре умрёт: - "Может, проскочу... Ослушаюсь - уволят..."
Для выполнения требований Дятлова он стал вынимать поглощающие графитовые стержни. Мощность реактора стала расти, но о том, что он вышел на режим, на котором его никто не испытывал и стал неуправляемым, операторы не догадывались.