- Ладно, но ведь вы не видели, чтобы к ней заходили женщины?
- Нет, не припомню, сэр.
- А мужчин, входивших в ее квартиру, видели?
- Да, один или два раза.
- Видели ли вы когда-нибудь, как обвиняемый заходил в квартиру миссис Сидни?
Эдвин взглянул на Арнольда Эхоу.
- Не могу сказать без очков, сэр.
- Они у вас с собой?
- Да.
- Так наденьте их поскорее! - прогремел сэр Клевердон, лицо его побагровело от раздражения. - Итак?
- Может, и видел. Точно сказать не могу.
- Не можете? - повторил сэр Клевердон скептически.
- Нет. Я думаю, видел этого джентльмена раньше, но никак не вспомню где.
- Джентльмена?
В зале заплескался смех. Даже обвиняемый кисло улыбнулся. Судья застучал своим молотком.
Сэр Клевердон никогда не сталкивался с чем-либо подобным. Все, что Эдвин говорил сейчас, в корне отличалось от его предварительных показаний, а сэр Клевердон опирался на них, чтобы показать мерзкую, непристойную репутацию покойной и соответственно обрисовать всю ее компанию.
- Вы хорошо себя чувствуете? - спросил сэр Клевердон.
- Последнее время я чувствую себя неважно.
- Не стоит ли нам в таком случае освободить вас от дачи свидетельских показаний, пока вам не станет лучше?
Тотчас вскочил мистер Эммонс, щеки его раскраснелись от прилива крови и амбиции:
- Если мой высокочтимый и ученый друг закончил свой допрос, я хотел бы задать свидетелю несколько вопросов.
- Свидетель нездоров, милорд, - возразил сэр Клевердон.
- Но он, кажется, вполне в состоянии держаться на ногах, ледяным тоном ответил судья, - он сохраняет вертикальное положение и дышит. Мысль о том, что он болен, исходит от вас. - И судья посмотрел на Эдвина поверх очков. - Как вы сами считаете, вы больны?
Эдвину очень хотелось поддаться искушению, но он был чересчур правдив.
- Нет, милорд.
- Очень хорошо. Вы закончили допрос свидетеля, сэр Клевердон?
- Пока что да, - резко ответил сэр Клевердон.
- Продолжайте, мистер Эммонс.
Этого-то сэр Клевердон и опасался больше всего. Откинувшись назад, он яростно зашептал что-то своему клерку, тот пожал плечами и стиснул до хруста пальцы.
Губы Эммонса сложились в улыбку, изображавшую дружелюбие.
- Где вы работаете, мистер Эпплкот?
- Я работаю в Би-би-си, сэр.
- То есть в Британской радиовещательной корпорации, обернувшись к присяжным, пояснил Эммонс таким тоном, будто речь шла об одном из незыблемых и священных национальных институтов. - И каковы же ваши служебные функции в этом достойнейшем учреждении?
- Я участвую в детской передаче "Выходи поиграть".
- Как артист?
- Как певец, сэр.
- И давно вы работаете в этом качестве?
- Около шестнадцати лет, сэр.
- Шестнадцать лет! - вскричал Эммонс, словно речь шла о целом столетии. Ухватив пальцами лацканы пиджака и наклонив голову, он изготовился к атаке. - Иными словами, Британская радиовещательная корпорация считала возможным в течение шестнадцати лет использовать вас в программе, предназначенной развлекать и воспитывать юное поколение, то есть, друзья мои, мужчин и женщин завтрашнего дня, именно в том возрасте, который особенно важен для формирования их личностей и когда, увы, легче всего посеять в их душах семена зла и разврата. Отсюда следует, что Британская радиовещательная корпорация считает вас человеком достойным. Вы, мистер Эпплкот, согласны с суждением корпорации? Вы сами считаете себя человеком достойным?
- Да, сэр, хотелось бы думать, что это так.
- Здесь, знаете ли, не место скромничать. Как по-вашему, вы человек нравственный?
- Надеюсь, что так.
- Будьте любезны ограничивать свои ответы словами "да" и "нет", - отрезал Эммонс, упустив на мгновение свою улыбку. Он ненавидел эту английскую черту - неспособность хорошо говорить о самом себе на людях, даже когда это просто необходимо.
- Мне бы хотелось быть нравственным человеком, сэр.
- Но ведь вы не считаете себя безнравственным?
- О нет, сэр, - в ужасе ответил Эдвин.
- Вот и отлично. Итак, поселились ли бы вы, человек достойный и нравственный, в доме, заведомо зная, что в квартире под вами живет известная женщина ночи?
- Женщина ночи, сэр?
- Проститутка! - рявкнул Эммонс.