- Как долго вы проживали в этом помещении?
- Три года, сэр.
- И когда вы въехали, миссис Сидни уже жила там?
- Да, сэр.
- Таким образом, можно предположить, что она не давала никаких оснований считать ее женщиной, которая живет, торгуя своим телом, ибо в противном случае вы не остались бы там?
- Нет, сэр, думаю, не остался бы.
- И за три года у вас и в мыслях ни разу не возникло подозрения, что она может принадлежать к древнейшей в мире профессии?
- Древнейшей в мире профессии, сэр? Я не совсем понял.
- Что она была... была проституткой! - Эммонс сбился на крик. Он негодовал на глупость, разрушившую всю элегантность его речи. Потом он бросил взгляд на сэра Клевердона, тот хмуро улыбался.
- Нет, сэр, я не знал.
- Но теперь знаете, что это так?
- Мне было сказано...
- Сказано? Кем?
- Полицией.
Зал оживился. Эммонс взглянул на присяжных.
- Официально заявляю, - сказал он, - пятно на репутации женщины, ее здесь нет и она, увы, не может защитить себя, это пятно грубо сфабриковано полицией, жаждущей скорейшего вынесения приговора. Тогда как достойный и нравственный человек, который жил в наивозможнейшей близости от покойной, не заметил никаких признаков аморального поведения соседки на протяжении трех лет, то есть тридцати шести месяцев, более чем тысячи дней!
Сэр Клевердон заявил протест: мистеру Эммонсу предоставили трибуну для допроса свидетеля, а не для выступления с речью перед присяжными.
Судья принял протест, и мистер Эммонс тотчас извинился без малейшего раскаяния.
- Присмотритесь как следует к обвиняемому, - продолжал он. - Я полагаю, вы никогда не видели его прежде.
- Я не мог бы в этом поклясться.
- Как по-вашему, у обвиняемого оригинальное лицо?
- Не знаю даже, что ответить на это, сэр.
- Не знаете? Так я вам скажу. Вы должны ответить "да" или "нет".
- Я не люблю высказывать личные суждения о лицах других людей, сэр. В конце концов, им ничего не поделать со своим лицом - так уж они родились.
Судья ответил на безмолвный призыв Эммонса стуком молотка.
- Дальнейшие изыскания в этом направлении представляются мне не особенно плодотворными, мистер Эммонс, - заметил судья.
- Я всего лишь хочу установить тот факт, что мистер Эпплкот видит обвиняемого впервые, милорд.
- Свидетель уже ответил, что не мог бы в этом поклясться. Поскольку он дает показания под присягой, мы должны принять его слова на веру. Он вполне мог видеть обвиняемого, но не помнить об этом.
- А мог и не видеть, - опрометчиво вставил Эдвин.
- Извините? - Теперь уже и судья начинал терять терпение. Уста его сжались, будто на них наложили швы.
- Понимаете, милорд, - объяснил Эдвин. - Я мог видеть лицо мистера Эхоу в автобусе или на улице. Оно мне, безусловно, кажется очень знакомым, но, может быть, именно потому, что я где-то видел кого-то чрезвычайно на него похожего.
- Мы здесь не для того, чтобы проверять вашу память на лица, - ядовито заметил судья. - Возможно, с разрешения мистера Эммонса, мне будет дозволено вас спросить: видели ли вы когда-нибудь, как обвиняемый входил в квартиру покойной?
- Может, и видел, насколько могу судить.
- А может, и нет. Очень хорошо, продолжайте, - пробормотал судья, тяжко вздохнув. - Будем считать, что нет.
- Видите ли...
- Хватит! - сказал судья. - Мы попусту тратим время.
- Вы когда-либо разговаривали с миссис Сидни? - возобновил допрос мистер Эммонс.
- Да, сэр. Но дальше "доброго утра" и "здравствуйте" наш разговор не заходил.
- Могли бы вы описать ее как приятную особу?
- Да, сэр. Очень приятную. И разговаривала учтиво. Возможно, ее речь и была несколько вульгарной, но не мне судить об этом.
- Как может человек разговаривать одновременно и вульгарно и учтиво? - резко бросил судья.
- Это действительно трудно, я допускаю, сэр. Но мне не хотелось бы дурно отзываться о людях. Это не в моих правилах.
- Возьмите себе лучше за правило отвечать на все наши вопросы, а не изощряться здесь в любезностях. Итак, она, по-вашему, говорила учтиво или вульгарно?
Судья ненавидел серый цвет с такою же силой, как любил черный и белый.
- Я бы сказал, учтиво.
- Очень хорошо. Продолжайте.
- Но с оттенком вульгарности.
Судья всплеснул руками.
- Видите ли, она, я думаю, ничего не могла с этим поделать, - поспешно добавил Эдвин.