Мне стало грустно просто так
Без видимой причины
Из за какой-то ерунды, какой-то чепухи.
Когда грустят серьезные, солидные мужчина
Они не сочиняют печальные стихи.
Они не едут в ресторан,
Что у аэродрома,
И не сидят нам три часа
За рюмкой коньяка,
Им не приспичит улететь за триста верст от дома
Без отпускных и багажа подняться в облака…
Сергей Иоффе [1]
Вот вспомнились, заученные когда-то стихи иркутского поэта. Стоило лишь сойти на перрон вокзала, сесть в трамвай, который въехал на огромный мост через Ангару, как вспомнились стихи местного стихотворства. Он их, помнится, написал в период гонений на весь Иркутский творческий бомонд. Это произошло после того, как Юра Самсонов не опубликовал в нашем альманахе «Ангара» запрещенную повесть братьев Стругацких: «Сказка о тройке»[2]!
Но до этого еще много лет. Я к тому времени уже отслужил и успел поступить в универ на отделение журналистики. Я – прошлый. Помню, как же – помню, как комитетчики метались на черных «волгах» по городу, газетные киоски опустошали, изыскивая номера альманаха.
Впрочем меня в этом времени армия только ждет. И я – постаревший – способен отговорить себя юного не делать глупости. Хотя я их все равно сделаю…
Трамвай шел, как и раньше, неспешно и на перекрестке Карла Маркса и Ленина я спрыгнул, не ожидая остановки. Двери в этом древнем трамвае открывались вручную, хотя по Москве уже ходили новенькие, с пневматическими дверями.
На пересечении двух центральных улиц в небольшом, но нарядном скверике стоял громадный памятник Ленину. (Вот он, на фото). Помнится, в последние годы правления «кукурузника» ночью некие молодцы ухитрились выбить на постаменте стишки:
Водка стоит три ноль семь,
Мяса, масла нет совсем,
Дорогой Ильич, проснись
И с Никитой разберись!
В Иркутск еще при царях ссылали вольнодумцев, так что народ в этом, вообще-то - купеческом, городе был непокорный.
Я сел на лавочку, поглядывая на перекресток по которому ехали редкие машины: «Москвичи», «Волги», «газики». Следовало покопаться в свей, несколько покалеченной при переносе в другое время и другое тело. Я помнил о том, что у меня в той жизни был брат – физик, но не помнил деталей нашего общения. Судя по времени и зыбким отрывкам в сознании я все больше склонялся к творческому пути. Как и моя основа, которая весной 1961 года то ли где-то учится, то ли где-то работает. Призвать его должны только на следующий год, но вот когда он стал подвержен военным обязательствам – убей, не помню!
- Це дило треба разжувати, сказал я «Ленину» и пошел в гостиницу «Сибирь», которая, как подсказывала память, должна была быть на улице Ленина недалеко от огромного комплекса Обкома КПСС. В те годы это была единственная благоустроенная гостиница в столице Восточной Сибири. Среди ее постояльцев было немало известных стране и миру личностей. В период Великой Отечественной войны, во время гастролей, в ней останавливались народная артистка СССР О.В. Лепешинская, джаз-оркестр под руководством Л. Утесова и многие другие. В 1941–1942 годах здание гостиницы занимал госпиталь № 1221 общехирургического профиля, часть помещений была отдана под жилье эвакуированным артистам Киевского государственного театра оперы и балета имени Т. Шевченко. При гостинице был отличный ресторан я там в десятом классе как-то просидел целых три рубля с одноклассницей. Но она того стоила! Хотя дело дальше поцелуев и не пошло, но вот сейчас вспомнил с нежностью.
- Мне отдельный номер, можно люкс, - сказал я, протягивая паспорт с вложенной в него двадцати пяти рублевкой. Обычно хватало червонца, но я помнил этот советский отель, как неприкасаемый для простых граждан, вот и решил не рисковать отказом.
- Поищем, - проворковала пышная дама за прилавком. – Вот, есть двухкомнатный полулюкс за семь рублей. Будете брать?
- Возьму. На неделю, пожалуйста.
- Так, на семь дней. Расчетный час в полдень. Багаж будете сдавать на хранение?
- Да у меня багажа-то только сумка.
- Тогда с вас 49 рублей. Вот ключ.
И она протянула мне солидную деревянную грушу на которой болтался ключ от комнаты.
Номер оказался недалеко от лестницы, покрытой ковровой дорожкой, прижатой металлическими трубками. С прихожей, с отдельным туалетом, залом и спальной. По-советски просторный, с огромными окнами, выходящими на улицу с тополями. В зале на тумбе стоял телевизор «Рекорд», был буфет с посудой и маленький холодильник. В спальне рядом с двуспальной кроватью находился радиоприемник. Роскошь по нынешним временам. И всего за семь рублей. Впрочем, семья на эти деньги может и неделю прожить.
Я принял душ, под конец с удовольствием прихватывая губами чистейшую воду. Нигде не пил такой вкусной воды, как близь Ангары! Вышел, не обтираясь (очень сильно топили в гостинице). Сибиряки холода не боятся, зато тепло одеваются и не экономят на обогреве. Стал перед большим зеркалом в спальне и заново осмотрел свое новое тело. Я - первый был худощав, с тонкой костью и не слишком сильный. Мышечную мощь подменял реакцией, скоростью. Поэтому любил настольный теннис, но не любил тягать гантели (коими очень увлекались советские парни шестидесятых). К старости, после лечения рака простаты гормонами, разжирел, но основной жир пришелся на живот. Так что выглядел, как пузырь на тонких ножках. Мой донор, человек пожертвовавший мне тело после смерти, был мужиком с крепким костяком, немного короткими ногами, густо поросшими светлым волосом и с выраженными мышцами икр. Плечи широкие, предплечья хорошо прокаченные… Офицер, воинская косточка. Это тело заставило меня бегать утрами - мышечная память заставила и не пренебрегать спортом. Благо, в СССР в каждом дворе была спортплощадка, как минимум: турник, брусья, качели и волейбольная сетка. Теннисные столы тоже стояли повсеместно, проблема была лишь в шариках, которые (если из Китая) являлись дефицитом). А ракетки мастерили сами, покупая обычную - дощатую и обклеивая резиной или губкой, или полностью, вырезая и склеивая из многослойной фанеры.
В общем своим телом я остался, как и в первом знакомством там, в Вязьме, доволен. Поэтому быстро оделся и отправился в ресторан, проход в который был не только с улицы, но и с вестибюля гостиницы.
- Будете комплект номер один, - спросил официант, - или второй номер, рыбный.
- А что в первом?
- Щи с мясом, котлета с картофельным пюре и компот. Девяносто семь копеек.
- А рыба какая?
- Уха на таймене и сборная, на таймене дороже. На второе жареный хариус. Есть малосольный омуль и ленок.
- Несите тогда на таймене. Только сперва ленка малосольного и водочки лучшей графинчик.
Тайменя я в первой жизни ловил на мыша, руки трещали пока выводишь, да и без сачка хрен возьмешь Обычно, когда заглотнет приманку, слегка подтягивали к берегу и стреляли в голову. Выпотрошив, присолив его по разрезанному хребту и вывешиваешь за хвост на дерево - пусть обвянет, обдуется жирная рыбина. Из кусочка головы и подгрудных плавников тайменя сразу варишь уху, начистив в нее без экономии аж
четыре картофелины! И луковицу целиком в кипящее варево, чтоб удалить ее к концу безжалостно…
Воспоминания нагнали слюны, так что, тяпнув водочки, зажевал нежным, чуть соленым мясом ленка и с наслаждением опустил ложку в жирную уху с кусками бескостной рыбы, присыпанной поверху зеленым лучком. Уху тут подавали в старинной глиняной глубокой миске.
…Чуть позже, осоловевший от сытной вкуснятины, завалился в номере на широкую кровать и в полудреме задумался о житие в Англии. Насколько он знал в эти годы там еще не расчистилось от частых дождей небо, еще давили город туманы. Это уже в следующем веке, когда он бывал там туристом, солнечных дней стало больше. И единственное, что отравляло прогулки, – обилие черных тел, демонстрирующих свое пренебрежение к культуре и местному населению.
«А чё бы мне не поехать через Китай, - мелькнула на грани засыпания мысль. – Мао сейчас с СССР не очень-то дружит, зато к «проклятым капиталистам» лоялен. Валюта ой как нужна! Вот поездом Москва-Пекин и поеду, а на границе паспорт Великобритании предъявлю. Так и выскользну».
Поезд Москва - Пекин, так как был образован политическим решением самого высшего уровня, какое только возможно, закономерно отобрал транссибирскую корону флагмана сети у Владивостокского курьерского и получил №1/2. И сохранял номер первые годы, до 1961 точно.
Комплектовался поезд вагонами только высшего и среднего класса, плацкарта там не было. В спальных вагонах были умывальники и душевые, а также два вагона-ресторана (один из них играл по совместительству роль и вагона-библиотеки-читального зала).
Ещё при жизни Сталина, силами ЖДВ, с 1947 г. начала строиться трансмонгольская линия через Наушки - Улан-Батор, сокращавшая путь на Пекин аж на 1100 км. Достроили её в самом конце 1950-х, хотя к Улан-Батору линия подошла ещё в 1950 г. Так вот, после её пуска красные китайцы, уже имевшие определённые амбиции, сразу поставили вопрос о втором поезде на Москву. Поскольку линия через Харбин обслуживалась советскими бригадами, то монгольский маршрут по эквиваленту решили отдать китайцам. Пункт перестановки тележек был сооружён на китайско-монгольской границе.
24 мая 1960 года стартовал первый поезд (всего за полтора месяца до рокового шага советской стороны - внезапного отзыва советских специалистов из Китая).
Как писали в «Женьминь Жибао»: «На протяжении 50 лет этот известный всему миру «восточный экспресс» неоднократно становился свидетелем счастья и горя, печалей и радости, которые были в отношениях между двумя великими государствами – Китаем и Советским Союзом. Однако дружба и теплые чувства между народами всегда были на первом месте».
[1] Иоффе Сергей Айзикович родился 11 января 1935 г. в Смоленске. Детство Сергея Иоффе прошло в поселках довоенной БАМ, строителем которой был его отец. Школу и педагогический институт окончил в Иркутске. Работал на студии телевидения, в газете «Советская молодежь», на студии кинохроники, преподавал в университете. С ранних лет печатался в иркутских газетах и журналах. Автор поэтических сборников, трех книг литературных эссе о русских поэтах. В последние годы жизни Иоффе работал в жанре прозы. Реалистичны и проникновенны повести «Был человек» (1986) и «Любит, не любит...» (1993), которая издана посмертно. Скончался Сергей Иоффе 24 января 1992 г. в Иркутске.
[2] В феврале 1969 года бюро Иркутского обкома партии приняло постановление об идейно-политических ошибках, допущенных в альманахе "Ангара". Поводом к этому послужила публикация повести братьев Стругацких "Сказка о Тройке". Произведение это было признано идейно порочным и аполитичным, номера "Ангары" с повестью изъяты из массового библиотечного пользования и переведены в спецхран, а главный редактор альманаха писатель Юрий Самсонов освобождён от должности. Публикацией "Сказки" завершился недолгий, около двух лет, но, пожалуй, самый интересный период в истории альманаха, который сегодня называется "Сибирь".