- Да, сие тоже надлежит распространять, - сказал он после минутного молчания.
- Четыре гусарских полка идут из Астрахани. А ваше высокоблагородие оставлены в Малыковке для того только, чтоб заготовлять фураж. Так?
Державин подошел к столу и спрятал письмо.
- Когда думаете ехать? - спросил он отрывисто. - Вам еще собраться нужно.
- Какие у нас сборы, ваше высокоблагородие. Завтра солнышко встанет, мы и тронемся.
- Так, ну идите отдыхайте, - сказал Державин. - Завтра получите письмо и деньги.
Он проводил их глазами и сел писать донесение Бибикову.
"Приехав десятого числа в Малыковку, - писал он, - где того ж
числа приискан старанием 22, 11, 21, 11, 7, 21, 35, 15, 19, 8, 6, - и
9, 6, 21, 1, 22, 14,17,19, 8, 6 {Серебрякова и Герасимова.} и послан
был сюда дворцовый красноярский крестьянин Василий Григорьев сын Дюпин
для привозу ко мне с Иргизу старца раскольничьего Иова, на которого
они надежду полагали, что он может исполнить положенное на него дело,
почему тот старец ко мне сегодня и привезен. Я, изведав из слов его
усердие к службе ея величества и испытав способность, а паче положась
на тех, которые его представили, наложил на него дело, для которого я
послан. Он, взяв с собой в товарищи вышеописанного Дюпина и еще одного
ему надежнейшего, хотел исполнить следующее: 1) Разведать, в каком
состоянии подлинно Яик, отдать от меня письмо к Симонову и от него
прислать с одним из своих товарищей ко мне. 2) С другим своим
товарищем идти в толпу Пугачева под Оренбург, там стараться разведать,
сколько у него в толпе людей, сколько пушек, пороху, ядер, провианту и
откуда он все сие получает. 3) Ежели его разобьют, куда он намерен
бежать. 4) Какое у него согласие с башкирцами и с калмыками, и нет ли
у него переписок с киргизами или с какими другими отечеству нашему
неприятелями. 5) Стараться разведать все его нам злодейские мысли и о
том, ежели что ко вреду нашему служить будет, давать знать нашим
командам. 6) Не можно ли как его заманить куда с малым числом людей,
дав знать наперед нашим, чтоб его живого поймать можно было".
Державин дошел до седьмого пункта и остановился. То, о чем он должен был писать дальше, казалось ему таким естественным, когда думал об этом наедине с собой, сейчас, глубокой ночью, при свете свечей, было так страшно, что он несколько минут колебался, прежде чем переложить мысли на бумагу. Но эта мысль, случайно зародившаяся в его голове, все-таки должна была лечь на бумагу.
Кажется, он даже был рад этому. Пусть главнокомандующий знает, что он пойдет на все. Пусть ему будет даже стыдно и больно, как стыдно ему, Державину сейчас.
Итак, пункт седьмой.
"7) Ежели живого не можно достать, то чтобы его стараться убить,
а меж тем в главнейших его посеять несогласие и раздор, дабы тем можно
было разделить толпу его и рассеять в разные части".
Вот и все. Как просто и как мало. А сколько яду таится в этих простых словах. Он, Державин, не только следователь, не только шпион, но и тайный убийца. В стан врага он посылает наймитов с ядом, железом и ножом. Сильное средство, что и говорить. Однако исход ли это?
Пусть будет убит Пугачев. Но Пугачевым ли двигается сие восстание народное? Сколько убийц придется послать и сколько голов придется снести, прежде чем будет потушено восстание?
Дальше!
Пункт восьмой.
"8) Стараться изведать и дать знать, что ежели он убит будет, не
будет ли у сволочи нового еще злодея, называющегося царем".
Пункт девятый.
"9) Один ли он называется сим именем или многие принимают на себя
сие звание".
И, наконец, самый страшный по своей многозначительности.
Пункт десятый.
"10) Как его народ почитает - действительно покойным государем
или знают, что он подлинный Пугачев, но только из злого умысла к бунту
не хотят от него отставать".