Я повесил трубку, зная, что больше не услышу ничего.
К тому времени как я вернулся, Багги, обсыпанный содой и перекормленный валиумом, скрючился в позе зародыша с закрытыми глазами и открытым ртом. Остальные демонстрировали образец трудолюбия и демонстрировали готовность учиться.
Доверять этим клоунам работу с горячими растворителями я не мог, а потому сделал выбор в пользу более медленных методов. Мы загружали спичечную пыль в стеклянные посудины с денатурированным спиртом, приготовленным в другой лаборатории, и ставили банки с мутноватой коричневой жидкостью на кухонный стол. На протяжении первых тридцати минут их регулярно встряхивали, потом смесь пропускали через двойной фильтр и оставляли на время, чтобы выпарить алкоголь. После двух экстракций с применением двух разных растворителей мы получали три унции чистого красного фосфора.
Смена еще не закончилась, а Багги уже полулежал на переднем сиденье в фургоне Уайта. На заднем Могильщик, с перепачканной шоколадом и фруктовым коктейлем физиономией, играл с голыми пластмассовыми фигурками.
— Вы о нем позаботитесь? — спросил я. Уайт жевал ноготь. — Да?
— Дурацкий вопрос для такого смышленого парня.
— Вспомните об этом, когда будете набирать следующую команду из одноклассников вашего сынишки.
— Обязательно. А теперь хорошая новость. Хойл хочет увеличить производство.
— Я уже увеличиваю производство. Тем здесь и занимаюсь.
— Занимаешься ты здесь тем, что играешь в свои химические игры.
— Конечно, а еще тем, что вожу за ручку ваш батальон идиотов, разбросанный от Лос-Анджелеса до Техаса.
— Хойл рассчитывает на четырехкратное увеличение производства, — продолжал Уайт, как будто я вообще ничего не сказал, а он между тем обращался к массовой аудитории. — И он рассчитывает на тебя.
— Нет. — Уайт нес чепуху, хотя сам этого, похоже, не понимал. — Хойл рассчитывает на троекратное увеличение. Остальное это уже ваши благие намерения.
— Я на твоей стороне, Эрик, — улыбнулся Уайт. Попался-таки. — Решаю твои проблемы, чтобы ты не отвлекался и занимался только тем, что у тебя получается лучше всего.
— Я для того за это все и взялся, чтобы потом уже ничем не заниматься.
— Перестань, Эрик. Тебе просто захотелось поиграть в сумасшедшего химика. Причем в лаборатории, оборудованной за наши деньги.
— Которая окупится через тридцать дней. В чем вы правы, так это в том, что я действительно хочу, чтобы мне не мешали. Работать.
— Ради чего?
— Пока не знаю. Это и называется исследованием.
Уайт закатил глаза. Я досчитал до трех. Повысить голос означало бы привлечь внимание Могильщика.
— Вы знаете что-нибудь о синтезе новых аналогов известных алкалоидов? — Уайт снова вгрызся в ноготь. — Или, может быть, вам известно…
— Что бы ты здесь ни изобрел, — перебил меня Уайт, — все наше. — Он застегнул ремень безопасности.
— Передайте Хойлу, что мы утроим производство, втрое сократив нынешние затраты.
— Обещаешь? А самому Хойлу это повторишь?
— Что касается роста производства, это предварительная оценка. Насчет стоимости я уверен. — Спорить со мной в этой области он мог, но без всякой надежды на победу. — Единственное в чем я не уверен, так это в ваших клоунах, работающих в других лабораториях. Полагаю, теперь вы и от телефона отходить не будете.
— А ты готов ответить перед Хойлом, если расчет не оправдается?
— Оправдается. Производство мы увеличим. Расскажите ему о моих прикидках, а если сработаем лучше… что ж, у него будет повод порадоваться. И если уж вы так скептически настроены, то зачем говорили о четырехкратном увеличении?
— Надеюсь, ты прав.
— Я прав. Сделайте что-нибудь для Багги. А меня работа ждет.
Хойл хотел больше того, что заставляло людей хотеть Больше. Я — нет. Дай человеку слишком много Больше, и клиент, как из жопы, вылетает из двенадцатидневного кайфа придурковатым, размахивающим пистолетом зомби. Какой-то парень, занимавшийся в Цепи распространением, попал в травмпункт, где ему из груди вытащили отвертку. Врач подал рапорт. Хойлу было наплевать, что кто-то пострадал, но ему было не наплевать, когда полиция начинала задавать вопросы. Когда такое случалось, Могильщик отставлял в сторону тарелочку с пудингом и выходил из своей игровой комнаты.
Непреодолимое стремление, въевшаяся в кровь тяга к обладанию чем-то уже само по себе выброшенный на рынок товар. Клубные наркотики здесь не конкуренты. Вот почему я брал пример с тех, кто продает джинсы, часы и кроссовки, с экспертов, умеющих убедить каждого, что им нужно больше, когда на самом деле им это не нужно. У специалистов есть формула, а уж в формулах я разбирался. Формула требует продавать идеи прежде вещей, а идеи хороши только тогда, когда на них висит хороший лейбл. Отто понял это сразу: самый лучший в мире товар не имеет никаких шансов без подходящего названия.
За компьютером мы с Отто проводили столько же времени, сколько и в лаборатории. Просматривали видео с музыкой, рекламы безалкогольных напитков, журналы мод. Искали вдохновение в красителях, логотипах и формочках таблетировочных прессов.
Торговцы — народ традиционных взглядов. Им подавай «Черных красоток» да «Красных дьяволов» с «Желтыми пиджаками». От себя мы добавили «Джонни» и «Ронни», позаимствовав имена у этих порнозвезд, потому что с нашими колесами кувыркаться можно всю ночь. Потом пошли «Дизели», «Чопперы», «Блоксиксиз», «Стрейтэйтс» и «Роуд догз», чьи механические названия яснее всяких рецензий говорили о том, что они делают с теми, кто их принимает. «Моторхед» — лучше не скажешь.
То, что белые парни из пригородов выдавали за бунтарство, было наделе персонифицированным чистым доходом. Мы в массовом порядке ставили брэнды на символы их диссидентской культуры и впаривали им же в форме таблеток. Похитители-инопланетяне были популярны наравне со «Стробами», «Пробами» и «Розуэллами». Тенденции менялись чуть ли не каждую неделю, и мы отставали от них на считанные минуты. Игры везде одни и те же. Производство, исследования и разработка, дистрибуция, продажа и маркетинг. Маршрут я наметил еще до знакомства с Уайтом.
Люди должны быть надежны. Если человек сказал, что будет в таком-то месте в такое-то время, он должен там быть. Время опоздания прямо пропорционально тому времени, что требуется для рандеву в общественном туалете или ремонтном фургоне, где жуки-машины проведут с ним короткий инструктаж и повесят на него скрытый микрофон. Если кто-то приводил друга, от этого кого-то моментально уходили. Навсегда.
Уайт говорил, скажите мне, что вам нужно и кто этим пользуется, и мы обо всем позаботимся. Он приезжает в Оз в полдень, в самую жару. Футболка на мне уже промокла от пота, и Отто снова умотал в Лас-Вегас, но я даже рад, потому что мы провели в лаборатории кое-какие усовершенствования, в детали которых я никого не собирался посвящать. Привезли большой сейф на арендованном грузовичке и потратили целое утро, чтобы установить его в пустотку в фундаменте. Сейф предназначался не для чужих денег, а для наших собственных.
Сначала я увидел Уайта возле машины, потом услышал шаги, причем не одного человека, а двух, но никто ничего не сказал, и я ждал условного стука. Не дождался. Вышел на крыльцо, вытирая со лба пот. Уайт терпеливо ждал, просматривая какие-то бумаги.
— Подготовили документы для компаний прикрытия, — говорит Уайт. — Дом оформляем на подставное лицо. Мой помощник обо всем позаботился.
Сначала я его не заметил.
— Без обид, Манхэттен, но вы должны предупреждать меня заранее, если собираетесь кого-то привести. Я имею в виду кого-то, с кем я не знаком.
Он стоял перед домом. Примерно моего возраста. Может быть, чуть моложе. Может быть, чуть старше. Трудно сказать. Рыжие волосы, голубые глаза, темно-серая масляная рубашка, под ней футболка почти такого же тона. Чуть выше нагрудного кармашка, куда механик засунул бы ручку, виднелась овальная заплатка, заменившая удаленный кусочек ткани с вышитым именем. На нем были светло-коричневые рабочие брюки и темно-коричневые рабочие ботинки. При таком сочетании цветов, темно-серого и коричневого, этот человек, сиди он в тени ветхого домишки под кодовым названием Оз, был бы практически невидим. Я не видел его уже краем глаза, настолько он был неприметен и неподвижен. Если не принимать во внимание рыжие волосы, в нем не было ничего особенного. Мне понадобилась пара секунд, чтобы понять, что в нем не так. Дело было в слегка потертом воротничке. Во всех остальных отношениях одежда незнакомца, безупречно чистая и тщательно выглаженная, выглядела так, словно он надел ее сразу после того, как в последний раз прошелся щеткой по сверкающим ботинкам. Деталь эту я заметил только потому, что сам повернут на чистоте и всегда обращаю на это внимание у других. В целом же гость производил впечатление полной безликости.
— Эрик, — сказал я, протягивая руку, на что рыжеволосый никак не отреагировал. Чувство было примерно такое же, как если смотреть в глаза чучелу. — Имя у вас есть?
— Вы его уже слышали, — ответил он. — Помощник.
Гость, поднял руку и сунул в рот сигарету, хотя я мог бы поклясться, что секунду назад никакой сигареты в руке не было, и я не видел, чтобы он залезал в карман. — Здесь не курят, — предупредил я.
— Она не прикурена.
— Послушайте. — Я изо всех сил старался не заводиться. — У меня там полным-полно горючих материалов. Я не могу допустить, чтобы кто-то курил в пределах пятисот футов от лаборатории.
Помощник наклонился, поднял камешек и сказал:
— От нас до передней двери пятьсот двадцать восемь футов. — Он бросил камешек.
Что ж, у него было то, что мне требовалось. Мое имя нигде не значилось, а всякая отслеживаемая зрительно активность в районе лаборатории терялась в созданном Помощником Уайта бумажном лабиринте.