Наибольшее число научных работников занимаются техническими науками - 716,2 тыс. человек, потом идут специалисты физико-математических наук - 151,6 тыс. человек, исторических и философских - 109,9 тыс.человек, педагогических - 81,4 тыс. человек, химических - 65 тыс. человек, экономических - 60,6 тыс. чел.
Все эти люди трудятся в 5111 научных учреждениях в составе 20 академий, 20 отделений и филиалов академий, 2722 научно-исследовательских институтов, 528 филиалах и отделений научно-исследовательских институтов, 61 научно-исследовательских лабораторий, 898 вузов, 341 научных опытных станций, 13 конструкторских бюро, ведущих научно-исследовательскую работу, 15 обсерваторий, 24 ботанические сады, 16 заповедники.
Расходы на науку в 1988 г. достигни 37,8 млрд. руб., однако эффективность науки очень невысока и не превышает одного рубля на рубль затрат.
По данным на 1 января 1990 г. в Академии Наук СССР было 306 действительных членов (академиков) и 567 членов-корреспондентов. Средний возраст академиков 69,5 дет, причем из них 139 человек старше 70 лет и 106 человек старше 75 лет. Средний возраст членов-корреспондентов 63,7 лет.
Всего в АН СССР работает около 220 тысяч человек, из них 6600 докторов наук (средний возраст 58,1 года) 30000 кандидатов наук (средний возраст 45,6 года) и 26700 научных сотрудников без степени (средний возраст 38,2 года).
Управляет академией президиум, в составе которого 41 человек, из них 21старше 75 дет. "Выборы" в президиум происходят следующий образом: "подготавливается и согласовывается с директивными органами (ЦК КПСС) список кандидатов, в который никто из академиков не может добавить ни одного кандидата. Поэтому никакой альтернативы не было: один человек - одно место. Избранный в президиум академик оставался в нем пожизненно: несмотря ни на возраст, ни на способность хотя бы посещать заседания академии. На это внимание уже не обращали.
Уровень нашей беспомощной академической науки давно известен и каждый новый день подтверждает ее низкий, пренизкий уровень. Это блестяще подтвердил невежественный и неграмотный академик Примаков, член Президентского Совета, - специалист по Ближнему Востоку, а по совместительству специалист по внешней разведке, который выступил на 1-м съезде народных депутатов РСФСР 11 июня 1990 г. по поручению Президента.
х) Известия, 14 апреля 1990
Примаков начал свою речь следующим образом: "Горбачев поручил мне зачесть его обращение к съезду..." Академик, гуманитарий, обществовед, разрекламированный официальными властями, произнес не по-русски только одно слово ЗАЧЕСТЬ вместо того, чтобы сказать спокойно и уверенно по-русски ЗАЧИТАТЬ и все сразу стало ясно: кто есть кто?
Да и что с него требовать знания русского языка, если он сам не русский, а фамилию носит русскую. Что можно ждать от науки, где такие академики? и от Президентского Совета, где такие советники? Да, ничего хорошего!
Именно такие Обществоведы-академики учредили свою академию общественных наук и конечно при ЦК КПСС - ну прямо как у Салтыкова-Щедрина - "Вольный Союз Пенкоснимателей", учрежденный "за отсутствием настоящего дела". Причем в уставе этого союза было записано, чтобы все его члены рассуждали "с таким расчетом, чтобы никогда, ничего из сего не выходило".
5.6. Прощальная речь президента АН СССР.
Академика Гурия Ивановича Марчука – президента АН СССР с 1986 г.
Тут есть над чем призадуматься.
Призадумаешься поневоле.
21 ноября 1991 г. появился указ президента Российской Федерации о ликвидации Академии Наук СССР и о создании Российской Академии наук.
В Зале Академии Наук СССР со своей прощальной речью выступил 11 декабря 1991 г. президент Академии Наук Г.И. Марчук
ВСЕ СОБРАВШИЕСЯ сегодня в зале волею судеб стали не просто свидетелями, но и участниками исторической драмы, в которой многим — я не исключаю и себя — слышатся трагедийные ноты. В чем же драма и даже трагизм момента? Сегодня прекращает свое существование Академия наук Союза Советских Социалистических Республик, та самая Академия наук, которая во всех бурях века спасла и сохранила сердце и душу российской науки, та акадёмия, которая помогла создать сотни научных школ у себя и в братских республиках, достигла выдающихся мировых результатов практически во всex областях знаний.
Сегодня от нее уже отсечены многие плодоносящие ветви. Это научные сообщества, органически связанные с культурой древних цивилизаций Кавказа и Средней Азии. Это наука братской Украины и Белоруссии. Теперь эти части некогда единого организма советской науки стали научными сообществами суверенных государств, и мы должны налаживать с ними отношения в рамках международного сотрудничества.
Наука обнаруживала высокую эффективность и удивительную жизнестойкость в очень сложной внутриполитической и международной обстановке потому, что это была целостная система. Несмотря на слабости и структурные дефекты, мы располагали сплошным фронтом научных исследований. Сейчас наука всех суверенных государств бывшего СССР, включая Россию, скачкообразно становится структурно ущербной. Дай Бог, чтобы нам удалось компенсировать эту ущербность интеграцией в мировое научное сообщество, достраивая недостающие звенья, — не скоро это получится, даже при самых благоприятных обстоятельствах, до которых весьма далеко.
Но главное даже не в этом. Мы переживаем процесс_разрушения нашего научного потенциала, как целостной системы. Надежды на то, что можно финансировать и спасти хотя бы одну часть этой системы (например, только фундаментальную науку), иллюзорны. Наука — это организм, а не конгломерат автономных механизмов. К сожалению, концепции спасения отечественной науки, ее выживания нет ни у политиков, ни у научной общественности. Реальные драматические процессы заслонены новыми идеологическими мифами, утопическими прожектами и абстрактными суждениями.
А суть этих процессов проста. Отраслевая наука опорочена в глазах общества, как часть ненавистной командной системы — взамен же пока ничего не предложено. А ведь речь идет о громадном научно-техническом потенциале, миллионе ученых, многие из которых работали в режиме гражданского подвига. Имея скромные ресурсы, которые предоставило им общество, эти ученые часто показывали эффективность, немыслимую в других странах мира. Лишить отраслевую науку средств к существованию оказалось просто — путем ликвидации министерств.
В тяжелом состоянии находится наука в вузах, также лишившаяся государственной поддержки и социальной защиты.
По-иному развивались события в отношении Академии наук — хранительницы очага русской науки. Здесь объектом разрушения стал сам ее уклад, который формировался 275 лет, а отнюдь не 75, как нас пытаются уверить. В условиях смуты достаточно надломить сердечник, а тело само развалится. Это стало общим методом развала всех основных элементов государственности. Через 60 лет после 1929 года была начата кампания против Академии наук СССР под теми же лозунгами и почти с той же фразеологией — полистайте сегодня Кагановича или начальника комиссии по проверке Академии наук в 1929 году Фигантера. Так же, как и радикальные сталинисты, нынешние критики прежде всего обвиняют академию в недемократичности, в том, что она «резко отстает от демократических процессов в обществе».
Известную проблему сочетания демократии с поиском научной истины замещают примитивной мыслью о пользе любой демократии в любой ситуации. Живой, хотя, быть может, и больной организм приносят в жертву фантому демократии—понятию, которое и объяснить толком не могут. Пресса иронизирует над тем, что ученые Академии наук СССР «не определились» в понятии «демократизация». Согласно опросу, 80 процентов ученых затрудняются определить понятие «демократизация» в отношении науки. И это признак здравого смысла и ответственности, за которые общество еще будет благодарно ученым.
Да, научная истина не может быть найдена путем голосования, и в этом смысле ее поиск, если хотите, недемократичен. Процесс научного познания — это почти всегда противостояние меньшинства, а то и одиночек большинству. Не следует забывать, сколь дорого обошлось нашему обществу внедрение популистского понятия демократии в науку «народными академиками», типа Лысенко.
Да, Академия наук по самому своему типу является организацией стабильной — именно потому и смогла она собрать и защитить ученых в самые трудные периоды нашей истории. В условиях разрухи, гражданской войны наш народ, государство и ученые нашли силы, чтобы сохранить для России науку. В 1918—1919 годах было открыто 33 новых крупных института, которые вошли в костяк нашей научной базы. В 1920 году в Саратове Николай Иванович Вавилов на съезде селекционеров сделал свой гениальный доклад о гомологических рядах, и в том же году доклад был издан. А сегодня умирают эти институты, обанкротились научные издательства.
Третий раз за советский период Академия наук подвергается разрушительным ударам под флагом радикальной демократизации.
Недавно я сказал в докладе общему собранию АН СССР: «Если сейчас, в ходе преобразования государственных структур, мы допустим распад Академии наук СССР как целостного организма, потерю ее кадрового потенциала, всей науке страны будет нанесен непоправимый ущерб. И даже когда будет преодолен политический и экономический кризис, страна без собственной сильной науки подняться не сможет». Это предупреждение, к сожалению, не вызвало никакой реакции ни власть имущих, ни демократической общественности. Положение ухудшилось, и мы с полным правом обращаемся с этими словами уже к российскому руководству.
Разрушение советской науки будет тяжелой потерей и для всего мирового научного сообщества — мы можем сказать это без всякой самонадеянности и пресловутого мессианского оттенка, а исходя из системных представлений. Лишь СССР и США обладали национальной наукой с целостным научным фронтом — а это особое качество. Даже такая мелочь, что, кроме США, лишь СССР издавал систематические реферативные журналы по основному циклу дисциплин, имела большое значение для мировой науки. Многие ученые Запада понимают, что ослабление науки нашей страны — это ослабление фронта всей мировой науки, и необходимо как можно скорее предложить межгосударственную программу по сохранению нашей науки, а не просто составлять прогнозы массовой эмиграции наших ученых.
Сейчас общество переживает кризис. Меняется тип государственного устройства, хозяйственный механизм, повсюду видны разрывы в преемственности общественных институтов, разломы социальных и экономических структур. Все говорит о том, что как раз сейчас целесообразно использовать академию как ковчег для спасения сердцевины нашего научного потенциала. Безумно экспериментировать, радикально трансформировать академию именно сейчас — это недальновидно, а с точки зрения долговременных национальных интересов, глубоко ошибочно. Особенно опасно в переходный период отделять институты или их ассоциации от членов Академии наук — ядра академии. Мы — за расширение прав институтов, за их свободное развитие, возможность быстрого создания гибких творческих структур. Нужно преодолеть годами формировавшуюся невосприимчивость сферы материального производства к научным достижениям. Может быть, это сделает рынок, но к работе в условиях рынка необходимо серьезно готовиться, ибо он преподнесет науке еще не один сюрприз.
Изъяны и недостатки в академии есть, перемены необходимы. Но есть и объективные законы жизни сложных систем, каковой является и наша академия. Менять в ней что-либо надо осмотрительно, ибо полностью предсказать последствия каждого шага никто не в силах. И если что-то идет не так, надо вовремя остановиться и, проведя анализ, найти иное решение. Те, кто пытается навязывать сложной системе свои жесткие и однозначные планы и темпы, закономерно приводят ее к разрушению.
Сегодня, когда завершается почти трехсотлетний путь Академии наук Российской империи и СССР и вступает в жизнь новая, формирующаяся в трудных условиях Академия России, непозволительно лукавить. И надо ясно представлять, что и Российская академия, так же как в последние годы АН СССР, будет ареной действий трех основных сил.
Первая состоит из тех, кто пытался проводить необходимые изменения в рамках последовательных эволюционных реформ. Те, кто пытался сохранить необходимые для выживания нашей науки структуры, они сегодня представлены обществу как ретрограды. Нам не хватило проницательности, умения и твердости. Мы были слишком зависимы от власти, верили в ее благие намерения и понимание национальных задач. Потомки предъявят нам за это справедливый счет и будут правы.
Другая сила — радикалы, имеющие мощную идеологическую поддержку прессы. Они уверены, что имеют право разрушить это «имперское образование», Вероятно, они искренне верят, что построят потом «цивилизованную» науку западного, например, типа. Но на развалинах первым вырастает чертополох, а до культурных растений дело не доходит. Думаю, уже нынешнее поколение поймет, что в данном случае мы имеем дело с разрушителями отечественной науки.
И, наконец, третья сила — «молчаливое большинство», от позиции которого будет в конце концов зависеть судьба нашей страны. К этому большинству ученых я и обращаюсь. До сих пор вы поддерживали, часто пассивно, радикальные проекты. Пришло время с позиций научной логики оценить результаты и тенденции процессов, запущенных при вашем участии. Они еще не стали необратимыми, есть возможность влиять на ситуацию. К руководству приходят новые люди, не отягощенные ошибками, не обклеенные ярлыками. Помогите им сформулировать фундаментальные, конечные цели и критерии, помогите им освободиться от дешевых лозунгов. То руководство, которое уходит, освободилось от многих иллюзий, накопило ценный, хотя и болезненный опыт. У нас есть концепция системы мер, направленных на выживание ядра отечественной науки, на ее последующее возрождение.
Что же касается создания будничных условий для работы ученых, мы, насколько позволяли экономические и политические условия, шли по пути раскрепощения институтов, обеспечения множественности источников финансирования и возможности научного предпринимательства. И здесь не мы отстали от ритма реформ в стране. Напомню те инициативы, которые уже начали реализовываться, и их нужно обязательно развивать:
1. Существенное расширение прав институтов Академии наук в области создания своих структур и распоряжения собственностью и средствами, выделяемыми государством на фундаментальные исследования.
2. Создание федерального фонда фундаментальных исследований страны и фондов фундаментальных исследований суверенных республик с системой независимой экспертизы для финансирования научных исследований.
3. Кардинальное научно-техническое обновление наших лабораторий и укрепление связи с высшей школой, лучшими научно-производственными коллективами страны.
4. Коренное изменение системы взаимодействия ученых СССР с мировым научным сообществом. Обеспечение исследовательским группам возможности получать прямое финансирование из-за рубежа.
Кризис АН СССР — это прежде всего кризис нашего Союза.
Я хотел, бы завершить это выступление - последнее выступление последнего президента Академии наук СССР, взглядом в будущее. Нелегкий путь, полный ежечасной работы и трудного поиска, предстоит пройти нашему научному сообществу в ближайшие годы. На нем ждут нас не только успехи и обретения, но и неизбежные разочарования и утраты. Осилим ли мы его? Я думаю, осилим. Залогом тому служат интеллектуальная мощь нашего сообщества, присущее ему понимание интересов народа и наше неизбежное стремление служить благу России, всего народа!
5.7. Разгром науки.
Саней нет, впрячи нечего, ехать некуда, да поедем.
Есть на чём ехать, да нечего есть.
Для разгрома науки государству потребовалось лишь прекратить её финансирование и выбросить всех работающих и связанных с наукой на улицу, превратив их в безработных. Всем занятым в научных исследованиях денег едва хватало на нищенскую зарплату. Если суммировать все доходы академика, то полученная сумма будет меньше оклада водителя троллейбуса. Что тогда можно говорить о заработке кандидатов наук и профессоров? А неостепенённые труженики науки вообще должны умирать с голода?
Средний заработок работника академического института даже не дотягивает до средней зарплаты работника промышленности и транспорта.
Ущерб, нанесённый науке в первый год «экономических реформ» - только в 1992 г., будет ощущаться десятилетиями, а кое-что может оказаться вообще невосполнимым. Ученым нужна не только приемлемая зарплата, позволяющая им содержать семью, но и лаборатории, опытные установки, приборы, реактивы и тому подобное. Без этого они не учёные.
Промышленность сама влачащая жалкое существование помогает лишь тем немногим ученым, кто приносит ей непосредственную утилитарную пользу. Сильнее всего страдает фундаментальная наука, материальную выгоду от которой нельзя пощупать руками. А без фундаментальной науки мы скатываемся в разряд слаборазвитых стран с миллионами безработных на улицах.
Всё это прекрасно понимает наше «оккупационное» правительство, но оно беспрекословно исполняет волю Запада – «победителя».