Елена. Ладно, обсуждайте, только без меня. Мне все это вранье надоело. Я ухожу. (Уходит, оставив в комнате тонкий запах сирени.)
Богданов. Не обижайтесь на нее (глубоко вздыхает). Ей сейчас трудно. Вы садитесь, я у вас много времени не отниму. Понимаете, все так наложилось - и суд, и работа, и тут еще я со своим изобретением, вот она и нервничает. А ведь какая она удивительная, скажите же, ведь она вам понравилась? (Толя смущен.) Понравилась, я знаю. Она нравится молодым. Но ведь, что вы могли понять почувствовать? (Принюхивается. ) Духи сирень ?! Это же она с виду такая красивая и холодная, это же, так сказать, кожа человеческая, одежда души. Вы бы знали, до чего она умна. Не в смысле обычном, но по доброте своей умна... Я путаюсь, не могу сформулировать, потому что я сам перед ней виноват. Ах, как виноват, от этого очень муторно мне. Я все время сомневаюсь теперь, что же я делаю, но, видно, такая судьба... (Последние слова говорит куда-то в пространство.) Вы знаете, меня любить глупо и невозможно. Я неудачник, у меня ничего нет и все кувырком. Вот квартира, правда, есть, да и то не моя заслуга... Если бы не мама... А я ведь инженер, Анатолий, не улыбайтесь. Я хороший инженер, у меня десятки авторских свидетельств. Но дело даже не в этом, все это в прошлом. Теперь у меня другое, теперь она для меня все. Мне бы только свою работу довести, без нее я бы не смог. Я уже давно, лет двадцать задумал это, но сделать, довести - вот в чем проблема. Ведь отчего мы страдаем - то за одно, то за другое хватаемся, а довести до ума никак терпения не достает. Здесь уж нужно от всего отказаться, жить только одним и понимать только одно. Только трудно все это, потому что все спешат вокруг, толкаются и суетятся, и стоишь как на проспекте белой вороной в час пик. Того и гляди, столкнут или наступят, потому что никто не понимает, зачем надо останавливаться. А она понимает, она одна и поняла.
Анатолий. А кто она вам?
Богданов. Я же говорю, она все для меня.
Анатолий. Нет, я конкретно имею в виду.
Богданов. Да она соседка моя. Живет напротив. Вы, Анатолий, еще очень молоды и вам кажется, что жизнь так же велика, как окружающий мир, в котором она будет развиваться. Нет, я не в тривиальном смысле говорю. Вы это поймете, я знаю - потом. Жизнь коротка не потому, что мы мало живем, а потому, что мы многое можем. Однажды вы поймете, что в голове вашей столько вызревает всего, и все это вполне реально и в принципе воплотимо, но только времени для всего нет. Это очень неприятно осознать, и первое, что хочется - все бросить, плюнуть на все... А Елена, что же, если бы не она, может быть, так и сделал. Опять пошел бы в КБ. Ну, теперь уж нет, теперь я доведу. Лишь бы мне одно преодолеть (становится особенно печальным). Очень это важно. И сегодня в институте все потому так глупо получилось, оттого, что я опять поверил... но сейчас не надо об этом. Я знаю, Елена мне здесь поможет, только ей ничего не надо говорить. Анатолий, я ее уже пять лет знаю. С тех пор, как они с мужем поселились в нашем доме, да, пожалуй, пять лет и будет. Как они подходят друг другу, то есть, теперь уже надо говорить - подходили. Ей-богу, он красавец, высокий, вот почти как вы, Анатолий, да, только в плечах чуть пошире. Честно говоря, я раньше внимания на них не обращал, как-то не до этого было. Но и то я их приметил и даже, знаете, зависть просто взяла, до чего люди ладно живут... (виновато улыбается). Теперь вот разводятся через суд. Он ни в какую не хочет, ходит все, уговаривает ее, а она нервничает. Кстати, вот и завтра обещал придти. Ох, плохо это кончится, скандал может быть. Ей сейчас нельзя нервничать. Я это знаю, так бывает, если в тебе что-то поселилось и грызет тебя вроде как нарыв. Тут бы прогреть его, терапию применить, все, глядишь, и рассосется, а не то потеряешь контроль над собой. Ей нужно обязательно все это пережить, переболеть, а не то... (Опять прерывается, кажется, воздуху набирает. Анатолий тоже перестает дышать.) Я знаю, это может быть смешно, и тем более, вы совершенно как бы ни при чем, и вы можете, конечно, послать меня к черту. Но у меня к вам одна просьба. Не отказывайтесь сразу, не подумав, потому что это очень важно, и не для меня, за себя я бы не стал просить, но для нее... Поверьте, не часто я так прошу, но тут уж выхода никакого нет. Понимаете, у них послезавтра суд, а завтра - придет уговаривать, он очень предупредительный и обязательный, и если он сказал, что придет, то уж, поверьте, придет. Это у него последний шанс. Он даже время всегда скажет, и точно придет. Но я боюсь, что она завтра не выдержит и что-нибудь сотворит. В общем, поверьте, мне больше не к кому обратиться, знакомых таких нет, да знакомые здесь как раз ни к чему. Вы только побудете там, пока они говорить будут, ну, чтобы все мирно, по-людски...
Анатолий. Не понял, что же, вы мне предлагаете придти? Мне? Не понимаю.
Богданов. Вот я так и думал, что вы удивитесь. Но скажите, что же делать? Не мне же, в самом деле, при разговоре их присутствовать. Ведь все из-за меня. Прошу вас, согласитесь. Вы не думайте, что раз она с вами так говорила, то уж вы и не поладите. Я с ней поговорю,и она все поймет. Вам всего-то часик побыть, и уж совершенно обязуюсь впредь вас ничем не беспокоить. Я вижу, вы можете все понять, вы добрый, Толя. Вот и сейчас терпите, потому что вы добрый... И не стесняйтесь этого.
Анатолий (после колебаний). Хорошо, я приду. Куда и когда?
Богданов. Завтра в шесть приходите прямо к ней. Квартира напротив. И поверьте, вы меня, то есть нет, не меня - ее, ее спасаете. Да, хоть и громко звучит. Всего лишь одно одолжение, я вам за него, я, что хотите... (оглядывается по сторонам).
Анатолий. Нет, нет, ничего не надо. Что вы. Теперь я ухожу.
Богданов (семенит за Анатолием, потом громко кричит вослед уходящему гостю). Завтра в шесть!
Картина четвертая
Квартира Разгледяевых. Гостиная. Роскошная обстановка. Мягкая мебель, журнальный столик. На диване сидит, подобрав под себя ноги, Елена. На ней красивый, с глубоким вырезом халат. Она задумчиво перебирает ожерельем. Часы бьют шесть. Звонят. Елена открывает дверь - на пороге Анатолий.
Елена (удивлена). Вы! Вы пришли?! (Анатолий виновато пожимает плечами.) Вот это фрукт! Ну, проходите же (Анатолий деревянной походкой направляется в гостиную). Эй, постойте, может, разденетесь все-таки? Ну, какой же вы смешной! (Анатолий возвращается, позволяет снять с себя пальто, разувается и вовремя влезает в подставленные тапочки.) Пойдемте (берет за руку, усаживает в кресло).
Анатолий (озирается по сторонам). А где...
Елена. Мой муж? Коля все перепутал, муж мой должен придти в семь, а не в шесть. Но вы-то какой? Не ожидала, честно скажу, не думала, что придете. (Смотрит изучающе.) Ох, молодец, Анатолий, ведь вас Анатолием зовут? (Анатолий кивает головой.) Боже, какая прелесть, какой экземпляр, а стеснительный какой! Прелесть, прелесть. Нет, не думайте, я не каждому такое говорю, не каждый ведь так сподобится. Ой, что за слова у меня лезут (прижимает руку к груди). Вы ведь мне не понравились вчера. Ох, думаю, крысенок научный, такой, думаю, бумажный червячок. А вы вот какой, пришли совершенно незнакомому человеку помочь, будете теперь меня охранять. Нет, все-таки Коля удивительно чувствует людей. Говорит мне: придет, обязательно придет. Я даже с ним поспорила, коньяк проиграла. Французский. Разгледяев из Парижа привез. Вам проиграла. Мы так и договорились: если придете, то я вас коньяком угощать буду. А что, и буду. (Достает из бара бутылку роскошного "Наполеона" и хрустальные рюмки. Наливает, режет дольками лимон.) Ну что, за вас? Давайте выпьем.
Чокаются, Толя варварским залпом выпивает.
Елена. Браво, к чему эти западные штучки (выпивает залпом). Есть все-таки польза от Разгледяева.
Анатолий. Разгледяев - это кто?
Елена. Муж.
Анатолий давится лимонной долькой.
Елена (смеясь, стучит по спине). Ну, муж, ну что же, не пропадать же продукту. Коньяк отличный, душу согревает, почти как водка. Ну, что вы, защитник мой, молчите? Не волнуйтесь, мой муж очень интеллигентный человек, все будет в лучшем виде. Драться вам не придется, может, так, слегка постреляете друг дружку да и разойдетесь. Вон у меня и ружье есть, охотничье, так что не волнуйтесь.
Анатолий. Двухстволка?
Елена. Что? А, ружье. Да, два таких огромных жерла (складывает ладошки биноклем). Ой, опять я вас пугаю. А следовало бы честно признаться: ваш приход - это выдумка Коли. Он все переживает за меня, а я совершенно спокойна, только Разгледяева видеть не хочу. Не знаю, как я докатилась до такой жизни... Вы уж не уходите теперь, может быть, так лучше будет. Я его послушаю и даже ничего говорить не буду, и спорить не буду. Давайте еще коньячку, а, для храбрости?
Анатолий. Нет, спасибо, пока не хочу.
Елена. Ну ладно, выпьем еще. Анатолий, сколько вам лет?
Анатолий. Двадцать четыре.
Елена (удивлена). Да-а, так вы старше меня, а с виду просто студент, второкурсник. Все равно еще очень молодой. А я вот уже развожусь. Но, знаете, Анатолий, жить только начинаю сейчас, только понимать стала, что значит - жить, и от этого себя увидела. Боже, что я была! Отвратительная девчонка, как я могла столько лет с ним?! Я теперь себя ненавижу, но счастлива ужасно, что все наконец кончается. Ведь я существо конкретное, но об этом долго не знала, то есть думала, что знала. Нет, вы не подумайте, что я бездельница какая нибудь. О нет, я очень деловая женщина, я столько уже успела добрых дел осуществить (усмехается). Боже, сколько я бегала, уговаривала, сколько бумаги извела. (Встает, потрясая рукой, зверски вопит.) Даешь высокие показатели в труде и учебе! Хороша кукла?! И это в наше просвещенное тысячелетие! Не понимаете вы меня, Анатолий.
Анатолий. Не понимаю.
Елена. Да, это понять трудно. А все получилось совершенно неожиданно. Ведь в сущности у меня с Разгледяевым было все совершенно в норме. Я не говорю о том, что мне, глупой девчонке, сразу все досталось: по углам мы не мыкались, как многие, деньги не считали, хотя я в институте училась. Не в этом дело. Не с жиру я взбесилась, все сложнее. Просто все стало терять свой блеск. То есть блеску как раз было больше чем достаточно, и на работе, и дома - всегда шумно, весело, я же выдумщица отчаянная, гостей страшно люблю. Ах, сколько их было - маститых, заслуженных, ответственных, всегда придут - руки целуют, вокруг меня вертятся, обхаживают, намекают. В общем, чего еще желать, казалось бы? Не жизнь, а сплошной хоровод, с песней, под оркестр духовой, и музыка веселая такая, зажигательная, и все громче и громче, и казалось, вот-вот наступит полный апофеоз, полное счастье красивой женщины. Ан нет, внутри что-то заедать стало, как в пластинке, которую ставят по десять раз на дню, зашуршало что-то, захрипело. Но портиться все стало как-то хитро, не целиком, не разом. Будто в хоре все поют чисто, в лад, а один сорвался и потянул куда-то в сторону, сначала потихоньку, еле-еле, его и не слышно было вначале. Я даже подумала: ну, попоет себе, попоет, да и утихомирится, мало ли кто срывается, хор ведь не перекричишь. Но нет, он продолжает все громче, натужнее, и вот орет уже во все горло, хрипло так, с надрывом, будто зовет за собой куда-то. Ну, думаю, кричи, кричи, меня не спутаешь, я видала крикунов, балагуров, бездельников. Хор не собьешь с правильной ноты, не может ведь один сотню заглушить. Нет, смог, чуток подбавил и воспарил так, что на галерке все рты открыли, и я рот как дурочка открыла да так и хожу теперь с открытым ртом. Сломался стройный хор, не стала его я слышать, как ни старалась. И знаю даже, почему все так, почему хор сконфузился. Меня вдруг осенило. Как это так точно все поют, нигде не сфальшивят, ведь в хоре сотня человек, такая пропасть народу, и ни один не ошибется - ведь это же не естественно? И закралась у меня мыслишка: может быть, они все разом врут-то, вместе с дирижером? (пауза). Заглянула я в себя, туда, где заныло, и потеряла я свою ниточку. Тут Коля и возник. Я раньше встречу его в парадном случайно или в булочной, поздороваемся вежливо, соседи все-таки, да и забуду тут же. Будто и нету этого серенького человечка. Но и то сказать, одевался он всегда как-то уныло, да и вроде возраст почтенный. А тут стала я к нему приглядываться, задумываться, чем это серое существо живет. На меня все мужчины обращают внимание, а этот абсолютно равнодушен. Что же у него там внутри, ведь что-то должно быть особенное, раз он не как все? И вправду - лицо умное, и глаза такие, будто он вот только что придумал что-то. А то, наоборот, печальный ходит некстати. Да еще все время песню какую-нибудь мычит. Именно (она будто сейчас сообразила), я никогда не видела, чтобы человек ходил и песни мычал: грустные, если грустно, веселые, если весело. Забавно, правда?
Бьют часы. Раздается звонок. Елена встает и решительной походкой идет открывать. Появляется Разгледяев. В пыжиковой шапке, в зимнем пальто.
Разгледяев. Добрый вечер, Лена.
Елена. Проходи, если не надолго, у меня гости. Разгледяев. Он?
Елена. Проходи, проходи. (Разгледяев снимает туфли и остается в носках.) Познакомься, это Анатолий, мой старинный друг.
Анатолий с достоинством кивает головой.
Разгледяев (бросает пронзительный взгляд, поворачивается к Елене). Но я бы хотел без посторонних, может быть, пойдем в спальню или на кухню, наконец?
Елена. Нет, Разгледяев, я буду разговаривать здесь, при нем. Разгледяев. Но...
Елена решительно садится в кресло.
Разгледяев. Хорошо, Елена, ты взволнована и... (замечает коньяк на журнальном столике) ... не в себе, но я готов говорить даже в таких условиях (кивает в сторону Анатолия).
Елена. Это очень благородно, так ближе к делу.
Разгледяев (мнет шапку). Елена, все, что происходит - ужасная, трагическая ошибка. Я не обвиняю тебя, может быть, мы оба виноваты, наверное даже. Но я не понимаю, в чем моя вина, что я сделал не так. Объясни мне, и я обязательно найду какой-нибудь выход, и ты простишь меня, как я простил тебя. Но только не говори так, как раньше. Я не понимаю такого разговора. Ты говоришь о том, чего нет и никогда не было в действительности, а лишь в больном воображении этого... (замечает, как Елена крепко сжимает ручки кресла, и подбирает слово)... безответственного человека. Вот ты опять нервничаешь, но я же не прошу прямо сейчас все вернуть на прежние рельсы, я прошу просто подождать хоть полгода, хоть месяц. Поживем отдельно, подумаем, а потом решим. Но завтра...завтра ни в коем случае не нужно ничего решать. Скаже же свое слово. Елена. Ничего нового я тебе не скажу и, наверное, ничего нового от тебя не услышу. (Встает.) Вот ты его назвал безответственным человеком, а известно ли тебе, Разгледяев, что это оскорбительно мне слышать, и не только потому, что слово плохое, а потому неприятно мне тебя слушать, что ты дорогого мне человека одним словом обозначить хочешь. А известно ли тебе, слышал ли ты когда-нибудь, или читал в своих схоластических книгах о том, что нельзя человека одним словом обозначать? Нет, не слыхал ты этого и нет этого в твоих книгах, ведь они все насквозь - солянка сборная из ярлыков.
Разгледяев. Но почему, зачем ты придираешься к словам? Ну, пусть Богданов ответственный, пусть я ошибаюсь, но давай посмотрим под другим углом зрения (ему жарко, расстегивает пальто, ослабляет галстук). Чем плохо мы жили? Вспомни, ты училась, я работал, может быть, я не очень был внимателен, ну, ты же знаешь, сколько разных обязанностей у меня. Да и книга - кстати, на прошлой неделе сдал в издательство. Это не только для меня событие. Но и ты, твой труд... Частичка тебя в ней...
Елена. А вот этого вообще не надо. Только не надо, пожалуйста, меня к твоей книге примешивать. Даже если бы ты сжег ее, я бы все равно не смогла уважать тебя, потому что, я думаю, по большому счету ты сам понимаешь, какую вредную галиматью ты написал. И спешил ты ее написать, потому что знал, найдется другой прохвост, который учуял протухший ветер перемен и уже строчит, убирая из предыдущих изданий глаголы и существительные и подновляя прилагательные. Но я сыта всем этим по горло, и не примешивай сюда свою дрянную книжку. Я не хочу говорить о том, чего нельзя проверить, за что, по крайней мере, сейчас розог не назначат, да и никогда не назначат, потому что понять невозможно, о чем вы там пишете. Видишь, какая я стала, зачем я тебе такая зрячая, Разгледяев? (к Анатолию). Вот, Анатолий, посмотрите на него, довел все-таки до дискуссий. (Наливает себе коньяк и выпивает разом.) Я вам расскажу, какой широкой души этот человек. (Странно усмехается.) Я и на суде завтра так и скажу: не могу я с ним жить, потому что развратная я девка. Знай (поворачивается к Разгледяеву), все расскажу, если против развода выступать будешь. Скажу, с соседом спуталась и конкретно все опишу. Как сама к нему пришла ночью. Представляете, Анатолий, как-то мы разругались с Разгледяевым. Ха, разругались - это только так называется, а ругалась одна я, потому что товарищ Разгледяев удивительно спокойный человек. Скала гранитная, утес силы воли над безбрежной равниной моей разнузданной слабости. Его же ничего смутить не может. Он забыл! Он все забыл. Так я напомню, как я от него ночью к соседу ушла. Я даже его предупредила - сейчас вот пойду к Богданову и останусь до утра. А он: "Ты никогда этого не сделаешь, потому что так не делают." Что же, не делают, так я сделаю. И пошла, позвонила в дверь. Коля открыл, смешной такой, смотрит на меня, ничего понять не может. А я ему с места в карьер и говорю - пришла к тебе жить. Он и не понял ничего, только целовал меня, да так часто, как школьник...
Разгледяев. Елена, прекрати! При посторонних!...
Елена. Никак заволновался? Философ ты наш, схоласт. А то, что посторонние в тапочках твоих сидят и коньяк твой пьют - это ничего? (Анатолий заерзал в кресле.) Да, целовал, всю меня, здесь, здесь и здесь (показывает на себе).
Разгледяев (почти кричит). Елена!
Елена. О! Не нравится тебе? Я знаю, тебе не нравится вовсе не то, что я тебе с кем-то изменила и при посторонних говорю. Нет, вовсе не это. Тебе именно не нравится то, что я от тебя такого умного, такого преуспевающего, ушла к этому чудаку неудачнику, к - смешно сказать - инженеру. Вот что тебя злит, и не делай тут из себя отчаянного ревнивца. Да если бы я ушла к твоему начальнику, ты бы немного, конечно, поскучал, но потом сказал бы: все-таки умная женщина, все ж я толк в женщинах знаю. И еще бы в гости к нам с начальником приходил и дефицитные подарки к праздникам дарил. Да, мои любимые духи французские с запахом сирени приносил бы. А!? Разгледяев. Ты с ума сошла. Это какая-то заразная болезнь, вы помешались вместе со своим инженером. Я таким языком говорить не могу.
Елена. Чем же тебе мой язык не нравится?Ана вашем языке я больше говорить не хочу, не могу и не буду. Вы же все там пачкуны, прихлебатели, зубрилы, выдумали себе игру, так играйте сами и не заставляйте нормальных людей всем этим восторгаться. Что вы их тянете, дергаете? О, вам скучно друг другу в ваши сытые рожи постоянно глядеть, вам изредка хочется чего-нибудь свеженького, да покрасивее, поостроумнее, чтобы возвысить вашу серость над серостью, чтобы ваша тупость могла сказать: глядите, безумцы, и истина с нами, потому что даже истина похожа на продажную девку. Но нет с вами любви и не будет, хорошие женщины вас не любят, пусть хоть и спят с вами.