Проводив гостей мы с Архипкой не удержались и постреляли все таки из прихваченных револьверов. Я то в той жизни баловался пневматикой, была у меня копия «макарова». Поэтому отстрелялся более-менее хорошо. А вот Архипка палил в белый свет как в копеечку. Это понятно! Кучу патронов нужно сжечь, чтобы научиться сносно стрелять из короткоствола. А вот с патронами у нас засада — мало их. Постреляли и из винчестера. Здесь у нас получилось получше, видимо тренировки с арбалетом помогли. Эх! Потренироваться бы хорошенько, но увы. Раньше лета в Барнаул не попасть, значит и патронов купить негде. Хотя в Бийск проехать наверно можно. Он вроде находится сейчас на правом берегу Бии, а значит река не помеха. Надо у деда спросить, да смотаться в Бийск, наверняка там есть оружейная лавка или магазин. Но это попозже, а сейчас у нас занятие для настоящих мужиков — чистка оружия.
Поскольку раньше с такими раритетами дела не имел, то для начала внимательно осмотрел револьвер со всех сторон. Разобрать можно, но пока не нужно. Примерно представляю его устройство. А вот винчестер образца 1873 года — штука более чем любопытная. Очень хотелось выкрутить болтик и снять крышку, чтобы посмотреть механизм перезарядки. Но нормальной отвертки у меня нет, так что тоже пока обойдусь. Протру снаружи. Ствол почистить надо обязательно. Пули свинцовые без оболочки, если не чистить, то нарезы быстро загадятся. Интересно, почему в это время стволы делали восьмигранными. У дедовского карамультука ствол восьмигранный и здесь тоже самое. Для прочности что ли?
Достал из пачки патроны и тоже рассмотрел. Ничего особенного, если не считать, того что пулька тупая, более того, кончик у нее совершенно плоский. Интересно для чего? Покрутил патроны в руках, представил как они располагаются в магазине и допер почему головка пули плоская. Она ведь упирается в донце впереди сидящего патрона, а там капсюль и остренькая пулька запросто его может наколоть.
Ладно не будем умничать, а будем чистить. Работой увлекся и не заметил, что тихонечко мурлычу:
Потому что, потому что мы пилоты
Небо наш, небо наш родимый дом,
Первым делом, первым делом — самолеты.
Ну а девушки а девушки потом.
Первым делом, мы испортим самолеты.
Ну а девушек? А девушек потом.
— Немтырь! А Немтырь. — Это Архипка, перестав чистить свою пушку, пытается обратить на себя мое внимание.
— Чего тебе? — Отрываюсь я от работы.
— Самолеты это, что такое?
— Самолеты? Самолеты — это, друг Архипка, такая штука… — Блин! Самолеты! Я же с сопливого детства мечтал самолетом порулить. А ведь теперь мне никто не помешает, лишь бы денег хватило мотор купить, да планер сделать. С дельтоплана начать, а там как нормальный мотор сгондобят, можно и на самолет замахнуться. Вон Можайский вроде уже свой аппарат сделал. Правда это угребище с паровиком на тридцать лошадей в качестве двигателя вряд ли взлетит. Но говорят, с нормальным мотором и табуретка с крыльями полетит.
— Архипка ты гений! Все! Как только бабок напилим, так и за самолет возьмемся.
— Ты че Немтырь? Бабок, то зачем пилить? Я же тебя про самолеты спрашиваю?
— Эх Архипка! Темный ты человек. Бабки это бабло, оно же капуста, тугрики, баксы, мани-мани, рублики — деньги одним словом. Вот хапнем денежек достаточно, тогда и про самолетик можно подумать. А самолет, друг Архипка, это такой механизм на котором летать можно.
— Врешь поди.
— Не вру Архипка! Будет у нас самолет, вот те крест. Будешь ты у нас первым летчиком-пилотом.
Ближе к вечеру, сбежав от Архипки, заявился к знахарке. Приборчик из другого мира не давал покоя. Очень уж хотелось разобраться с этой диковиной. Баба Ходора в хате была одна, но меня встретила не слишком приветливо. Видно прошедшие вчера пляски с бубнами несколько притомили ведунью.
— Явился варнак!
— И тебе не хворать Феодора Савватеевна! Не надо меня превращать в жабу! Я тебе еще пригожусь, отслужу.
— Отслужил уже. Так отслужил, что не знаю как и рассчитаться с тобой. — Недовольно пробормотала знахарка.
— Не бери в голову Савватеевна. Жизнь прекрасна и удивительна, жаль короткая, поэтому жить нужно весело и кушать вкусно. А об ватиканских упырях не беспокойся. Я им там кой чего напредсказывал, ну и пригрозил маленько. Думаю, теперь у них ко мне будет интерес гораздо больший, чем к тебе. Но раньше чем через год-два они к нам не сунутся.
— Сами может и не сунутся — здешних натравят. Вон в прошлый раз с местными душегубами сговорились и напали ночью. Хорошо дворник наш Игнат Первушин, царствие ему небесное, по нужде на двор вышел, помешал варнакам, не дал захватить нас сонными. Бабушка их всех упокоила, да подстрелил ее варнак иностранный. За воротами прятался, она его не заметила и выскочила на улицу, а он и пальнул в нее два раза. Только не помогло ему, упокоила его бабушка, задохнуться заставила, да надорвалась. Перед смертью «ларец» мне передала да письмо этому Бальцони написала. Не смогла я спасти ее. — Женщина вытерла уголком платка слезы, вздохнула и спросила:
— Ты никак пришел на «ларец» поглядеть?
— Любопытный приборчик, хотелось бы с ним разобраться, но спешить не будем. — Покривил я душой, видя не слишком располагающий настрой знахарки. — Насчет денег пришел к тебе посоветоваться. Надеюсь, ты не будешь против, если я их в дело пущу.
— Что опять задумал?
— Да ничего особенного, пшеницей да рожью спекульнуть хочу. Очередной неурожай в «Рассее» намечается в этом году, а у нас тут зерна с прошлого урожая прикупить можно по дешевке. Остается лишь до Тюмени доставить, а там цена раза в три — четыре выше будет.
— Это что же народ голодать будет, а ты поднажиться решил? — Сразу ухватила суть женщина.
— Блин! Савватеевна и ты туда же. Дед мне плешь проел и ты еще на мозг капаешь. Не смогу я помочь голодающим, это только правительству по силам. Царевич вроде эту помощь курировать будет. Правда слабо верится, что у них получится что-то путное. Эти твари сотни миллионов рубликов имеют от продажи зерна за границу. И, думаешь, куда тратят эти миллионы? На роскошь ненужную, да на проституток европейских. На развитие страны остается меньше четверти этих денег. Крестьянство их кормит и поит, а эти суки даже нормальную помощь сдыхающим от голода организовать не могут, а может и не хотят. Вот за это и будут их через тридцать лет на столбах вешать. Ну да черт с ними со всеми. Мне лет за шесть денежек надо с миллиончик рубликов напилить. Так что буду на всем зарабатывать и золото мыть, и зерном спекулировать.
— Эк хватил! Миллион ему подай. Это куда ж тебе такая прорва денег?
— По хорошему бы надо миллионов с десяток, но для начала хватит и одного. Самолеты я хочу строить Савватеевна.
— Зачем тебе самолеты? Холст ткать собрался?
— Какой холст? — Не понял я юмора. — Причем здесь холст?
— Ну как причем, самолет — это же станок ткацкий.
А ведь точно! Читал где-то, что самолетом назывался ткацкий станок с механической подачей челнока. Лупила по нему какая-то хрень вот челнок и летал сам туда-сюда. Треск, должно быть, стоял неимоверный.
— Блин! Как у вас здесь все запущено. Нет уважаемая Феодора Савватеевна самолет это аэроплан. Механизм такой — летать на нем можно. Знаешь, с детства мечтал полетать.
— Летать? Как на воздушном шаре?
— И опять не угадала. Воздушный шар летит туда куда ветер дует, а самолет и против ветра попрет, если движок нормальный поставить. Кстати, сам самолет без мотора сделать не так и трудно. А вот с мотором засада — нет их еще. Лет через десять-двенадцать только появятся. Можно конечно и раньше сделать, но миллиона на это маловато будет.
— Ну и зачем тебе эти самолеты тогда?
— Я же тебе сказал, что сам полетать хочу. Ну, а потом «за державу обидно». Хочется, чтобы первые самолеты у нас появились. Тем более, что один наш флотский офицер уже попытался самолет построить, да пока ничего у него не вышло.
— А у тебя значит выйдет.
— И не сомневайся Савватеевна обязательно выйдет, если конечно деньги будут. Но бог с ними с самолетами. Я ведь и, правда, пришел к тебе на приборчик, ну «ларец» посмотреть. Есть у меня по его поводу кой-какие мыслишки. Покажешь?
— Да куда же теперь от тебя, окаянного, денешься. Покажу конечно. — Проворчала знахарка. Достала завернутый в холстину приборчик и подала мне. Взял довольно тяжелый, для своих размеров предмет, снял холстинку и стал изучать эту хреновину «органолептически», а именно внимательно рассматривать и ощупывать. На вид и на ощупь — пластик. Сколько не щупал ни давил пальцами со всех сторон, никаких скрытых кнопок не обнаружил и это логично. Кнопка это уже механика. Значит энергоемко и ненадежно. Электроника? Пожалуй что нет. Скорее всего, нечто более продвинутое. Ну что же, коль ничего не придумалось, надо трясти.
— Давай Савватеевна включи-ка «ларчик» да наложи его на меня, как это ты всегда делаешь.
— Не боишся? — Спросила знахарка.
— Побаиваюсь конечно, но в меру.
— Ладно! Раздевайся до пояса и ложись на лавку.
Ну что же, как говорится «наука требует жертв». Разделся и улегся. Знахарка каким-то особым образом сжала правой рукой приборчик и негромко произнесла:
— Спаси и сохрани. — После этого положила его мне чуть ниже пупка.
— Руками его не трогай, глаза закрой и ни о чем не думай.
Ага! Не думай о белой обезьяне. Ладно, попробую. Расслабился и постарался ощутить действие гаджета на собственной шкуре. Сначала ничего не получалось, но через некоторое время мне показалось, что меня нежно, почти не ощутимо касаются, чьи-то детские пальчики. Волна касаний не спеша двигалась по телу, иногда останавливаясь на одном месте, и тогда ощущался легкий укол, после которого движение вновь продолжалось, причем в обе стороны от прибора. Не снятые штаны не явились препятствием, для шаловливых пальчиков. Немного потоптавшись в районе паха и дважды чувствительно уколов, быстро пробежались по ногам и оставили нижнюю часть тела в покое.
В верхней половине тушки дела шли куда медленнее. По крайней мере, с десяток укольчиков в разные части торса я получил. Когда волна дошла до головы, то движение явно застопорилось. Пальчики топтались по голове как будто в неком недоумении. Потом приборчик чуть слышно пискнул и послышался изумленный возглас знахарки. Я открыл глаза и тоже выругался. И было от чего; от приборчика отделялись какие-то черные пластинки. Большая часть пластинок стала облеплять голову, меньшая стала нырять за спину, причем деревянная лавка помехой для них не являлась. «Позвоночник сканировать будут» подумалось мне.
Мельтешение черных пластинок продолжалось с минуту, после чего они очень быстро стали прилепляться к приборчику. Я уже хотел встать, но неожиданно передо мной появился бледно голубой экран на котором проступили три строчки неизвестных мне знаков ярко зеленого цвета. Верхняя строчка состояла из десятка разной длины групп знаков с пробелами между ними. Нижние строчки были предельно короткими. В каждой было по два разных значка. Ну что ж все более-менее ясно. Меня о чем-то спрашивают и предлагают два варианта ответа «да» или «нет». Верхняя двухсимвольная строчка стала подмигивать, нижняя тускло светилась. Скорее всего та которая мигает означает «да». А была не была пусть будет «да». Я мысленно нажал на мигающую надпись. Экран выдал следующую порцию непонятных символов. Снова жму мигалку, и третья порция значков и снова «да» и тут же пожалел.
— Блин! ….. ….. — Резкая боль буквально прострелившая позвоночник от затылка до копчика, заставила выгнутся дугой и разразится не нормативной лексикой. Впрочем, боль быстро утихла, а экранчик исчез. Я с опаской глянул на прибор, но тот был совершенно индеферентен, лежал на моем пузе, как простой камешек. Немного подождав и не дождавшись от проклятого «гаджета» очередной подлянки, взял его в и руки и сел.
— Савватеевна забирай эту хреновину и прячь. — Я протянул приборчик стоящей с ошеломленным видом знахарке. Та машинально взяла свой «ларец» и продолжала с изумлением смотреть на меня.
— Что-то не так Савватеевна? — Спросил я знахарку.
— Ты тоже это видел? — Вопросом на вопрос ответила женщина.
— Что? Это?
— Пластинки черные, что тебя облепили?
— Видел и пластинки и еще кое что. — Осторожно ответил я. — А ты что разволновалась, разве не так все происходит, когда ты «ларец» накладываешь?
— Нет, никогда такого не было.
— А те на кого накладывала, что потом рассказывали.
— Ничего не рассказывали. «Ларец» это последнее средство. Когда сама не могу справиться, тогда его пользую. Обычно уже при смерти болящие, бес сознания.
— Понятно. — Протянул я размышляя. — Знаешь что, Савватеевна, «ларчик» свой завтра на солнышко выставь, заряди. Послезавтра я приду, на тебе его испытаем. А потом сравним ощущения.
— Это что, я при тебе раздеваться должна? — Возмутилась женщина.
— А ты стесняешься чтоли? — Засмеялся я. — Не боись! Не надо раздеваться. Похоже одежка ему не помеха. Сунешь его под кофту и полежишь спокойно. Ну что? Договорились?
— Ладно будь по твоему. — Неохотно согласилась знахарка.
Через день я снова появился в хате Бабы Ходоры. Встретила она меня не слишком приветливо, но особого недовольства не выказала. Было видно, что волнуется женщина перед эксперементом, но и любопытно ей. Я не стал рассусоливать, спросил лишь:
— Зарядила приборчик, Савватеевна. — Та молча кивнула и достала из-за божнички «ларец».
— Ты Феодора Савватеевна, когда приборчик включишь, постарайся настроиться на него. И еще в конце может появиться, что-то похожее на листок бумаги с непонятными значками. Так вот верхняя длинная строчка это вопрос. То есть он как бы спрашивает у тебя: «Можно произвести над тобой какое-то действие». Внизу будет два коротеньких словечка. То, что мигает, будет означать скорее всего «да». Если не боишься, то мысленно нажми на него, а если боишься, то жми на другое слово.
— А что он хочет со мной сделать?
— Да черт его знает! Но, думаю, будет чтонибудь улучшать. Я, например, на все вопросы нажимал «да» и тебе советую делать также. А впрочем, как знаешь.
Знахарка трижды перекрестилась, что-то неразборчиво прошептала, включила свой «гаджет», улеглась на лавку, сунула приборчик себе под кофту и закрыла глаза.
Я внимательно смотрел на нее, но минут десять ничего не происходило. Вдруг с приборчика стали срываться одна за другой черные пластинки. Одни стали облеплять не закрытее одеждой участки тела женщины другие спокойно проходили сквозь одежду и скрывались из вида. Все это мельтешение продолжалось не больше двух минут. Затем все пластинки очень быстро вернулись в приборчик и еще около минуты ничего не происходило. Наконец знахарка открыла глаза, достала из под кофты «ларец» и спустила с лавки ноги.
— Ну что Савватеевна! Рассказывай! — Подскочил я к ней с расспросами.
— Погоди, не мельтеши! Дай в себя приду. Воды вон лучше зачерпни.
Я метнулся к ведру с водой, зачерпнул пол ковшика и подал его женщине. Та с видимым удовольствием утолила жажду и вернула ковш мне. Поставив ковш на стол, я в нетерпении вновь обратился к знахарке.
— Не томи Савватеевна! Рассказывай!
— Ишь скорый какой. Что тебе рассказать?
— Про свои ощущения. Детские пальчики по телу топтались? Надписи появлялись?
— Топтались! Только не пальчики, ножки детские, с нежными пяточками. Правда, покалывало иногда. И надписи появлялись. Целых четыре раза.
— Четыре! У меня всего три было. И как ты на них отвечала?
— Как ты советовал, так и отвечала.
— Значит, разрешила улучшить себя? — Спросил я.
— Ну, улучшить или ухудшить, я не знаю, а на мигалку нажала.
— Больно не было?
— Нет.
— А меня, когда на последний вопрос ответил, как спицей длиннющей от затылка до задницы прокололи. Больно было жуть, но прошло быстро.
Знахарка легко поднялась с лавки, взяла со стола холстинку, упаковала в нее приборчик и спрятала на прежнее место. Потом, обернувшись ко мне, неожиданно спросила:
— Чаю хочешь? Настоящего китайского.
— Чаю? Конечно хочу. Сто лет не пил.
— Ставь самовар. Есть у меня чуток.
Пока я разжигал самовар, на полу возле открытой печи, чтобы не слишком надымить в хате, Баба Ходора вытащила из необъятного сундука расписанную под хохлому шкатулку. С полки взяла фарфоровый заварник, поставила на стол плошку с медом и руками, как и в прошлые разы, наломала хлеба. Я не удержался и спросил:
— Савватеевна, почему ты хлеб руками ломаешь? Ножом резать удобнее же.
— Что? — Удивилась знахарка. — Ты про хлеб? Бабушка с детства приучила хлеб руками ломать. Говорила грех хлеб ножом резать.
— Да почему же грех? — Удивился я.
— Нельзя тело Христово ножом тыкать. А хлеб это символ тела Христова.
— Блин, как все сложно у вас. И что будет если ножом хлеб резать?
— Неверующему ничего не будет. А верующему лучше поостеречься.
Когда вода в самоваре закипела, знахарка обдала кипятком заварник достала из шкатулки мешочек с чаем, зачерпнула деревянной ложкой чай и сыпанула его в заварник, залила кипятком и водрузила заварной чайник на самовар со словами:
— Пусть хорошенько настоится.
Через несколько минут мы сидели за столом и пили настоящий чай. Я проголодался и хлеб с медом, запивал крепким чайком. Баба Ходора наливала чай в блюдце и неторопливо прихлебывала, время от времени доставая серебряной ложечкой мед из деревянной плошки. Чай смаковали молча. Наконец женщина не выдержала и спросила:
— Ну и что ты об этом думаешь?
Я, конечно понял, о чем она спрашивает, но машинально ответил вопросом на вопрос:
— Ты это Савватеевна о чем?
— А то ты не знаешь о чем. О «ларце» конечно.
— Скажу, что такой штуки в моей, тоесть в реальности Алексея Щербакова нет и будет не скоро. Уж слишком продвинутая технология. Хотя о принципе работы приборчика кой какие предположения имеются. Думаю, что ты как ведунья используешь те же законы природы, что и «ларец». Так, что в некотором смысле ты и ларец похожи.
— Опять скоморошничаешь?
— Да ничуть! Дело в том, что все в мире состоит из мельчайших частиц-атомов, которые объединяются в молекулы. В живой природе молекулы особым образом сгруппированы в живые клетки, которые двигаются и чем-то питаются. Так вот все наши органы состоят из таких клеток и выполняют в организме определенные функции. И все эти атомы, молекулы, клетки и органы функционируя излучают в пространство некую еще неизвестную энергию. То есть человек как бы заключен в своеобразный кокон, состоящий из разных слоев. Индусы этот кокон называют аурой. Говорят, что некоторые, из очень продвинутых в духовном отношении людей, ту ауру даже видят, хотя это сомнительно. А ты Савватеевна случайно ауру не видишь?
— Не вижу я никакой ауры.
— Не видишь, а тем не менее лечишь. Ведь здоровый и больной орган светятся в той ауре по разному, а ты по каким-то признакам их различаешь. Интересно как тебе это удается?
— Здоровый ладонь теплым воздухом толкает, больной холодом обдает и притягивает.
— Ишь ты! А лечишь как?
— Ладонями грею. Тепло через ладони пропускаю. Бабушка так научила.
— Это тебе только кажется, что греешь, на самом деле все куда сложнее. Думаю, что и приборчик примерно так же действует, возможно и панель управления имеется, но мы ее не видим. Скрыли от нас эту панель, чтобы не накуролесили по незнанию. В автоматическом режиме «ларчик» работает.
— В каком таком автоматическом?
— В автоматическом — означает, что все сам делает без участия оператора, ну то есть человека, который им управлять должен. Да собственно и ты Савватеевна, тоже как тот «ларец» многое на автомате делаешь.
— Как это?
— Дышишь, например или ходишь. Ты же не приказываешь ногам как ходить. Они сами можно сказать ходят. Попробуй начать им приказывать, наверняка заплетешь их и хлопнешься.
— Опять за свое. Снова зубоскалишь.
— Есть маленько, но это я от разочарования. Думал, что смогу твоим «ларцом» управлять и снова облом. Ну да ладно жили без «ларца» и дальше как нибудь перекукуем. Спасибо за чай, отличный чаек, даже там такого уже не сыщешь.
— Где это там?
— У старика Щербакова, где же еще.
— Неужто чая там нет?
— Всего там дохрена. Да подделывают многие продукты. Не поверишь Савватеевна, даже куриные яйца и рис китайцы подделывают. Про чай и говорить нечего.
— Яйца? Как же их подделать то?
— Есть в Поднебесной умельцы, бодяжат только так. Наука химия им в помощь. Хотя сами тараканов жареных трескают. Говорят самая полезная еда.
— Издеваешся? Все скоморошничаешь? — Осуждающе покачала головой знахарка.
— Да не в одном глазу! Китайцев много очень. Вот и жрут все что шевелится: змей, мышей летучих и другое всякое. Кстати, когда старик оттуда к нам попал, там болезнь заразная больше года по всему миру ходила. Вроде как в Китае началась. Мужик там мышь летучую слопал и заразился. С него и пошло по всему миру. Миллиона два с половиной народа от той болезни померло. Чем кончилось не знаю.
— Господи! Страсть то какая! — Перекрестилась знахарка.
— Не бойся Савватеевна! Больше ста тридцати лет еще до той страсти. Мы с тобой не доживем. Хотя кто знает, какие плюшки мы от «ларца» получили. Может тебе омоложение прилетело. Омолодишься до Катькиного возраста, жизнь сначала начнешь, а там глядишь и доковыляешь потихонечку.
— Иди уж, балабол. — Отмахнулась женщина.
Я засмеялся, но почти уже на пороге, спросил:
— Савватеевна! Отец твой чем торгует?
— Тебе это зачем?
— Мыслишка одна пришла в голову. Склады у него в Тюмени есть? Такие, чтобы зерно можно было засыпать и придержать некоторое время?
— Склады есть и не маленькие.
— Так это здорово! Ты не против если я твою родню к торговле зерном привлеку? Какую никакую денежку помогу им заработать. И денежку немалую.
— Тебе в том, какой прок?
— Не скажи Савватеевна! Одно дело если приедет никому неизвестный мужик из глухого села и совсем другое, когда зерном торговать начнет местный купец, которого все деловые люди вашего города знают. И потом цена на хлеб подскочет в этом году лишь ближе к зиме, а Жабин зимы ждать не будет, распродаст зерно по дешевке. Это в следующем году хлеб в Тюмени начнут расхватывать как горячие пирожки на базаре. Но и тогда лучше с местным купцом в паре работать.
— Ну так и ждал бы до следующего года.
— Нельзя ждать. Дело для Жабина новое, нужно освоиться, опыт получить. Хочу дядьку Кузьму с Митькой в ученики к Жабину пристроить, чтобы на будущий год как можно больше зерна закупить и перевезти.
— Хорошо! Отпишу братьям, узнаю как и что, потом тебе расскажу.
— Отлично! Договорились! — Оставил я за собой последнее слово и выскочил из хаты.