Вечером довольно долго не мог уснуть. Не сказать чтобы меня сильно напрягли еще три трупа на моей совести, но и радости от содеянного не испытывал. Я же не маньяк какой нибудь, прости господи. Гораздо больше волновала проблема исчезнувшего Голована. Хорошо если он умотал куда либо насовсем, а вдруг возьмет и вернется. Попытка мысленно поставить себя на его место провалилась. Ничего путного я придумать не смог и бросил это занятие. Мои «мушкетеры» с Митькой давно спали, видимо совесть их нисколько не мучила. Оно и понятно — они ведь, признав меня командиром, особо не заморачивались решением всяческих проблем. Как справедливо заметил Владимир Семенович:
«Не надо думать — с нами тот,
Кто все за нас решит.»
Вот и придется мне решать. Ладно решим, но завтра, а сейчас спать.
Утром ничего особенного не придумав, предложил парням понаблюдать за домом где жил Голован. Сам же одевшись в новую одежду нацепив парик и бороду с усами отправился по магазинам и лавкам, тратить трофейные деньги.
Сильно потратиться не удалось. Купил лишь револьвер для Антохи, полсотни патронов, да заглянул в книжную лавку, посмотреть книги, ну и прикупить чего нибудь почитать, если не себе то пацанам. Здесь мне повезло. Попалось старое издание гоголевских «Вечеров на хуторе близь Диканьки», которыми зачитывался в детстве, да сборник стихов Фета «Вечерние огни». Остальные книги показались мне обычной макулатурой, а впрочем я не сильно там их рассматривал.
Вернувшись, застал Архипку, который сразу же накинулся на меня:
— Ты куда пропал Немтырь? Целый час тебя жду.
— Ты что такой взъерошенный? Случилось что?
— Голован вроде еще вчера домой приехал. А сегодня к нему тот пацан из ювелирной лавки прибегал. После этого Гоолован засуетился чего-то, похоже смыться хочет. Меня Митька до тебя послал.
— А сам он где?
— Митька-то? Караулить остался. Антоха с Платошкой тоже там.
— Ясно.
Я быстро метнулся в сараюшку и рассовав по карманам револьверы, быстрым шагом поспешил вслед за Архипкой. На подходе к головановскому дому встретил дежуривших парней. Спросил:
— Он еще здесь?
— Тута. Дома чего-то шебаршит. — Ответил Митька.
— Хорошо! Пацаны берите свои пистоли? — раздал я оружие. — Антоха держи. Это теперь твой. — подал только что купленный револьвер и пять патронов к нему.
— Оружие пока спрячте в карманы. Антоха ты останешся здесь. Платошка пробегись вон туда. — Указал я на пртивоположный конец улицы. — Вы на стреме, если кто появится, свистните. Митька мы с тобой попробуем зайти в дом. Архипка идешь за нами, будешь нас с Митькой подстраховывать. И это…, не подстрели нас ненароком. Понял? — Тот согласно кивнул. — Ну раз понял, то пошли.
Подошли к глухому забору с такими-же глухими воротами, остановились осмотреться. Никаких прохожих не было видно, лишь Антоха с Платошкой маячили по разным концам улицы. Собственно улицей ее назвать было нельзя, поскольку несколько редко разбросанных домов глядели окнами на косогор, поросший крапивой и кустами. От косогора домишки отделяла, заросшая мелкой травкой, дорога. Надо сказать, не слишком удачное место выбрал Голован для проживания. С горы напротив двор его дома просматривался хорошо. Чем и воспользовались пацаны. Видимо Головану и в голову не пришло, что кто-то может наблюдать за его домом. Впрочем место было довольно глухое. Скорее всего имнно это обстоятельство и послужило главной причиной выбора бандитской хазы.
Не успели подойти к воротам, как там распахнулась калитка и показался прилично одетый мужик. Большая по сравнению с туловищем голова сидела на короткой шее, несколько обрюзглое лицо с мясистым носом было налито нездоровой краснотой. В правой руке он держал саквояж, левая была в кармане. Мельком глянув на нас, он хотел пройти мимо, но я заступил ему дорогу:
— Господин Шубников Гавриил? — Вежливо спросил я.
Тот, не отвечая, приподнял явно тяжелый саквояж, отвлекая внимание от левой руки, которая змеей метнулась к моему правому боку. Ожидая чего либо подобного, я попытался защититься тростью, но лишь чуть сбил лезвие не длинного ножа, нацеленного прямо мне в печень. Голован очень быстро без замаха ткнул ножом второй раз, но я успел сделалть шаг назад и перехватил трость обеими руками. Нож вспорол мой новый костюм и чиркнул по коже корсета. Я же ткнул концом трости ему в солнечное сплетение, а опомнившийся Митька со всей молотобойской дури засадил кулаком тому по уху. Двойного удара бандюган не выдержал и, выронив саквояж и нож, стал валиться на землю. Мы с Митькой не сговариваясь подхватили его под руки и потащили в калитку. Я не оборачиваясь сказал:
— Архипка подбери сумку и нож.
Подтащив пребывающего в нирване бандита к крыльцу дома, дверь которого была заперта на висячий замок, опустили расслабленное тело на ступеньки. Пошарив у него в карманах, нашел ключ и снял замок. Затащив тяжеленное тело в дом, связали ему руки, заранее приготовленной, веревкой. Увидев стоящее на лавке возле дверей ведро с водой, зачерпнул ковшиком, который висел рядом на гвозде, водички и плеснул, лежащему на полу Головану в морду. Тот открыл глаза и уставился на нас красными от лопнувших сосудов глазами. Я, подозревая в Головане еще одного попаденца, задал традиционный вопрос:
— Ты славянский шкаф продаешь?
Тот дико на меня посмотрел, явно не поняв пароля всех попаденцев. «Похоже все-таки местный» — подумал я, видя его недоумение.
— Значит не продаешь. — Разочарованно констатировал я факт.
— Вы кто? — Сдавленно прохрипел Голован.
— Дед Пихто да баба Никто. — Произнес я на автомате, прикидывая о чем мне спрашивать этого продуманного бандита.
— Что вам от меня надо? — Не унимался Голован.
Я посмотрел на его его красное с фиолетовым оттенком лицо и сказал:
— Задолжал ты нам Голован. Сильно задолжал. Подельники твои уже рассчитались. Теперь твоя очередь подошла.
— Ты чего несешь? Да я тебя, сучонок урою! — Заорал бандит, напрягаясь и силясь порвать веревки, но внезапно захрипел и, выпучив глаза, забился на полу.
Я с недоумением смотрел на него и вдруг понял, а ведь его сейчас ударчик хватит. Что с этим делать я не знал, как-то не приходилось мне никого от инфаркта спасать. Или у него не инфаркт, а кровоизлияние в мозг — инсульт тоесть? Пока я пребывал в растерянности, Голован выгнулся пару раз, поскреб ногами пол и затих, уперев в потолок взгляд остекленевших глаз. Вот блин! Похоже ласты склеил Гаврила.
— Чего это он? — Недоуменно спросил Митька. Архипка же держа в одной руке саквояж, а в другой нож, попятился не сводя с лежащего испуганного взгляда.
— Чего, чего! Дуба дал Голован! Копыта откинул гад! Сбежал можно сказать. — С досадой сказал я. И видя, что мои друзья не понимают, пояснил. — Помер Голован. Удар его хватил.
— И че теперь делать? — Растерянно спросил Архипка.
— Ну-ка Архипка дай-ка его ножичек. — не отвечая на его вопрос сказал я. Получив требуемое я хотел срезать веревку, но подумал, что так и не обыскал бандита. Наклонился и попытался прощупать пульс на его шее. Не обнаружив и признаков пульса, стал проверять его карманы, выкладывая содержимое на пол. Кроме пухлого бумажника ничего стоящего не оказалось. Не раскрывая сунул бумажник себе в карман, а все остальное вернул назад. Затем, попросив Митьку помочь, срезал с тела веревки и сунул нож в хитрые ножны на боку мертвеца. Держа в руке обрывки веревки, сооброжал куда их деть. А вот же саквояж у Архипки.
— Архипка сумку дай.
Тот подал саквояж. А саквояжик-то тяжеленький. Немного покопавшись открыл сумочку и еле сдержался, чтобы не выругаться вслух. В саквояже лежали деньги, в монетах и ассигнациях. Причем все лежало навалом. Такое впечатление, что мужик очень торопился, потому и валил все в кучу, доставая ценности из разных тайников. Разбираться с этим не было времени. Сунул сверху веревочные обрывки и закрыл саквояж. Глянув на лежащее тело решил, что поза вполне естественна для получившего инфаркт покойника, сказал:
— Валим отсюда по тихому.
Выходя из дома последним, прикрыл дверь. С улицы послышался свист.
— Платоха свистит. — Прошептал Архипка.
— Давайте за сарайку. — Шепотом сказал я.
Мы быстро спрятались за стоящую рядом с воротами сараюшку и замерли прислушиваясь. Кто-то пыхтя протопал мимо забора. Переждавши минуты две я тихонько прокрался к воротам и проткрыв чуть калитку выглянул в щелку. Увидел лишь заворачивающего за угол мужика с огромным мешком за спиной. Глянув в другую сторону и не увидев никого кроме Платошки, махнул рукой парням и мы быстренько вышли из калитки. Дойдя до сгоращего от любопытства Антохи, кивнул ему и мы, еле удерживаясь, чтобы не сорваться на рысь, пошли за угол. Платоха нагнал нас уже на другой улице:
— Ну че там пацаны? — Спросил он.
— Все нормально. Дома все расскажу.
Подходя к дому, где мы проживали, отобрал у парней их револьверчики, наказав им идти собирать на стол, вместе с Митькой пошли в сараюшку спрятать стволы и саквояж. Возясь с оружием я случайно задел рукой свой правый бок и с изумлением обнаружил, что костюм в районе печени слегка влажный. Глянул на руку — кровь. Сразу же почувствовал жжение в боку и стал стаскивать с себя сюртучок и снимать корсет. Рубашка под корсетом оказалась мокрой от крови. Блин! Достал всетаки меня этот гадский «папа». Сразу стало больно. Митька сначала с недоумением смотревший как я раздеваюсь, увидев кровь на рубашке, забеспокоился:
— Это че у тебя?
— Блин! Митька помоги снять рубаху, а то че-то больно стало.
Разоблачившись с помощью Митьки, глянул на рану и от сердца отлегло — царапина. Несовсем конечно царапина; кончик ножа вошел в бок примерно на сантиметр и похоже перерезал какой-то сосудик. Отсюда и кровь. Выходит спас меня корсет. Спасибо писателю Акунину, хотя он и «редиска» белоленточная. Идею корсета как некое подобие бронежилета я слямзил у него. В свое время, от нечего делать, с удовольствием следил за приключениями Эраста Фандорина, и надо же как удачно получилось. С другой стороны, моя паранойя рулит. Буду и дальше придерживаться этого-же курса.
Осмотрев рубашку решил, что ее проще выбросить. Оторвал рукава, попросив Митьку разорвать рубашку на полосы и, с помощью того же Митьки, кое как перевязал рану. «Теперь оба бока покоцаны» мысленно усмехнулся я. Одел на голое тело корсет, натянул сюртучек. Затем открыл саквояж достал обрывки веревки и перевязал оторванные рукава, превратив их в импровизированные мешки. После этого стал доставать из саквояжа монеты и не сортируя складывть в полученную тару. Выгреб все монеты и достал из саквояжа небольшой мешочек, где что-то позвякивало и не открывая сунул его к монетам и завязал обрывком веревки бывший рукав, отложил в сторону. Митька круглыми глазами следил за мной. Когда я достал из саквояжа две приличные пачки бумажных денег он сдавленно спросил:
— Немтырь, что это?
— Трофеи Митька! Трофеи! Похоже Голован срочно свалить хотел да не успел. Вовремя мы его прищучили.
Говоря это заглянул в саквояж и увидел там еще один небольшой мешочек. Вытащил его и сначала не понял, что там. Песок на ощупь. Тяжелый песочек — на килограмм потянет. Потом вдруг враз сообразил — песочек то наверняка золотой. Забросил находку во второй рукав и на секунду задумался, что делать с бумажными деньгами: сунуть в импровезированную тару и проикопать в сараюшке, благо пол здесь земляной, или взять с собой. А ладно с собой возьму, пригодятся на текущие расходы. Много чего прикупить нужно будет. Да и парням премию выдать нужно. Теперь можно и с продажей камушков повременить.
— Митька лопату возьми, прикопай эти мешочки тут в уголке, да завали всяким хламом, чтоб в глаза не бросалось. И никому про них не говори, даже деду и пацанам. Расскажем позже, когда будем знать точно, что за ними никто не придет.
— Ты че Немтырь? Думаешь у Голована еще кто-то остался.
— Может и нет никого, но лучше перебдеть, чем потом локти кусать.
— Ладно. — Согласился Митька и пошебуршав в углу сараюшки, нашел лопату и раздвинув какой-то хлам стал копать яму.
Я же достал нож и стал разрезать саквояж. Хотя нож был хорошо заточен, кожа, из который был изготовлен саквояж, поддовалась с трудом, да еще и рану стало дергать. А ведь я даже не заметил тогда, что Голован достал меня своим ножичком. Вот так наверное вояки в пылу схватки, когда адреналин зашкаливает, не замечают ран и погибают от потери крови.
Пока Митька закапывал наши трофеи и маскировал клад, я изрезал саквояж. Бросил ошметки на земляной пол и потоптался на них, а потом кинул в угол к остальному мусору. Пусть пока тут поваляется, завтра надо будет их сжечь или выкинуть в реку. Захватив, упакованные в остатки рубашки, ассигнации и кивнув Митьке вышел из сараюшки. Митька выйдя следом, прикрыл дверь.
В доме, пацаны не дождавшись нас, сидели за столом и вовсю работали ложками, тягая кашу из единственной здоровенной чашки.
— Нам с Немтырем каши-то хоть оставили? — Спросил Митька.
— Вон на загнетке в чугунке. — Прошепелявил Архипка набитым кашей ртом.
Митька направился к печи, заглянул в горшок и ухватив его поволок на стол.
— Погоди! — Остановил я парня. — Давай руки сначала помоем.
Я содрал с лица бороду и усы, вызвав у жующих пацанов приступ смеха. Потом мы вышли во двор и Митька полил мне на руки. Я поплескал водой в лицо, смывая остатки клея, помыл руки и в свою очередь полил Митьке.
Потом я немного посоображал: толи сначала перевязать рану и лишь потом поесть, или наоборот сначала поесть, а уж потом занятся болячкой. По хорошему, конечно надо бы обработать эту царапину, называть ее раной было бы большим превелиучением, но и царапина получилась изрядная и даже ощутимо полбаливала.
Решил всетаки сначала пожрать. Достал чистую деревянную чашку и нагреб из горшка кашу, оставив Митьке гораздо больше продукта, чем наложил себе. Парню уже шестнадцать и он пожалуй по росту догнал своего отца и все еще растет. Так что жратвы ему надо много.
Пацаны уже поели и ждали пока мы с Митькой насытимся, чтобы хорошенько расспросить, но я их обломал. Утолив голод, начал раздеваться. Плохо наложенная повязка сбилась и ранка опять закровила. Увидев кровь, парни забыли про расспросы, окружили меня и загалдели. Лишь Митька остался за столом и невозмутимо доедал кашу, доставая ее ложкой прямо из чугунка.
— Немтырь! Кто это тебя так? — Спросил Платошка.
— Кто-кто! Утырок этот. Голован! Архипка достань мой мешок.
Архипка метнулся к лавке на которой я спал и, вытащив из под нее мой рюкзак и подал мне. В боковом кармане рюкзака имелся у меня холщевый мешочек, в котором были: небольшая бутылочка крепчайшего самогона, порезанное на бинты чистое полотно, мох в качестве антисптического тампона и пузырек снадобья, которое уже пробовал, когда получил две дробины в левый бок. Вспомнив, что так и не поинтересовался из чего его варганит Баба Ходора, решил сей чудодейственный бальзамчик не пить. Не хватало еще на наркоту какую нибудь подсесть.
Достал бутылку с самогоном и полив его на тряпчку стал обтирать кровь вокруг ранки. Затем, немного поколебавшись, плеснул самогончику на рану и заприплясывал, зашипел сквозь зубы. Больно блин!
— Чего скалитесь? Бандерлоги! — Зло бросил я, когда боль немного утихла и обратил внимание на улыбающихся пацанов.
— Ты че Немтырь приплясываешь? Больно что-ли? — Ухмыляясь спросил Архипка.
— Нет блин — щикотно!
— Немтырь, а бандерлоги кто это? — Антоха как всегда был неподражаемо любознателен.
— Бандерлоги…? — Вот блин! Придется пацанам еще и сказку про Маугли рассказывать. Интересно написал ее Киплинг или еще нет? А может нет в этом мире такого писателя. Надорвался поди, таща «бремя белого человека». Где бы узнать?
— Ладно пацаны, расскажу потом про бандерлогов, а пока помогите мне перевязать болячку.
Перевязавшись с помощью пацанов, надел свою старую рубашку и осмотрел свой новый сюртучок. Блин похоже тоже на выброс. Мало того, что запачкан просочившейся кровью, так еще и порезан в двух местах. Можно конечно отстирать и зашить, но пиджачок-то мне нужен для понтов, ну тоесть для представительства в интелегентных кругах, а стираный и заштопанный он сразу теряет всякую ценность. Придется снова к Абраму Хайкину обращаться. Вытащил из кармана бумажник реквизированный у Голована пересчитал банкноты. Двести сорок три рубля. Не хило. А ведь еще две пачки денежек, завернутые в остатки рубашки, на лавке лежат. Одну пачку, не считая, бросил в рюкзак. Во второй оказалось три тысячи рубликов ассигнациями разного достоинства. Пацаны открыв рот смотрели на деньги. Наконец Платоха спросил:
— Немтырь? Откуда это у тебя?
— Не у меня, друг Платон, а у нас. У нас! Поняли?
— Поняли…. — Не уверенно пробормотал Платошка.
Антоха молча кивнул головой, но смотрел то на меня, то на деньги совершенно обалдело. Мда! Этот момент я как-то упустил.
— Вобщем так пацаны! Те утырки, что вчера меня, чуть за камушки не порезали, работали на Голована, ну того мужика к которому мы сегодня ходили. Он у них главный. Был. Его эти денежки. Он видно удрать намылился, а тут мы. Хотел я его кой о чем пораспрашивать, а он взял да помер. Удар его хватил. Вон хоть у Архипки с Митькой спросите.
— Об чем ты его хотел спрашивать. — Потребовал подробностей Антоха.
— Много об чем. Этот Голован, похоже главный бандит в Барнауле. Они тут диких старателей потрошат. Мужики, что тихонько золото моют, иногда обращаются к ювелиру, чтобы в тайне от властей за золотишко денежки получить. А тот их Головану сдает. Бандиты, что на Голована работают, золотничничков выслеживают, золото у них отбирают, а самих режут, да трупы в реке топят.
— Врешь поди?
— Нет Антоха не вру. Те вчерашние сознались, что по крайней мере троих золотничников они ограбили и убили. А кроме того у этого Голована еще одна шайка была, которая в тайге старателей, что золото тайно моют выслеживала. Выследят, золото отнимут и убьют, чтоб те никому не рассказали. Вон у Архипка отца они убили.
Пацаны посмотрели на опустившего голову Архипку:
— Правда што-ли?
Архипка кивнул и отвереулся. Антоха торопясь проговорил:
— Так надо в полицию идти. Сказать про варнаков.
— А вот в полицию нам идти ни в коем случае нельзя? Голован там кому то денежки платил и на его преступления в полиции глаза закрывали. Так что пойдешь в полицию, а там этот гад прикормленный тебя бандитам сдаст. И тебя потом никто не найдет. Пойдешь рыбам на корм.
— И че теперь делать?
— А мы уже сделали все. Голован помер. А те вчерашние утырки друг друга перебили. Не верите? Вон у Митьки спросите. Митька подтверди.
Митька, очистив горшок от каши, пил из деревянной чашки квас и, оторвавшись, покивал головой. Получив подтверждение, Аноха с Платошкой уставились на меня.
— Не берите в голову пацаны. Но рассказывать никому ничего не надо. Будете болтать сами сгинете и нас всех подставите. Понятно?
— Ты че Немтырь! Поняли мы, чай не дети. Правда же Антоха?
Тот энергично закивал головой, соглашаясь.
— Ну и ладушки. Завтра пойдем на базар подарки покупать.
— Подарки? Кому подарки? — Заинтересовался Антоха.
— А кому хочешь хоть родным, хоть невесте.
— Ты че Немтырь какой невесте?
— Что нет невесты? Ну так матери с отцом да братьям с сестрами чего нибудь купите порадуйте родню. Ладно! Подарки завтра, а сейчас расскажу вам про бандерлогов.
Поздним вечером, когда пацаны, послушли сказку про Маугли и немного пообижавшись, на то что я их обозвал бандерлогами, улеглись спать, я уснуть не мог и все пытался понять почему мне нисколько не жалко всех тех утырков, которых прибил. В той жизни мне как-то никого убивать не пришлось, даже более того случись со мной там, что либо подобное, то совершенно не уверен, чтобы я смог так вполне хладнокроно когонибудь прикончить. А если и смог бы такое сделать, то наверное очень сильно страдал бы душевно. Здесь же, лично отправив на тот свет почти десяток пусть не самых лучших представителей рода человеческого, нисколько не страдал, а даже испытывал некое удоволетворение от содеянного. Уж не маньячила ли я? Подумав решил, нет не маньяк, потому как никаго удовольствия от убийства я не испытываю. Даже наоборот! От запаха крови и дерьма, которыми как теперь убедился пахнет смерть, меня откровенно подташнивает. А удоволетворение — это от того, что выполнил очень противную, грязную, но нужную работу. Правда было какое-то слабое чувсво, что работу-то выполнил, но недоделал до конца. Поразмышлявши, вдруг понял, что за всеми передрягами этих двух нелегких дней, я забыл про господина Гуревича, мать его ювелира, который сдал меня бандитам. И что с ним теперь прикажите делать? А черт с ним! Завтра подумаю, а сейчас спать пора. Уснул на удивление быстро.
Утром проснулся еще до рассвета. Парни спали на своих лавках, а я пытался вспомнить, сон который мне снился. Мне казалось, что в том сне было что-то важное, какие-то ответы на мучившие меня вопросы. Ничего не вспомнив и мысленно плюнув на всякие вещие сны, решил всетаки обдумать как мне поступить с этим утырком Гуревичем М. И… Прикончить что-ли? Прикончить не проблема, только вот пользы от покойника ноль. Лучше попугать до обосранных штанов да денежек с него слупить. Пожалуй так и сделаю.
Денежек мне надо много. Самолет из говна и палок не сгондобить, а уж про двигатель даже думать тошно. Хотя может быть за границей где нибудь уже и сварганили моторчик. Если таковой уже и есть, то наверняка стоит прилично, да еще и транспортировка из Европы в эту задницу мира обойдется как-бы не дороже самого изделия. Так что придется господину Гуревичу раскошелиться. А значит запланированный поход на базар придется отложить.
Решив наехать на ювелира, подумал, а в чем к нему идти. Вот же дебил надо было сразу два костюма заказывать. Теперь поздновато метаться. Действовать нужно быстро. А то как-бы и этот куда нибудь не свалил. С другой стороны, что я парюсь! Одену покоцанный костюмчик, покажу еврейчику дырки от ножа, да и выкачу предъяву. Тысяч на пять-десять. А чтобы соблюсти некую законность, отдам взамен денежек камешки, да расписочку возьму с молодца. Наверняка ведь обул меня с этими камешками ушлый итальяшка; не стоят те брюлики десяти тысяч. Правда кто кого обул вопрос сложный. И ответ на него неоднозначный, может тот корешек, что мы с Савватеевной в Ватикан отправили, вполне сопоставим по цене с камешками от Бальцони. А что! Употребит ватиканский поп элексирчик из того женьшеня, да и проживет еще лишних два-три года. Стоят того брюлики? По мне так даже очень стоят. Два-три года жизни в столь преклонном возрасте, это вам не баран чихнул. Это что-же выходит — продешевил я. Вот ведь проклятые буржуины надули мальчонку. Придя к такому умозаключеню, тихонько посмеялся.
Полежав еще немного решил вставать. Вспомнив про рану, осторожно спустил с лежанки ноги, бок немного дернуло, но терпимо. А ведь я мог запросто вчера в ящик сыграть. Этот уголовник, несмотря на несколько неказистую внешность оказался, очень ловким и быстрым. Пожалуй, не сбей я немного его ножичек, он бы меня хорошо достал. Чувствуется и опыт и умение. И не факт, что пресловутый корсет спас бы мою печень от этого подлого удара.
Блин! Расслабился я, возгордился, круче вареных яиц себя почувствовал. Вот получил бы в печенку несколько сантиметров железа и амба. Надежды, что снова попаду в чье нибудь тело очень мало, можно сказать совсем нет. Ведь я пытался поразмышлять о феномене переселения сознания. Пришел к выводу, что никакого переселения не произошло. Похоже в той скале спрятан какой-то древний инопланетный артефакт, который снял копию с личности старика из будущего и вставил в подходящее тельце, а тот старик так и помер там в своем мире. Тем более я, тоесть не я, а старик тот, по мобильнику тогда разговаривал, вот и поспособствовал смартфончик копиравонию личности. Так что я скорее всего, наполовину копия старика Щербакова, а наполовину четырнадцатилетний пацан — Ленька Немтырь по фамилии Забродин.
Но как бы там ни было, метаться поздно. Что выросло то выросло! Может позже навещу то озерцо, посмотрю на каменюку, но наверх не полезу. Нафиг! Нафиг! Хотя скорее всего ничего у меня не получится — смартфона-то нет. А без мобилы никакого копирования сознания может и не получиться. Жалко, что в бога не верю, а то помолился бы истово, как советовала Баба Ходора, глядишь и вернулся бы в свое время.
Нет конечно, очень романтично очутиться в прошлом, но дочего-же здесь хреново. Сортирной бумаги и той нет, задницу подтереть нечем. Уж о том, что практически все приходится делать самим и вручную, я уж не говорю. Ладно! Хорош ныть. Вставать пора.
В полдень мы снова стояли недалеко от «Ювелирного салона» господина Гуревича. На этот раз я учел опыт прошлого и «мушкетеры» вместе с Митькой обзавелись шейными платками, из которых, немного потренеровавшись, научились делать маски, а кроме того обзавелись погремухами, то бишь позывными. Я не стал заморачиваться придумыванием кликух, предложил им самим выбрать себе позывные, только сказал, что имена должны быть короткими.
— Зачем нам эти позывные? — спросил Платошка.
— А затем друг Платон, чтобы никто не узнал наши настоящие имена, когда снова придется с кем нибудь схлестнуться. А короткими они должны быть, чтобы можно было быстро о чем нибудь предупредить. Вот к примеру ты увидел, что к Антошке сзади подкрадывается какой нибудь варнак и тебе надо его предупредить. Поэтому ты крикнешь: «Тоха! Сзади», а не будешь говорить например так: «Уважаемый Антон Николаевич извольте оглянутся, к вам со спины приближается нехороший человек с ножичком в руках». Пока такое произнесешь Антоху и прирежут.
Парни засмеялись и стали придумывать себе позывные. Антоха предлрожил назваться «Атосом, Портосом и Арамисом». Подумав я забраковал эти позывные — слишком длинные. В конце концов Антоху назвали Тохой, Архипку обозвали Белым, за соломенные волосы, а Платошка сказал:
— Я буду зваться Чуй! — Видимо парень так преобразовал свою фамилию Нечунаев.
— Чууй…. Я бы не советовал. — Сказал я ухмыляясь.
— Это почему?
— А ты в начале другую букву поставь.
— Ага! Букву ха. — Засмелся сообразительный Архипка.
Платоха поставил и под смех друзей ошарашенно протянул:
— Неет…. — И посмотрел на меня.
— Ладно Платоха будешь Греком. — И предваряя вопрос сказал:
— Был такой в Древней Греции ученый по имени Платон. Вот и будешь Греком.
— А ты себе какой позывной возьмешь? — Спросил меня Архипка.
— А чего мне его брать. Я Немтырь, так и зовите.
— А Митька?
— Митька? — Я задумался глядя на высокого и широкоплечего хлопца. — Митька будет Тором.
— А почему Тор? — Меланхолично понтересовался Митька.
— Тор — это какой-то герой скандинавский или даже бог. Он здоровенной кувалдой врагов своих крушил. А ты Митька тоже с кувалдой дружишь. Так что быть тебе Тором. И это мужики. Привыкайте к своим позывным.
Перед тем как зайти в «Ювелирный салон» я проинструктировал «мушкетеров»:
— Белый, Тоха, Грек остаетесь здесь на улице и как в прошлый раз игру какую нибудь затейте, а сами посматривайте, если кто в лавку направится свистите. А если опять этот жиденок куда либо побежит, притормозите его. Не бейте. Припугните только. Тор! Пойдешь со мной. В лавке платок на морду натянешь. Если что подстрахуешь меня.
Я специально назвал парней позывными. Пусть привыкают к погремухам. Митька выслушав меня, молча кивнул и мы вошли в салон. Посетителей в лавке не было Приказчик узнав меня, побледнел и метнулся к дверям за прилавком. Но я был настороже и, перегородив путь, ткнул ему тростью в живот. Обернувшись к, закрывшему лицо платком, Митьке сказал:
— Тор дверь входную запри.
Митька сначала подвис, но опомнившись, заблокировал дверь, задвинув не хилый засовчик. Высокий и широкоплечий да еще и с задрапированной мордой, Митька выглядел внушительно и пугающе. Чтобы посильнее нагнать страху, я достал свой пистолетик и, ткнув дулом приказчику в спину, произнес:
— Веди к дядюшке Мише.
Парень оглянулся на страшного Тора, сглотнул слюну и понурившись, повел нас к ювелиру. Подойдя к двери, он хотел постучать, но я остановил.
— Не стучи! Открывай и входи.
Он покорно кивнул и открыл дверь. Я резко втолкнул приказчика в кабинет и ткнул ракояткой трости ему под колено. Тот от нежиданности уселся задом на свои ноги.
— Тор смотри за хлопцем, будет дергаться отрихтуй.
Сидевший за столом и что-то писавший в амбарной книге, пухляш поднял голову и с изумлением уставился на нас. Потом опомнившись сунул руку в ящик стола. Но я уже был рядом и погрозив пистолетом, произнес:
— Руки из ящика вынул! На стол их положи и не спеши. Давай медленно — медленно. Вот и славно. Так что у нас там? — Держа под прицелом побледневшего ювелира, обошел стол и заглянул в ящик. — О! «Лефоше». Дрянь револьверчик, но вам он ни к чему. — И положив на стол трость, достал револьверчик из ящика и сунул себе в карман. Потом взял в правую руку трость и резко ударил ею по столу рядом с его пальцами. От неожиданности тот подпрыгнул и отдернул руки.
— Ручки назад верните! Давай-давай! Не заставляй меня злиться.
Пухляш положил дрожащие ладони на стол и уставился на меня:
— Кто вы такие? Я полицию позову.
— Полицию! И что-же ты расскажешь господам полицейским? Может то, что вы на пару с уголовником Голованом золотничничков грабите, да с камнем на шее в речку бросаете. Или то, что увидев мои брюлики ты своего жиденка к Головану послал, а тот на меня Гуню с Бобырем натравил. Мало мне этих двоих, так ты им в помощь еще и охранника своего направил.
— Это неправда никого я не посылал.
— Да? А кто Левчика в табачную лавку посылал. Только вот этот Левчик ни в какую лавку не пошел, а побежал прямо к дому, где обитает некий Гаврила Шубников известный как Голован. Поговорил там с кем-то и сюда рванул, опять же ни в какую табачную лавку не заходя.
— У вас нет никаких доказвтельств!
— Вот тут ты любезный ошибаешься, доказательства есть и кроме того, если хорошо поспрашивать Левчика или вот его — указал я на сидящего на полу приказчика, — то они расколятся до самой задницы. Мне-же доказательства никакие не нужны. Достаточно вот этих дырок, что твой охранник мне наделал.
Я показал притихшему хозяину ювелирной лавки порезанный сюртучок.
— Ваше счастье, что покойник не достал своим ножичком до моей печени. Если этот «Сом» меня бы укокошил, то мои друзья сильно бы огорчились. И прежде чем отправить вас к вашему Яхве, вот этот симпатичный молодой человек, вам бы все пальчики молоточком размозжил. Все до единого! И на руках и на ногах. Нравится ему это дело. Мы его за это Тором зовем. Как! Вы не знаете кто такой Тор! Ну как-же! Разве вам не знаком скандинавский эпос? Что! Даже оперу господина Вагнера не слышали? Нда! Какие-то необразованные ювелиры нынче пошли. Ну хоть «Тору»-то свою знаете? А впрочем неважно. Ну так как! Познакомить вас с Тором или так договоримся. Ручки-то на стол верните, а то Тору неудобно будет молоточком пальчики торировать.
Я не знал упоминается ли Тор в вагнеровских операх, поскольку кроме увертюры из «Гибели богов», да еще «Полета валькирий» ничего не слышал, да и оперу видел единственный раз в той жизни, еще до того как познакомился с Ленкой, своей будущей женой. Одна из моих девушек водила меня по театрам, с целью повысить мой культурный уровень. Однажды затащила на оперу «Фигаро», которую привезли в наш город артисты из Новосибирска. Я конечно к тому времени Бомарше читал и решил, что мне и впрямь не помешает приобщиться к высокому искусству. Приобщился! Особенно меня восхитила певица, которая изображала семнадцатилетнюю Розину. Дама далеко за пятьдесят и весом за сто килограммов грациозно порхала по сцене нашего старого театра, и я всерьез опасался, что изношенные доски сцены не выдержат и Розина ухнет в тартарары. Так, что из меня еще тот знаток оперного искусства, но господин Гуревич М. И., думаю, не далеко от меня ушел в этом вопросе.
Пухляш, между тем, смахнул рукавом обильно выступивший пот и, вернув руки на стол проговорил, чуть дрогнувшим голосом:
— Что вы хотите?
А ведь неплохо держится хлопец. Другой бы на его месте растёкся желтой лужицей, а этот хоть и боится, но держится и похоже после моих слов о возможности договориться, уже начал крутить шестеренки в своей голове, стараясь видимо просчитать возможности. Даже немного зауважал хитрого еврея. Ладно уважение уважением, а давление на его психику ослаблять не буду. Тем более раз я назвался Остапом Бендером, то надо соответствовать, хотя до Ильфа с Петровым мне как до луны.
— За то что подставил меня под нож, мой дед свирепый янычар Реджеп-оглы потребовал бы отрубить тебе голову, а дом твой сжечь вместе с семейством. — Говоря это, я смотрел ювелиру в район переносицы, слегка расфокусировав взгляд. Читал где-то, что это очень нервирует оппонента. Посверлив бедного еврея полубезумным взором, добавил:
— Но моя мама, Двойра Мордухаевна, была мудрой женщиной и всегда говорила мне: «Ося — мальчик мой не бери пример с этого шлемазла Реджепа. Он ведь плохо кончил наколовшись на штык усатого русского поца. Слушайся маму — она тебе плохого не посоветует. Не убивай никого без особой на то нужды, ведь от покойников нет никакого толку, а с живого можно поиметь свой гешефт». Я маму свою люблю и слушаюсь, но и дедушка Реджеп не чужой мне человек, поэтому выбор у вас не велик: или я сейчас отдаю вас в руки Тора, а после режу вам глотку и жгу вашу лавчонку, или вы покупаете у меня вот эти камешки за десять тысяч рублей. — С этими словами я выложил на стол два бриллианта и три необработанных изумруда.
— И так милейший! Ваш выбор?
— Но у меня нет таких денег! И эти камни не стоят десять тысяч?
— Неужели? И сколько же они по вашему стоят. Только не говорите снова, что пятьдесят рублей, а то я сильно разочаруюсь в вас как в специалисте. Назовите реальную цену.
— У нас в городе эти камни можно продать за шестьсот в крайнем случае за шестьсот пятьдесят рублей. В столице можно выручить в два раза больше.
— Ну вот уже лучше. Хорошо! Вы меня уговорили. Пять тысяч рублей и камни ваши.
Увидев, что осмелевший ювелир открыл рот, чтобы возразить, сказал:
— И не торгуйтесь! Это последняя цена.
Для стимуляции процесса купли-продажи засунул свой пистолетик в кобуру, резко выдернул свою недошпагу из трости и приставив острие к подбородку враз побелевшего пухляша, прошипел ощеряясь:
— Деньги на бочку! И быстро! Жид пархатый! — Видя, что тот от нежиданного и резкого перехода от почти интеллигентной торговли к бандитскому наезду, может наделать в штаны, решил снизить градус давления на психику бедного еврея. Убрав от подбородка лезвие, похлопал недошпагой ему по плечу:
— Успокойтесь милейший! И ведите нас в закрома. Давай-давай! Не тормози!
Тот с трудом встал со стула и на подгибающихся ногах подошел к вычуреннуму шкафчику, взялся за него двумя руками и оглянулся на меня, видимо не веря окончательно, что его грабят. Я не дал ему повода усомнится в серьезности моих намерений, слегка подтолкнув под задницу клинком. Тяжело вздохнув, он легко отодвинул шкаф, потом пошарив пальцами по стенке, открыл совершенно незаметную дверцу, за которой обнаружился вполне себе солидный сейф.
— Ух ты! Оригинально! — Восхитился я. — Чего топчешся, вскрывай копилку.
Пухляш, закрыв собой обзор, начал чем-то тихонько щелкать. «Код набирает» подумал я. Потом он снял с шеи крестик и сунул его в скважину повернул два раза и взялся за ручку, чтобы открыть дверцу.
— Стоп! — Он остановился и вновь оглянулся. Я зашел ему за спину. — Теперь медленно открывай. Открыл? Отойди чуть в сторону. Тор смотри за ними.
Я глянул на Митьку и ухмыльнулся. Даже в маске парень выглядел офаноревшим. Вобще-то Митька молодец, даже звука не издал слушая тот бред, что я нес. Дождаввшись от него согласного кивка, кончиком своего ножика-переростка открыл пошире дверцу сейфа и осторожно, не приближаясь, заглянул внутрь. Не обнружив на полках ни пистолета, ни бомбы, ни каких либо других сюрпризов, подошел поближе и пошевелил шпагой пачки денег и какие то шкатулки. Денег было явно больше чем пять или даже десять тысяч.
— А вы, милейший, шалунишка и врун. — Сказал я понуро стоящему пухляшу, с которым произошли разительные изменения во внешности. Из него как будто выпустили воздух и вместо, розовощекого довольного собой и жизнью, толстячка, передо мной предстал обрюгзжий, потный мужик, страдающий одышкой и ожирением.
— Кому стоим? Давай милейший отслюнявь мне мои пять кусков. И пошевеливайся.
Тот подошел к сейфу, взял две не слишком толстые пачки и присоеденив к ним еще десяток ассигнаций, обернулся ко мне протягивая деньги. Я указал клинком на стол.
— Сюда клади!
Он шаркая подошвами, подошел к столу, положил деньги и застыл глядя на меня глазами побитой собаки. «Э как расстроился болезный. Прям с кровью от сердца отрывает».
— Ну что вы опять застыли как памятник Дюку Ришелье, закрывайте уже свои закрома.
Гуревич с недоумением и робкой надеждой посмотрел на меня. Пришлось попенять недоверчивому еврею:
— Неужто, милейший, вы подумали, что я буду вас грабить?
Тот всем своим видом показал, что именно так он и подумал.
— Это, знаете, даже обидно. Уверяю вас, милейший, я не грабитель.
— А как же это? — Несколько приободрившись, он указал на стол, где лежали деньги.
— А это называется акт купли-продажи. — Сказал я пряча деньги в карман. — Только-что вы совершили самую выгодную в своей жизни сделку. За какие-то жалкие пять тысяч ассигнациями вы выторговали жизнь себе и своим близким. И даже более того — получили в качестве утешительного приза, вот эти побрякушки.
Я указал клинком на камешки, забытые на столе. Потом резко, со свистом, махнул своей недошпагой возле самого лица вновь побледневшего ювелира и мило улыбнулся, ощерив зубы. От этой улыбки беднягу пробрала дрожь. Он суетливо дрожащими руками стал закрывать сейф и задвигать на место шкаф.
— Тор! — Обратился я к молчаливому хлопцу. — Выведи этого парнишку в торговый зал и последи, чтобы он с испугу там ничего не натворил. Если будет кочевряжиться пальчики ему пересчитай.
Митька по прежнему молча кивнул и схватив приказчика за ворот, поднял с колен и выволок из кабинета.
— Ну что уважаемый! — Глянул я на ювелира. — Садитесь-ка за стол. Пришло время серьезно поговорить. Вы как? В адеквате или совсем расписались?
Видя, что бедняга не совсем в форме, сказал:
— Эко как вас плющит. Ну ничего! Сейчас проведем сеанс химиотерапии. — Говоря это, я спрятал свою шпагу в трость, трость положил на стул и подошел к шкафчику, где стояли бутылки и графинчик со светлой жидкостью. Взял графинчик вытащил хорошо притертую пробку и понюхал. Пахло восхитительно! Водкой пахло. Нашел здесь-же рюмку, налил почти до краев и поставил перед страдальцем. Тот с полминуты недоумевающе смотрел на емкость, потом схватил и быстро не поморщившись проглотил живительную влагу. Я достал вторую рюмку, наполнил ее больше, чем наполовину и поставил рядом с пустой. Затем, углядев рядом с бутылками тарелку с како-то стряпней, поставил тарелку на стол. Гуревич медленно взял наполненую водкой рюмку, выпил и, похрустев какой-то печенюшкой, уставился на меня.
— Что смотрите милейший? Возьмите бумагу, перо и пишите расписку.
Тот посмотрел на меня как на умалишенного и испуганно и одновременно недоуменно произнес:
— Какую расписку?
— Пишите: «Я Гуревич М. И. купил у предъявителя сей расписки пять драгоценных камней за пять тысяч рублей». Ставте число и подпись.
Тот покопался в столе извлек листок бумаги и стал безропотно писать. Написав, он в который раз посмотрел на меня, явно не понимая, что еще можно ждать от этого сумасшедшего. Я протянул руку через стол и взял бумажку. Внимательно прочитав, сложил и спрятал в карман. Проследив взглядом за злополучным листком Гуревич спросил:
— Зачем это вам?
— Что зачем?
— Расписка эта вам зачем?
Вот блин спросил! Я и сам не совсем понимал, на кой хрен мне его расписка. Я тут полчаса несу всякую пургу, чтобы сбить с толку, ну и покошмарить бедного еврея, имея целью срубить с него немного бабла, что ой как непросто. Пухляш оказался довольно крепким орешком и как только я снижал градус отмороженности, он тут же отыгрывал очки.
Конечно, я мог бы окончательно запугать его, но мне был нужен этот хитровыделанный еврей. А для этого его нужно было не только кошмарить, но и намекать на некие преференции в случае наших дальнейших и взаимовыгодных отношений. Расписка должна стать для него неким порогом между, бандитским наездом, причем с обеих сторон и почти джентельменским торговым соглашением. Эта, по большому счету, ни к чему не обязывающая бумажка должна дать ему и мне хотя бы тень некой юридической обоснованности наших дальнейших договоренностей. Но я не стал рассказывать обо всех этих хитросплетениях и, решив подпустить еще большего тумана, сказал стараясь придать своим словам нарочитую значительность:
— Во всяком деле должен быть порядок.
Тот еле заметно скривился, но видимо боясь вызвать новую волну не контролируемой ярости, не стал акцентировать свой скепсис насчет порядка. Я же, помолчал немного и, твердо глядя ему в глаза, заявил:
— Уважаемый господин Гуревич, я предлагую забыть наши довольно мелкие разногласия и начать наши, надеюсь взаимовыгодные отношения с чистого листа.
У того видимо шумело в голове как от выпитой водки, рюмки-то были не маленькими, так и от того кошмара, который я ему устроил. Потому он вначале не врубился и, глядя на меня глазами беременной коровы, молчал.
— Таак…. — Протянул я. — Видимо химиотерапия не помогла. А может доза мала? Михаил Исакович вы себе еще из графинчика плесните. Вон он стоит — графинчик-то. С рюмочкой рядышком. — Указал я на стол.
Гуревич мутным взором прошелся по столу, оглядел рюмки, графин, тарелку с плюшками, камни, которые так и лежали на столе, потряс головой и спросил:
— Простите! Что вы сказали?
А молодец толстяк! Почти мгновенная адаптация. Надо мне осторожней с ним. А то сам не замечу как все «непосильным трудом» награбленное отдам, да еще и должен останусь.
— Да я, собственно, предлагаю забыть все эти мелкие недорозумения, что между нами случились. Подумаешь: вы меня пытались убить, я вам хотел горло перерезать. Ничего страшного. Дело-то житейское. Пусть это останется в прошлом. У меня, знаете, еще есть немного брюликов, да и зеленые камушки имеются. И я бы хотел их куда-нибудь пристроить, к нашей с вами обоюдной пользе. Как вы на это смотрите уважаемый господин Гуревич?
Тот некоторое время помолчал и, окончательно взяв себя в руки, произнес:
— Я уже вам говорил, что в нашем городе такие бриллианты сбыть затруднительно, то же самое касается и изумрудов, тем более еще не обработанных.
— Ой не парьте мне мозг. Никогда не поверю, что у вас нет связи с Питером или Москвой.
— А расходы на перевозку! А еще расходы на безопасность. Путь-то далекий и всякое может случиться.
— А еще чиновникам надо отстегнуть, попам занести, полиция опять-же. — Задумчиво добавил я. Потом спросил:
— Неужели в городе нет людей, которые могут себе позволить дорогие вещи?
— Богатые люди у нас есть, но это по большей части купцы. А они люди прижимистые и деньгами почем зря не сорят. Они их в оборот пускают.
— Понятно! — Пробормотал я.
Похоже не врет ювелир. Барнаул конца девятнадцатого века, городишко небольшой и пристроить не честно заработанные брюлики, здесь мне будет затруднительно. Хотя, что это я. Если нет на что либо спроса, нужно этот спрос создать.
Вспомнилось, что видел в интернете фотографию молодой Матильды Кшесинской и очень удивился, что такое нашли в ней великие князья, с цесаревичем во главе. По мне так коряга корягой с лицом хитрой стервы, а они на перебой передовали ее друг другу и бриллиантами обвешивали.
А брюлики ребята где брали? Конечно же у ювелиров покупали. А у нас тут и брюлики есть и ювелир в наличии. Нет лишь Малечки Кшесинской. Но что такого из ряда вон ценного скрывала у себя под подолом эта польская еврейка? Наверняка и в нашей глуши можно отыскать вполне симпатичных девиц «с низкой социальной ответственностью». Тут главное как подать даму. А не замутить ли в Барнауле «Кафе-шантан» с пением и плясками, где эти самые дамы под веселую музыку высоко задирают ноги и визжат, а жирные купцы, потея, пытаются разглядеть чего это они прячут у себя под пышными юбками. Идея интересная. А не впарить ли ее продошливому еврею? Начал издалека:
— Уважаемый господин Гуревич вы немецкий язык знаете? Не знаете! А идишь? Я конечно не специлист в области языкознания, но читал где-то, что идишь это почти немецкий. Не так? Ну значит соврали. Я к чему это! Есть такая толстая, но очень умная книга на немецком языке — «Капитал» называется. Не читали? Нет. А зря. В этой книге автор, некий Карл Маркс, очень хорошо про деньги написал. Разложил подлец по косточкам, что такое деньги и откуда они берутся. Так вот там в книжке говорится, что если на ваш товар нет спроса, то его, спрос тоесть, нужно создать.
Гуревич с обалделым видом уставился на меня. Похоже дядя скоро совсем кукухой поедет от такой моей начитанности. Ухмыльнувшись, я продолжил:
— Вижу господин Гуревич, что вы совершенно не в курсе современных экономических воззрений. Ну а в Париже-то вы хоть бывали? Не бывали? А зря! Прекраснейший город. Побывайте при случае и обязательно посетите там заведеньице одно. «Мулен руж» называется. Там девушки поют и танцуют. Танец такой у них интересный — «канкан» называется. Ноги высоко задирают и подолами трясут, а богатенькие господа им под подолы заглядывают. Пытаются, знаете, разглядеть чего они там такого прячут под юбками. Не разглядев, девиц тех ангажируют и брюликами одаривают, чтоб значит, те показали все, что у них есть.
Я замолчал и стал со значением смотреть на бедного еврея, который похоже окончательно уверился в моей ненормальности и тихонько помалкивал, боясь рассердить неуравновешенного бандита, за которого меня принимал. И надо признатся основания у него были. Не хилые такие основания. Полюбовавшись на понурую физиономию сказал:
— Чтото вы сегодня кволый какой-то. Соображаете плохо. Ну да ладно! Я хочу предложить вам такой же «Мулен руж» организовать у вас здесь в Барнауле. Публики чистой в городе много. Думаю, что дело само по себе будет прибыльное, ну и торговлю драгоценностями наверняка оживит. Знаете как говорят у нас в Париже: «Лучшие друзья девушек это бриллианты». Так что подумайте над моим предложением. Если надумаете то я в доле. Вложусь деньгами и песнями. Ну, а пока позвольте откланяться. Окончательно не прощаюсь, зайду на днях.
Поднялся со стула взял тросточку и подойдя к двери оглянулся:
— Да чуть не забыл! Не вздумайте рассказать обо мне своему человеку в полиции. Для вас это будет смертельно, да и прикормленному вами полицейскому не поздоровится. Так что сидите тихо и дышите в тряпочку, а мои люди присмотрят, чтобы вас никто не обидел. Адью!
Выйдя в торговый зал, увидел забавную картину: приказчик сидел на полу с синяком под глазом, а над ним мрачной глыбой нависал Митька и сверлил того взглядом ничего хорошего бедному еврейчику не обещавшему.
— Тор, что тут у вас?
— Да вот крысеныш смыться хотел. Меня палкой огрел и к дверям кинулся.
— Во как! — Удивился я разглядывая боевого еврейского хлопца, который подняв голову с ненавистью посмотрел на меня. — И как это он смог к тебе так тихонько подобраться? Ты тут заснул что-ли?
— Да нет. Я это…. — Смущенно промямлил Митька.
— Это? Что еще за это?
— Сережки я хотел посмотреть. Только наклонился, а тут этот с дубьем….
— Сережки…? Где они?
— Вон там под стеклом. — Мотнул головой Митька.
Блин! Вот и доверяй этим долбодятлам. Сережки он хотел посмотреть! Хм! Никак зазноба у Митьки в деревне завелась, наверное подарок хотел ей сделать.
— Таак! Ну-ка ты, террорист недоделанный. — Подозвал я приказчика. — Подай-ка сережки. Тор какие тебе понравились?
— Вот эти с синим камушком. — Указал Митька на простенькие серебряные сережки с синей стекляшкой.
Подошедший приказчик неохотно выдвинул ящик и, достав сережки, положил их на стекло, рядом с царапинами, оставшимяся после моего первого посещения.
— А что коробочки у вас тут никакой нет? Ну на нет и суда нет. Сколько стоят эти побрякушки?
— Сто рублей. — Чуть помолчав, сказал малый.
Я с интересом уставился на этого оборзевшего еврейчика. Оглядев его с ног до головы и отметив, что несмотря на некую напускную солидность, которую портил наливающийся синяк, парнишка молод. Лет восемнадцать — двадцать не больше.
— Во борзота! — Восхитился я. — Тор забирай сережки и тащи этого поца за мной. Будет вякать подбей ему второй глаз, но аккуратно, не убей не нароком.
Я снова открыл знакомую дверь, пройдя коридорчиком, вошел к не ждавшему нас пухляшу. Следом за мной ввалился Митька, держа за шиворот полузадушенного пленника. Оглянувшись и увидев красную задыхающуюся физиономию юного борца за еврейскую независимость, сказал:
— Тор воротник отпусти, а то задушишь малого. — И обратившись к хозяину добавил. — Уважаемый! Что-ж вы так плохо воспитываете молодое поколение, так они у вас в революционеры подадутся. В народовольцы! Прости господи. Не дай бог на царя — батюшку покусятся.
Пухляш с испугом и недоумением уставился на меня. Я указав на полузадушенного приказчика пояснил:
— Вот этот горячий молодой человек опрометчиво попытался проверить крепость черепа у Тора. Спешу заверить, что голова у тезки скандинавского бога очень крепкая и он даже не сильно рассердился, поскольку ваш мальчик жив, хоть и не совсем здоров. Но чтобы подобного больше не случалось я налагаю на вас штраф.
С этими словами я взял со стола один брюлюк и положил его к себе в карман. Гуревич, проводив камешек взглядом, уставился на племянника или кем там ему приходится этот борзый молодец. Не дождавшись от пухляша комментариев, сказал:
— Ну что-ж раз инцидент исчерпан, то у нас есть до вас дельце. Тор покажи цацки.
Митька подал мне сережки и я положил их перед ювелиром:
— Что стоят эти украшения?
Тот, поглядев на меня потом на стоящего за мной и пытавшегося, что-то сказать приказчика, которому я вовремя заткнул рот легонько врезав локтем в солнечное сплетение, назвал цену, завысив ее раза в два, если не больше.
— Пятнадцать рублей.
Я насмешливо поцокал языком и предложил:
— Урежь осетра, любезный. Назови нормальную цену.
Тот нехотя проговорил:
— Восемь рублей.
— Ладно! Хрен с вами. Тор заплати.
Митька покопавшись в кармане вытащил небольшую кучку бумажек и отсчитав восемь рублей положил их на стол. Я подал ему сережки и повернувшись пошел к дверям. У дверей остановился и пропустив идущего следом парня обратился к пухляшу:
— Я тут посмотрел вашу лавчонку. Как-то вы без огонька работаете на ниве впаривания ваших цацак клиентам. Тускло у вас все. Драгоценности должны сверкать и манить. Надо вам витрины подсветить. Жаль электричества у вас в городе пока нет, так хоть лампами осветите. Плакаты на стены повесьте, с красивыми дамами примиряющими брошки или колье, с надписью «Бриллианты лучшие друзья девушек» или «Для дамы замужней — ожерелье жемчужное». Напрягите фантазию поработайте мозгом и будет вам счастье. Да и о мом предложении насчет «Мулен руж» поразмышляйте. За сим разрешите откланяться.
Больше книг на сайте - Knigoed.net