Шмулик открыл глаза. По обеим сторонам дороги - густой лес. Навстречу телеге быстро едут два велосипедиста. За плечами у них поблескивают в лучах заходящего солнца ружья.
Шмулик хотел, было, соскочить с телеги, но было уже поздно.
- Стой! Куда?
- Домой, в село Шидловцы, - дрожавшим голосом ответил старик.
- Что у тебя в телеге?
- Ничего нету, ничего... С работы возвращаюсь.
- Где документы? А это кто? - указывает второй полицай на мальчика. А ну-ка, слазь с телеги !
Полицаи принялись ворошить в подводе солому. Увидев, что они отвлеклись от него, Шмулик перепрыгнул через канаву и бросился в гущу кустов.
- Стой, стой, - кричат полицаи. Пуля просвистела над ухом и вонзилась в ствол сосны. Вслед за ней свистнула еще одна, и еще. Шмулик бежит. Сосновые иглы исцарапали ему лицо. Несколько раз он падал и расшиб себе лоб, но тут же вскакивал на ноги. Наконец он почувствовал, что его силы иссякли. Остановился. Вокруг тишина. Он в самой гуще леса. Ни тропинки, ни малейшего признака человека. Солнце уже давно село, и ночная тьма окутывает все кругом. Ему вдруг вспомнилась мать, как он видел ее в последний раз, сидящей на узелке в углу вагона, у стенки.
- Мама, мамочка... Как же я бросил тебя в беде?
У Шмулика сжалось сердце. Он то оправдывался перед собой, что мать сама велела ему прыгать: авось он останется в живых и поможет ей; то снова его охватывало отчаяние. Он снова зажмурил глаза, и ему почудилось, будто перед ним стоит мать и подает ему стакан горячего какао и свежую булочку, намазанную маслом. Шмулик протянул руку за стаканом и втянул в себя аромат живительного напитка. Но рука его только беспомощно опустилась и наткнулась на сломанный сук. Шмулик слизнул капельку крови на царапине. Наконец он встал, покачиваясь на слабых ногах, не зная, в какую сторону идти. Он должен найти что-нибудь поесть и попить, иначе ему конец.
Шмулик побрел по лесу без всякой тропинки. Земля была покрыта мхом и прошлогодними гнилыми листьями.
Сколько времени он уже так бродит? Минуты, часы или целый день? Он потерял чувство времени. Лес был полон жизни. Над головой пели птицы; дятел стучал по стволу высокой старой сосны, и эхо вторило ему со всех сторон. По земле ползали черные и рыжие муравьи. Иногда прямо у Шмулика из-под ног выскакивал вспугнутый им мелкий зверек, наверно, заяц.
Вдруг он почувствовал, что почва прогибается под ним. Под ногами проступила вода. Деревьев стало меньше, больше густых кустов. Острая высокая трава, росшая повсюду, проткнула портянки Шмулика и ранила его ноги. Не иначе как он забрел уже в болото. Шмулик остановился.
Вдруг его слух уловил чьи-то шаги. Мальчик замер на месте. Тихо. Опять шаги. Слышно, как трещат под ногами сухие ветки. Затаив дыхание, Шмулик спрятался в густых кустах.
- Му-у-у,- раздалось мычание коровы раз, второй, и затем грубый окрик:
- Ты куда, скотина, черт тебя побери! Назад, а то расшибу твою дурную башку!..
Из кустов появилась сначала бурая рогатая голова коровы, а вслед за ней нестриженая голова пастуха. Тяжело дыша, он безуспешно старался обогнать корову и завернуть ее обратно.
Радость при виде человеческого существа победила в Шмулике чувство страха. Он вышел из кустарника и стал перед коровой, которая испуганно отпрянула, остановилась и побежала назад.
Только теперь пастух заметил Шмулика. Смерив мальчика взглядом с ног до головы, он процедил сквозь зубы по-белорусски:
- Ты кто, жидок?
Шмулик ответил не сразу. Вдруг в голове у него мелькнула идея, и он заговорил по-русски:
- Нет, я русский. Отец был военный. Немцы забрали всю семью, а я убежал. И тут же добавил:
- Голодный я.
Пастух подозрительно оглядел его и сказал:
- Еврей или русский, мне все равно. Многие сейчас бродят по белому свету без хлеба и крова над головой. Ох-хо-хо... Времена-то настали, упаси Господь...
Он рукой поманил Шмулика за собой. Привязав к рогам сумасбродной коровы веревку, пастух потащил ее за собой, громко бранясь:
- Ах ты, черт, рогатый! Набралась ума! Люди безобразничают, а скотина у них учится. Эта молодуха тоже завела себе обычай-убегать. Ах ты, тварь поганая.
Шмулик, поколебавшись, поплелся вслед за крестьянином и за его коровой, со страхом прислушиваясь к брани пастуха.
Вскоре они очутились на поляне, окруженной ивами и густо поросшей травой и папоротником, который доходил Шмулику чуть ли не до пояса. На поляне с аппетитом уплетали свежую траву несколько овец, корова и телка. Старик-пастух подошел ко пню, поднял потрепанную сумку, достал из нее полхлебины и кусок сала, отрезал здоровый ломоть того и другого и протянул Шмулику:
- Ешь, парень!
Шмулик взял протянутую ему еду и начал жадно есть.
Пастух следил за тем, как мальчик жует сало. "С удовольствием ест, без отвращения", - подумал, было, крестьянин и успокоился.
Вдруг жирный кусок застрял в сухом горле Шмулика. Пастух, следивший все время за выражением лица мальчика, заметил:
- Хоть и голодный ты, еврей, а все же салом брезгаешь.
- Пить хочу, где тут вода?
Пастух опять глянул на бледное лицо мальчика. Поколебавшись секунду, велел идти за ним. Подойдя к щиплющей траву корове, приказал: "А ну-ка, нагнись". Затем сам подогнул колени, залез корове под брюхо и потянул за полные сосцы. Тонкая струйка теплого молока брызнула на траву. Шмулик не стал дожидаться особого приглашения; засунув голову корове под брюхо, принялся глотать живительный напиток. Утолив жажду, он опять принялся за хлеб с салом.
- Куда ж ты идешь? - спросил его пастух.
- Не знаю. Нет у меня дома.
- А прежде где был?
- Бродил по селам.
- Чего же дома не остался?
- Немцы пришли в деревню, русских искали. Когда мать забрали, я убежал.
- Нынче ночью где спал?
- В лесу, под деревом.
- А хромаешь почему?
- Споткнулся в темноте о пень. Пастух замолчал. Видно было, что он что-то взвешивает в уме.
Потом встал, собрал свое маленькое стадо, повернулся к Шмулику и сказал, указывая рукой:
- Я живу там, на краю деревни. Мой дом с краю. Ночью можешь прийти переспать.