Шуля хотела было ответить "двенадцать", но вспомнила, что с начала войны уже прошло два с половиной года, хотя разве можно назвать эти два года жизнью? Иногда ей казалось, что детство ее ушло безвозвратно и что она стареет с каждым днем.
- Пятнадцать, - неуверенно ответила она.
- Пятнадцать, - повторила вслед за ней игуменья, - ты еще молода. Я надеюсь, что Пресвятая Богородица смилостивится над тобой и озарит твою душу Святым духом. Сестра Тереза просила за тебя, и я готова взять на себя риск и приютить тебя. Может быть, и ты со временем примкнешь к великому лагерю славящих имя Иисуса и найдешь среди сих стен покой для своей заблудшей души.
Старуха позвонила. Дверь тихо отворилась, вошла Фелиция.
- Переведи ее к новым воспитанницам, - сказала мать Беата. - Сестра Фелиция будет твоей наставницей и станет смотреть за тобой, - снова повернулась она к Шуле. - По всем вопросам обращайся к ней. Надеюсь, Волею Матери Божьей, мне не придется слышать жалоб на тебя.
Шуля повернулась к двери.
- Преклони колени и поцелуй руку матери игуменьи, - остановив девочку, прошептала Фелиция.
Прошло несколько дней, и Шуля втянулась в ритм новой жизни. К ней как будто вернулось прежнее душевное равновесие. Внешне она была всем довольна.
Работу свою Шуля выполняла старательно и усердно. Она легко все схватывала и запоминала. Воспитатели были ею довольны. Они полагали, что из нее выйдет добрая монахиня. Никогда ее не видели бездельничающей или занимающейся делом, не подобающим воспитаннице монастыря: она не прихорашивается перед зеркалом, не кокетничает. Никто не слышал, чтобы она смеялась или громко разговаривала с подругами. Чаще всего она забивалась одна в уголок, склонившись над рукоделием или книгой.
Жизнь воспитанниц состояла из молитвы, работы и учебы. Около тридцати девочек в возрасте от девяти до семнадцати лет размещались в особом корпусе в конце монастырского двора. Восемь-десять девочек жили вместе в одной длинной комнате, в которой вдоль стен стояли узкие железные кровати и между ними маленькие тумбочки - одна тумбочка на две койки. В спальне было холодно и неуютно. Кровати, застланные белыми простынями, выглядели как солдаты в строю.
Перед восходом солнца дежурная монашка будит воспитанниц на утреннюю молитву. Услышав звонок, Шуля радостно поднимается, торопливо надевает серое платье, встряхивает простыню на постели и выходит из спальни. Построившись парами, девочки выходят на двор, оттуда - в маленькую монастырскую капеллу.
Полутьму зимнего утра рассеивает свисающая с потолка большая лампада и вторая, поменьше, горит перед алтарем. Воспитанницы входят парами и опускаются на колени с одной стороны алтаря. Затем входят остальные жительницы монастыря: монашки в послушницы - и становятся на колени с другой его стороны. Наконец, когда все уже на своих местах, появляется мать-игуменья в сопровождении священника.
После молитвы - два часа работы: кто прибирает комнаты, кто помогает на кухне, кто во дворе. Во время завтрака - короткая молитва, и опять работа до полудня. Старших учениц, бывает, посылают на различные работы в город.
Монастырю принадлежал приют для подкидышей и сирот, а также прачечная и швейная мастерская. Учениц обучали уходу за младенцами, шитью и вышиванию.
После полуденной молитвы воспитанницы группами, по возрасту, собирались в нескольких комнатах, служивших учебными классами.
В группе Шули было восемь девочек. Учил их молодой монах брат Бонифаций. Большая часть уроков посвящалась религии: молитвы, основы католической веры, история христианской церкви, религиозные гимны и жития святых. Уроки наводили на Шулю тоску. Ей хотелось уроков естествознания, литературы. Однажды она даже задремала на уроке, и ее спасла соседка по комнате, подтолкнув локтем. Выручала Шулю отличная память. Она легко заучивала целые главы из жития святых и молитвенные гимны.
Учитель часто хвалил усердие и прилежание Оните.
Только одного не мог понять брат Бонифаций: как это такая способная девочка не принимает участия в классных беседах. Брат Бонифаций изучал педагогику и считал себя современным воспитателем. Он старался развивать самостоятельное мышление у своих учениц, проводя беседы и дискуссии об основах веры. Но на все вопросы у него был один ответ: такова воля Божия, и нам, простым смертным, не дано познать скудным умом нашим пути Его.
Соученицы не дружили с Шулей: считали ее заносчивой. Она не принимала участия в их болтовне, шутках и шалостях, которыми они намеренно сердили сестер. Многие девочки вообще не думали стать монашенками. В монастырь их привела война, отсутствие крова над головой. Большинство хотело получить какую-нибудь специальность и после войны оставить монастырь. Некоторые даже посмеивались над религиозным усердием монашек и за спиной показывали им язык. Другие притворялись, подлизывались к монахине-воспитательнице, давали обеты поститься, чтобы показать свое религиозное рвение, а сами потихоньку нарушали посты.
Шуле были противны все эти уловки. Сначала девочки насмехались над ней, звали ее послушницей, но в глубине души уважали ее, и в конце концов оставили в покое.
После долгих месяцев мучений, Шуля все же обрела покой и чувствовала себя в безопасности. Кроме матери - игуменьи и Терезы, ее тайна была известна, казалось, только ответственной за ее воспитание - сестре Фелиции. Та время от времени приглашала Шулю к себе в комнату, старалась втянуть ее в разговор, расспрашивала о планах на будущее.
Шуля не скрывала от монашки, что она хотела бы стать медсестрой. Она все еще надеялась встретить когда-нибудь свою мать и работать вместе с ней.
Сестра Фелиция одобрила ее желание и даже обещала, что монастырь поможет ей. Многие монахини работают в больницах, и Шуля сможет стать медсестрой, но для этого ей нужно будет связать свою судьбу с монастырем. Шуля промолчала. Это рассердило монашку. Она привыкла слышать от воспитанниц клятвы и заверения, которые те произносили, преклонив колени и возведя глаза к небу; потом однако, сестра Фелиция не раз уличала девочек в нарушении клятв.
Оните же не клялась, в ее душу не так-то легко было проникнуть. Это был закрытый мир.
Когда по вечерам Шулей овладевало чувство одиночества, она выскальзывала из комнаты и отправлялась бродить одна по темным коридорам и залам монастыря. Коридор со сводчатым потолком выглядит в темноте как древняя пещера, в которой первые христиане укрывались от преследований.
Спокойно и хорошо ей бывало только рядом с Терезой, но лишь изредка Шуле разрешали сопровождать ее старшего друга, когда Тереза отправлялась в город. Сестра Тереза, любительница искусства, водила Шулю по костелам и монастырям, рассказывала об их архитектуре и стиле икон и росписей. Шуля любила ходить в красивый костел Святой Анны, смотреть издали на его тянущиеся ввысь башни.
Два-три раза в неделю девочек возили на групповую прогулку. Построившись парами, они проходили по улицам города, топча подтаявший снег, разглядывали дома и полупустые витрины, чтобы как-то развеять скуку.
Но для Шули и эти прогулки были какой-то разрядкой. Она жадно вглядывалась в лица прохожих: может, встретится кто-нибудь свой? Иногда они видели евреев, подметавших улицу. На их согнутых спинах желтела шестиконечная звезда, бледно - серые лица сливались с цветом растоптанного снега, который эти тени людей из последних сил сгребали к обочине.
Шуля с надеждой вглядывалась в измученные лица: может быть?. . Но напрасно.
БИРУТЕ МАГДАЛЕНА
Прошла суровая зима. Снежные бураны бушевали вовсю; долгие месяцы земля была покрыта снегом. Кровь, впитавшаяся в землю, не заставила его покраснеть. Он оставался белым и блестел под бледными лучами зимнего солнца, пока не серел под ногами прохожих.
В апреле растаявший грязный снег наполнил придорожные канавы. Временами мутная вода переливалась через края канавы и заливала тротуар и мостовую. Прохожие недовольно кривились, поднимали ноги повыше и бормотали :
- Евреев, вроде, уже нет, а порядки еврейские остались.. .
Тереза обещала Шуле взять ее вечером на прогулку. После уроков Шуля вошла в круглый зал перед кабинетом матери - игуменьи. Она хотела пройти в длинный коридор, по обе стороны которого были двери в кельи монахинь, однако в удивлении остановилась: в коридоре возле окна стояла группа девочек. Все были одеты в длинные темные платья, похожие на те, которые носили воспитанницы монастыря, и черные береты на головах. Девочки выглядели испуганными и растерянными. На скамье, заваленной узелками, сидели две незнакомые монашки. Из-за двери кабинета матери Беаты доносились голоса. Шуля подумала было вернуться назад, но любопытство одолело ее. Она прошла по коридору и остановилась перед дверью в келью сестры Терезы. Постучала - ответа нет. Что случилось с сестрой Терезой? Неужели забыла? Впервые Шуля не застала ее в комнате в назначенное время. Она уже собралась вернуться к себе, как в конце коридора увидела высокую тонкую фигуру монашки, торопливо идущей навстречу.
Не сказав ни слова девочке, Тереза открыла дверь и жестом пригласила ее войти,
- Сядь, Оните, - сказала она коротко, указывая на табурет, а сама стала у окна. Несколько минут прошли в молчании. Шуля смотрела на чуть согнувшуюся спину монашки, заслонившей от нее все окно, и ждала. Наконец Тереза повернула к ней лицо. Оно было краснее обычного, веки нервно подрагивали. Шуля почувствовала, что ею тоже овладевает беспокойство.
- Ты видела этих девочек? - заговорила вдруг монахиня, шагая взад и вперед по маленькой комнатке. - Их выгнали сегодня утром из монастыря сестер Урсулинок. Уж и святых мест не уважают антихристы эти, - процедила она сквозь зубы, - а еще католики, язычники проклятые !
Шуля молчала, она не поняла: кто эти язычники ? Немцы ?
- Ох, Господи Боже, не давай свинье рога, а то весь мир забодает, вздохнула монахиня, опустившись на стул. - Всего несколько лет назад они получили Вильно (Вильно было в 1921 году захвачено польским генералом Желиговским. Все годы литовцы напрасно требовали от международных организаций возвращения им их исторической столицы. Только в 1939 году они получили ее от Советского Союза и тут же начали преследовать поляков, проживавших в Вильно и окрестностях.) и уже думают, что они господа над нашими душами, - продолжала она ворчать, поджав губы.
Шуле казалось, что Тереза совсем не смотрит на нее и разговаривает сама с собой. Только теперь ей стало ясно, что речь идет о литовцах. Сестра Тереза была полькой. Шуля давно заметила, что она недолюбливает литовцев. Даже верность христианским заповедям не могла уменьшить эту неприязнь, и временами она прорывалась даже в ее словах. Тереза не могла примириться с поражением Польши и не простила литовцам того, что они стали хозяевами ее родного города.
Несколько успокоившись, она рассказала Щуле, что литовские власти закрыли монастырь Урсулинок, заподозрив, что он поддерживает связи с польским подпольем. Нескольких монахинь арестовали, остальных изгнали. Группу воспитанниц перевели сюда.
- Антихристы! - не могла успокоиться сестра Тереза. Потом она опустилась на колени перед распятием и погрузилась в молитву.
Вечером, войдя в спальню, Шуля увидела, что там стало теснее: добавились две кровати. На соседней кровати из-под одеяла торчала рыжеволосая голова. Новая соседка Шули спала, уткнувшись лицом в подушку.
Шуля проснулась от неприятного ощущения: кто-то смотрел на нее. Открыла глаза, и ее взгляд встретился со взглядом пары уставившихся на нее темно-карих глаз. Шуля вздрогнула, в ней пробудилось смутное воспоминание. "Я знаю эту девочку!"
Новая девочка задрожала, отвернулась и натянула одеяло на голову.
"Кто она, где я ее видела?" - билось в голове Шули. Вдруг выплыло откуда-то из глубин подсознания: "Ведь это же Ривкеле! Ривкеле Виленская с улицы Мапу!"
Ее захлестнула волна радости: Ривкеле Виленская жива и находится рядом с ней. Шуля огляделась по сторонам: все спят. Спальню освещает бледный свет луны и маленькая лампадка, перед иконой Девы Марии. Без колебаний Шуля встала с постели и подошла к кровати соседки. Осторожно стащила одеяло с головы девочки. Как изменилось лицо подруги, как вытянулись и впали щеки, которые когда-то были такими круглыми... И эти синие круги под глазами.. .
- Ривкеле, - прошептала она, - Ривкеле, это ты ?
Но девочка вся сжалась, будто ее ужалила змея. В глазах ее застыл ужас.