- Да вы бы, сударь, немного подальше от этих... неловко вам, - шепнул Тёме на ухо старик, когда Тёма собрался было раздеваться.
"Это верно!" - подумал Тёма и, обратившись к ватаге, сказал:
- Нам в гимназии нельзя... нам запрещено вместе... Вы здесь купайтесь, а я пойду подальше...
Ватага переглянулась, а Тёма со стариком ушли.
- Ну, вот здесь уж можно, - проговорил старик, когда ватага скрылась из глаз благодаря выступающему камню. Тёма разделся и полез в воду. Пока он купался, старик сидел на берегу и не мог надивиться искусству Тёмы. А Тёма старался.
- Я могу вон до тех пор доплыть под водой, - кричал он и с размаху бросался в воду. - Я и на спине могу, - кричал опять Тёма. - Я могу и смотреть в воде!
И Тёма опускался в воду, открывал глаза и видел желтые круги.
- А я могу... - начал снова Тёма, да так и замер: ни старика, ни платья не было больше на берегу. В первую минуту Тёма и не догадался о печальной истине: ему просто стало жутко от одиночества и пустоты, которые вдруг охватили его с исчезновением старика, и он бросился к берегу. Он думал, что старик просто перешел на другое место. Но старика нигде не было. Тогда он понял, что старик обокрал его. Растерянный, он пришел к ватаге, уже выкупавшейся и одетой, и сообщил ей свое горе. Розыски были бесполезны. Все пространство, какое охватывал глаз, было безлюдно. Старик точно провалился сквозь землю.
- Может, это нечистый был, - сделал кто-то предположение, и у всех пробежали мурашки по телу.
- Пойдем, - предложил Яшка, не отличавшийся храбростью, и, быстро вскочив, напялил шапку на мокрые волосы.
- А я как же? - жалобно проговорил Тёма.
Была одна комбинация: остаться Тёме на берегу и ждать, пока дадут знать домой. Но одному было страшно, а из ватаги никто не хотел оставаться с ним. Всех напугал нечистый, всем было страшно, все спешили уйти, и Тёма волей-неволей потянулся за всеми.
- У-ла-ла-а! Голый мальчик!
- Голый мальчик! Голый мальчик! - И толпа городских ребятишек, припрыгивая и улюлюкая, бежала за Тёмой.
Голый мальчик не каждый день ходит по улицам, и все спешили посмотреть на голого мальчика. Тёма шел и горько плакал. Почти каждый прохожий желал знать, в чем дело. Но Тёма так плакал, что говорить сам не мог; за него говорили его друзья. Это было очень трогательно. Все останавливались и слушали, слушал и Тёма. Когда рассказ доходил до мундира, Тёма не выдерживал и начинал снова рыдать.
- Но почему же вы не возьмете извозчика? - спросил Тёму господин в золотых очках.
"Извозчика?!" - думал Тёма. Разве мало убытков папе и маме от пропавшего платья! Нет, он не возьмет извозчика.
Два господина остановили процессию и тоже пожелали узнать, в чем дело. Выслушав, один из них спросил Тёму:
- Как ваша фамилия?
- Ка-ка-рташев, - ответил, захлебываясь, Тёма.
- Генерала Карташева? - переспросил удивленно господин и, посмотрев насмешливо на своего спутника, проговорил пренебрежительно: - Венгерский герой!
- А-га! - протянул небрежно его спутник. И оба прошли, чему-то улыбаясь.
Сердце Тёмы болезненно сжалось от этих туманных, насмешливых намеков. Ему ясно было одно: над его отцом смеются! И ему стало так больно, что он забыл, что он голый, и весь потонул в мучительной мысли. Теперь, когда спрашивали его, как фамилия, Тёма отвечал уже нерешительно и робко. Съежившись, он снова ждал какого-нибудь обидного намека и пытливо смотрел в глаза спрашивавших.
- Вы сын генерала?
- Да, - отвечал почти шепотом Тёма.
- Бедный мальчик! Возьмите извозчика.
Слава богу, этот ничего не сказал.
- Генерала Карташева?! Николая Семеныча?!
Тёма стоял ни жив ни мертв. Это было на базарной площади, и говорил высокий, здоровый, немного пьяный старик.
"А вдруг он меня сейчас ударит?!" - подумал Тёма.
- Батюшки мои! Да ведь это мой генерал! Я ведь с ним, когда он эскадронным еще... Я и жив через него остался! Лизка! Лизка-а!
Подошла толстая краснощекая торговка.
- Воз давай! - орал старик.
- Какой еще воз?
- Давай воз! Генеральский сын! Того генерала, что жизнь мою... Помнишь, дура, говорил тебе сколько раз... Офицер на войне... Ну, вот из-под лошади... Э, дура!
"Дура" вспомнила и с любопытством осматривала Тёму.
- Ну, так вот сын его... Ну, давай, что ли, воз! Сам повезу... С рук на руки сдам. Вот что!
- А кавуны? С десяток еще осталось.
- Ну их! Какие тут кавуны! Давай воз! Ах ты, грех какой! Ну, беда! Ах он, окаянный!
Так причитая, размахивая руками, то наклоняясь к Тёме, то опять выпрямляясь, ораторствовал старик, пока дочь его, сидя на краю телеги, поворачивала лошадь в толпе.
- Вот какое дело вышло! - продолжал кричать старик, обращаясь к окружающим, - первый генерал, можно сказать, и на вот!.. То ись, значит... одно слово! Прямо отец!.. Строг!.. А чтоб обидеть - ни-ни! Тут вот сейчас смерть твоя, а тут отошел, отошел... и нет его: голыми руками бери! И любили ж! Ну, прямо вот скажи: ложись и помирай! Сейчас! Ей-богу!
- Конечно, ежели, к примеру, хороший господин... - поддержал старика мастеровой.
- То ись, вот какой господин - что тебе, солдату, полагается, значит, бери, а водку особо. Вот какой господин!
Этот довод окончательно убедил толпу.
- Такому господину и послужить можно!
- Известно, можно!
- То вже не то що як, а то господын...
А старик уже сидел на возу и только молча одобрительно кивал головой на сочувственные отзывы толпы. Сидел и Тёма, укутанный в свиту, с наслаждением прислушиваясь к словам старика.
- Ты хорошо знаешь моего отца? - спрашивал Тёма.