Танец закончился, и Сирил с своими дружками упорхнули за кулисы. В эту минуту рядом со мной послышался голос.
- Папка!
Старикан Блуменфилд хлопнул в ладоши, и герой, сотрясавший воздух очередной руладой, мгновенно заткнулся. Я прищурился, всматриваясь в темноту. Так и есть, это был не кто иной, как маленький веснушчатый друг Дживза! Он стоял в проходе, засунув руки в карманы, с таким видом, будто театр принадлежал ему одному. В зале воцарилось молчание; присутствующие почтительно ожидали дальнейшего развития событий.
- Папка, - повторил ребёнок, - этот номер не пойдёт.
Блуменфилд-старший расплылся в улыбке.
- Тебе он не понравился, мой мальчик?
- Меня от него мутит.
- Ты абсолютно прав.
- Здесь нужно что-нибудь похлеще. Чтоб было позабористей.
- Совершенно верно, мой мальчик. Так и запишем. Ладно, можете продолжать.
Я повернулся к Джорджу, который что-то невнятно бормотал себе под нос.
- Послушай, Джордж, старина, кто этот мальчик?
Старина Джордж глухо застонал, словно у него разболелся зуб.
- Сын Блуменфилда. Я понятия не имел, что он сюда проник. Теперь начнётся!
- Он всегда так себя ведёт?
- Всегда.
- Но почему старикан его слушает?
- Этого никто не знает. Может, тут дело в отцовской любви, а может, Блуменфилд считает, что сын приносит ему удачу. Лично мне кажется, старик убеждён, что ума у мальчика не больше, чем у среднего зрителя, и поэтому пьеса, которая понравится ребёнку, не сможет не произвести впечатления на публику. Соответственно, то, что ему не понравится, никто не пойдёт смотреть. Этот мальчик - чума, проказа и отрава. Его следовало удушить при рождении!
Репетиция продолжалась. Герой допел свою арию. Затем произошла перепалка между режиссёром и Голосом по имени Билл, который гремел откуда-то сверху. Потом на сцене вновь началась толкотня, и, наконец, настало время выхода Сирила.
Я так и не разобрался до конца, в чём заключался сюжет, но помню, что Сирил был каким-то английским лордом, приехавшим в Америку по определённым причинам. До сих пор он произнёс всего две фразы: <Эй, послушайте!> и <Да, клянусь своими поджилками!>, но так как я много раз слышал его роль, я знал, что скоро он начнёт заливаться соловьём. Откинувшись на спинку кресла, я приготовился слушать.
Он стал заливаться соловьём минут через пять. К этому времени страсти разгорелись. Голос и режиссёр разругались в пух и прах по поводу какого-то прожектора. А как только они немного угомонились, цветочный горшок упал с подоконника, чуть было не отправив героя в больницу. Короче, когда Сирил, стоявший как столб у пальмы, выбежал на середину сцены, чтобы оживить представление, атмосфера накалилась до предела. Героиня что-то говорила забыл, что именно, - а певцы хора во главе с Сирилом беспокойно топтались на месте - так всегда бывает перед исполнением номера.
Первая фраза Сирила была: <Эй, послушайте, знаете ли, вы не смеете так со мной говорить, знаете ли!>, и, по-моему, он заставил свою гортань работать с энергией и je ne sais quoi. Но, разрази меня гром, прежде чем героиня успела ему возразить, наш маленький веснушчатый друг вновь решил высказать протест.
- Папка!
- Да, мой мальчик?
- Этот тип никуда не годится.
- Какой тип, мой мальчик?
- С лицом как у дохлой рыбины.
- Но у них у всех лица как у дохлых рыбин, мой мальчик.
Казалось, ребёнок понял справедливость сделанного ему замечания. Он высказался более опредёленно.
- Этот урод.
- Какой урод? В середине? - спросил старикан, указывая на Сирила пальцем.
- Угу. Дрянной актёришко.
- Я тоже так считаю.
- Зануда!
- Ты абсолютно прав, мой мальчик. Я давно за ним наблюдаю.
Когда разговор отца с сыном закончился, Сирил, до сих пор стоявший с отвисшей нижней челюстью, встрепенулся. Даже с заднего ряда, где я сидел, было видно, что уязвлённая гордость Бассингтон-Бассингтонов приготовилась к битве. Сначала у Сирила покраснели уши, затем нос, потом щёки, и через четверть минуты он стал похож на спелый помидор.
- Какого хрена вы имеете в виду?
- Какого хрена вы имеете в виду? - проревел Блуменфилд. - Не смейте кричать со сцены!
- У меня руки чешутся отделать этого маленького негодяя!
- Что?!
- Руки чешутся!
Старикан раздулся как мыльный пузырь и стал похож на воздушный шарик.
- Я вам, мистер!!! Как вас там!!!
- Я Бассингтон-Бассингтон, а добрые славные Бассингтон-Бассингтоны: я хочу сказать, Бассингтон-Бассингтоны не привыкли:
Блуменфилд в нескольких словах выразил своё мнение о Бассингтон-Бассингтонах и о том, к чему они не привыкли. Его сочную, яркую речь сбежалась послушать вся труппа. Счастливые лица выглядывали из-за кулис и кадок с пальмами.
- Ты не должен халтурить, когда работаешь на моего папку, - заявил веснушчатый ребёнок, укоризненно качая головой.
- Нос у тебя не дорос командовать! - запинаясь, выкрикнул Сирил.
- Что такое? - рявкнул старикан. - Вы знаете, что этот мальчик - мой сын?
- Да, - ответил Сирил, - и я сочувствую вам обоим.