— КТО ТЫ?! — громогласный рев ударил по моим ушам. Я открыл глаза и не мог поверить…
— О…Один?… — мой голос шепотом покинул легкие. Впереди стояла огромная величественная фигура мужчины. Его волосы были седы и лицо обрамляли морщины, но тяжелый плащ и сверкающая кольчуга не могли скрыть могучую стать воина. Единственный глаз пронзительно сверлил меня стальным блеском.
— Да, это моё имя! Но кто же ты? — пророкотало в ответ.
— Эгиль, меня зовут Эгиль. — страх пропал, я вспомнил, что выпил из ведуньей чарки. Белочка значит, ох не стоило моему юному организму столько пить…
— Ты назвал мне свое имя, дитя, но не сказал кто ты.
— Я человек, сын Синдри и Асвейг. — сказал я и огляделся. Мы стояли на пересечении девяти дорог в сени гигантского древа. Взгляду открывался лишь необъятный ствол, скрывающийся в облаках и туман, в молочной вуали которого терялись пути.
— Человек? Хммм…я сомневаюсь. Норны[1] не плели нить твоей судьбы, Эгиль. Ты сын своего отца и рожден от своей матери, но душа твоя не принадлежит этому миру. Так кто же ты?
— Разве есть значение, кто я? Здесь у меня есть семья и есть смысл. А ты мне представлялся иначе, Всеотец! — мне вдруг стало так весело. Что за грибы засыпала в это варево Сигрун, если я болтаю с Одином, где-то в междумирье под тенью Иггдрасиля!
— И как же я представлялся тебе, сын Синдри? — Бог сощурил единственный глаз.
— Ветхим старцем в широкополой шляпе. А ты похож на Зевса греческого, только одноглазого!
— Ты откуда Зевса знаешь?! — прогремел Один.
— Да что же ты кричишь… ну как… в учебниках школьных читал, в кино видел. А чего такого?
— Мне не понять речей твоих. Но удивлен я, что знаешь богов Грикланда[2].
— Так Зевс тоже есть? — мне вдруг стало любопытно, как далеко зайдет моя галлюцинация.
— Он жив, но слаб. Сам я никогда не видел чужих богов, однако открылась мне эта мудрость, и платой за нее послужил глаз. — пробасил Всеотец.
— Разве вы не в одном мире живете, Нарния там или Средиземье?
— Ох, дитя… Ваш Срединный мир — Мидгард, единственное место, что связывает Сущее. Древо жизни и смерти, Иггдрасиль, держит на своих ветвях девять наших миров, но через Мидгард оно соприкасается с другими Древами. И боги, в отличии от людей, не могут покинуть священный ясень, поэтому хоть я и знаю о Зевсе, его я не видел.
— Хочешь сказать, что таких Мировых деревьев целая роща? — усмехнулся я.
— Ты не представляешь, как велико сущее, Эгиль. И люди сами расширяют его границы. Поэтому и спрашиваю тебя, кто же ты? Хоть ты и родился на земле людей, но ей не принадлежишь, как и любому из известных мне миров. — очень уж у него складно выходило. Мне даже начало казаться, что это действительно происходит, ведь если я оказался младенцем в древней Скандинавии, то почему бы и происходящему сейчас не быть правдой.
— Я из другого времени…сам не знаю, как оказался здесь. Но я умер в том месте, откуда пришел. Когда снова открыл глаза, оказался в теле младенца… это все, что я знаю.
— Впервые за вечность моей жизни я вижу такое. Теперь понятно, почему ты так заинтересовал Локи. Поведай мне о своем времени, скиталец. — прозвучал глубокий голос Одина.
— Мне не известно, сколько живут боги, но через тысячу и еще пару сотен лет, ты и сам всё увидишь, — улыбнулся я, — Но если настаиваешь, то расскажу. Что ты хочешь узнать?
— Меня забавляет твоя дерзость, Эгиль, сын Синдри, в этом ты похож на отца! Хоть ты и выходец других времен, я чувствую в тебе мою волю. Скажи мне о нашем будущем! Почитаю ли богов Асгарда? Известно ли тебе о Конце Сущего, Рагнереке?
— Думаю, что я расстрою тебя. В моем времени вы живы лишь в сказках. Рагнарек, это когда весь Мир погиб и зародился вновь? Такого не произошло, но было очень много войн, про каждую из которых можно сказать, что она изменила мир.
— Значит вот каков наш конец… Думал я, что мы сгорим в пламени огненного великана Сурта, а на деле сгорит память о нас. Почему же мои дети забыли о своих богах?
— Я читал, что христианский бог занял ваше место. Его теплый Рай стал людям ближе, чем бесконечные битвы в Вальхалле. Да и к тому же, золота у его последователей гораздо больше, а где богатство — там и бог. — вздохнул я.
— Не ожидал, что наше место займёт этот наглый южанин! А он только стал сильнее, после разорения христианских святилищ. Тяжелые слова ты открыл мне… — помрачнел Отец Битв. Теперь его возраст отчетливо читался в единственном глазе.
— Почему же ты веришь мне, я ведь мог и обмануть. И вообще, как я здесь оказался?
— Мог, но не стал, и я верю тебе, Эгиль. После смерти моего сына, Бальдра, я слежу за всеми проделками Локи. Поэтому, когда он затуманил твою душу в образе девушки, я указал Асвейг на это. Твоя мать помешала ему, и ты провалился в забытье. — поведал мне Один.
— Так значит это все сон? Этого не происходит в реальности?
— Конечно, это сон. Но почему это не может происходить на самом деле? Существовать может все, во что верит человек. — улыбнулся он.
— Тогда, где же твои вечные спутники вороны и волки?
— Мои птицы здесь, но ты их не видишь. А с волками скоро познакомишься сам… — Всеотец загадочно усмехнулся. — Самая длинная ночь подходит к концу, Эгиль, и границы Миров крепнут вновь. Это не последняя наша встреча, поверь и проснись! — он опустил руку мне на плечо, и я почувствовал такую тяжесть, что она с огромной скоростью уронила меня на землю.
[1] Норны (nornir) — в скандинавской мифологии божества, определяющие судьбу людей при рождении. Из «Прорицании вёльвы» и в «Младшей Эдде» нам известны три норны — Урд («судьба»), Верданди («становление») и Скульд («долг»), живущие у источника Урд в корнях мирового древа Иггдрасиль (являющегося и древом судьбы), которое они (по «Младшей Эдде») ежедневно опрыскивают влагой из источника.
[2] Грикланд (Grikkland или Girkland), так скандинавы называли Грецию.