Весна ознаменовалась прибытием Хаука Ястреба на наш причал. Собственно, он пришёл с целью оповестить отца, что конунг Харальд собирает войска и просит Синдри присоединиться к нему. Кроме того, за время совместных плаваний Хаук с моим отцом сдружились, и им обоим было приятно видеть друг друга. В честь встречи накрыли богатый стол, за которым присутствовал и я.
— Значит Харальд решил действовать все-таки этой весной? — задумчиво сказал наш ярл.
— Да, когда он наиболее силен, а наши враги, напротив, ослаблены. Это лучшее время, чтобы действовать! — азартно ответил Хаук.
— Пожалуй, что так.
— Тебя что-то тревожит, Синдри-ярл?
— Эйрик-конунг меня тревожит. Он не станет вмешиваться в дела Харальда, но при этом ему никто не помешает разорить мои земли, когда мы будем в вике. — угрюмо проговорил отец.
— И ты не помешаешь Эйрику, даже если останешься здесь! Он конунг, хоть и не такой большой, как сыны Рагнара или Харальд, но кораблей у него на десяток твоих крепостей хватит! Так что даже не думай, а с семьей доверенного оставь. Вон, того же Улеба! А чего он хромает?
— Хах, занятная история… китов когда били, один криворукий лесовик с броском промахнулся и варяга за ногу поймал. Гарпун в кости застрял, Улеб сдуру острие свернул, как и шею охотничка того, да кусок в ноге остался. Вылечить-то вылечили и лишнее достали, вот только когда подвижность полностью вернется — не ясно.
— Не мудрено Шатуна с китом спутать! Ну, за скорейшее выздоровление! — Хаук отсалютовал рогом, а проходящий мимо Улеб, кисло улыбнулся.
— Когда конунг наш отплывает? — напрямик спросил отец.
— Через две седмицы. Готов будешь?
— Соберусь пока лучина тлеет! Драккары уже на воде, отплывем вместе, чего тянуть.
— Значит решено! Выплывем завтра?
— Да, воздадим жертвы богам перед походом, сделаем это сегодня и на рассвете в путь. — провозгласил Синдри и поднялся из-за стола. — Орм, пусть к вечеру приведут молодого бычка! — сказал он хольду.
Потом начались сборы. Появление Хаука не было неожиданностью, и большая часть всех приготовлений уже завершилась. Осталось загрузить провизию на драккары и рассадить людей. Отправляться решили на трех кораблях по тридцать-сорок человек на каждом. Численность войска отца составляла почти двенадцать десятков бойцов. Но часть из них было решено оставить в крепости, включая и Улеба, чему я был несказанно рад, хороший мужик этот варяг! Он, конечно, долго возмущался, но ярл своё слово сказал, и Шатуну осталось только сетовать на судьбу. У всех остальных было прекрасное настроение, лица хирдманов лучились от предвкушения драки и будущих богатств, только отец оставался серьезен.
Солнце с неумолимой скоростью опустилось до горизонта. На заснеженном лугу перед деревянными истуканами трещал большой костер, запуская в небо искры и мрачно освещая лики идолов. Ветер танцевал в пламени, раздувая его в красные знамена предстоящего похода. Огонь играл в глазах отца, но лишь те, кто знал его по-настоящему, понимали, что это отражение пожара, бушующего у него в душе. Тяжелая поступь быка, ведомого Сигрун, коснулась слуха собравшихся на капище людей. Они образовали коридор, по которому вельва провела вола в руки Синдри. Его ладонь схватила узду быка, притянув голову животного вровень со своей. Их взгляды встретились, и отец резким движением погрузил нож в шею животного, которое так и продолжило смотреть на Синдри, как будто не замечая последних секунд жизни. Клинок выпорхнул и вслед за ним алый веер горячей крови окропил белый снег перед истуканами. В следующее мгновение рубиновый фонтан наполнил подставленный к шее быка сосуд. Розовый пар закурился перед вождем и его голос разорвал тишину: «Внемлите Боги! Синдри, сын Стейна взывает к вам! Не отводите своего взгляда и память об этом походе будет греметь вечность в чертогах Вальгаллы!» его голос упал, а вместе с ним и подкосившееся тело быка. Синдри прислонил огромную чашу к кривым губам идола, и в его внутренностях забурлил багровый поток. Так каждый из истуканов отпил жизнь принесенной жертвы, которая каплями проступала из их деревянных тел. Обряд был завершён и под восторженный вой жителей Осло, подошел к концу и день. Лишь Сигрун осталась среди капища древних богов, пустыми глазами глядя в пламя…