– Петя, не говори так! Петя! – строго прикрикнула на него мать.
– Хочешь, свинья,– продолжал Петр, обращаясь к Васе,– хочешь, свинья, будем меняться: ты мне отдашь свое здоровье, а я тебе отдам мое молоко, но с сыпняком!..
– Хочу! Давай! Давай сейчас!
– Дурак ты, дурак… И больше ничего…
– Оля,– говорила бабушка.– Поддерживай Петю с той стороны.
Больного подняли со стула, повели в столовую, уложили в постель…
В комнаты давно скребся из садика Пупс, должно быть учуявший, что сегодня в доме едят беспорционно. И теперь, когда суета улеглась, его впустили.
Он вошел в комнату и от благодарности и застенчивости сейчас же стал извиваться всем своим небольшим лисьим телом и помахивать во все стороны хвостом и крутить головой.
– На, Пупсик, ешь,– бросила ему бабушка под стол кусок.– Ты тоже, бедняга, голодаешь, еще больше, чем мы. У нас хотя каждый день чай бывает.
И она бросила ему еще.
– Много ему не давайте! – закричал Вася, жуя.– Околеет!
– Ррр…– зарычал на него из-под стола Пупс, чтобы он замолчал.– Ррр…
XII
– Компресс!..– усталым вздохом произнес Петр, лежа на спине и неподвижными глазами глядя в одну точку.– Компресс… холодный… на голову…
– Ооо!..– вытянулись лица у матери больного и у сестры.
Все понимали, что это значит, если Петр просит на голову холодный компресс, и в доме сразу стало напряженно и тревожно, как в первые дни его болезни.
– Что,– как ребенку, говорила больному мать, прижимая к его лбу смоченное водой, сложенное вчетверо полотенце.– Что, наелся тогда хлеба с маслом, не послушался! Говорили, не надо! Нет, как же: "мужской ум"! Не мог еще несколько дней подождать!
Больной жалобно и покорно простонал в ответ, полусомкнув веки.
– Вот! – с отчаяньем негромко проговорила Ольга, с жалостью глядя на брата.– Дождались! Не могли досмотреть! Только что начал поправляться!
– А разве за ним усмотришь? – сказала бабушка.– Разве он нас послушается? Как мы можем справиться с ним, когда он сделался таким раздражительным, грубым, злым! С ним и со здоровым в последнее время было трудно!
– Мама, а вдруг это у него какое-нибудь серьезное осложнение? Хорошо бы, на всякий случай, за доктором послать.
– А где взять денег на доктора?
– А из тех.
– Опять из тех? И на молоко из тех, и на доктора из тех. Это, Оля, нехорошо. Те деньги не наши, чужие. Еще дело с примусами и мясорубками не начали, а деньги оттуда уже тратим.
– Ничего, мама, ничего. Там много. Вернем. Отработаем. Два-три примуса пропустим через свои руки, вот доктор и оплачен. И потом, мама, человеческая жизнь дороже всяких денег. Тетя Надя нас за них не убьет, она поймет, она хорошая.
– Ну, что ж. Пошли Васю.
Пока Вася, напевая, присвистывая и отплясывая, бегал за доктором, с большими предосторожностями доставали из каких-то недр дома и опять запрятывали туда же деньги, отсчитав от них нужную на доктора сумму. Долго спорили, кто будет давать доктору деньги: мать или дочь.
– Как-то стыдно совать ему в руку, как нищему,– говорила Ольга.
– А ты думаешь, мне не стыдно? Мне тоже стыдно.
Часа через три пришел доктор, седенький старичок, с круглой бородой, в синих очках, делающих его похожим на слепца.
– А дети где-нибудь учатся? – спросил доктор, взглянув синими очками на стоявших у косяков двери, наподобие стражи, Васю и Нюню.
Дети расхохотались над его очками и над его старостью и убежали.
– Поставьте ему клизму,– сказал доктор, выслушав Петра.
– Доктор,– мертвенным голосом с мертвенным лицом спросила шепотом Ольга.– Значит, ничего опасного нет?
– Как знать,– беря с подоконника шляпу, отвечал доктор.– К больным сыпным тифом часто опасность приходит тогда, когда они меньше всего ее ожидают. Поэтому необходимо соблюдать во всем строжайшую осторожность. У него неважное сердце, а где тонко, там и рвется. Что он, болел ревматизмом, что ли?
– Нет, доктор, он никогда не болел ревматизмом.
– А дети где-нибудь учатся?
И дети снова прыснули и снова разбежались.
– Петриченкову Петру опять хуже,– говорили на улице люди.– К нему сегодня доктор приезжал. И где они на докторов деньги берут?
- Опять клизма?! – плаксиво ныл Петр, с гримасой отвращения глядя, как вся семья возилась возле него над приготовлением клизмы.
– А кто виноват? – нравоучительно говорила мать.– Кто виноват? Сам виноват! Надо было беречься. Оля, закрой там внизу краник, я наливаю.
– Странно, что наш Петя никак не научился сам себе ставить клизму,– говорила Ольга, попадая наконечником.– Вечно у него половина воды вытечет мимо.
– Потому что при прежней власти я прожил почти что сорок лет и даже не знал, что такое клизма,– слабым, как бы волочащимся по земле голосом жаловался Петр, лежа в постели, как пловец на воде, спиной вверх, с задранной головой.– А теперь то тому клизма, то другому клизма… Неужели эта власть никогда не переменится, так и останется?..
– Ага! – злорадно подхватила сестра.– То-то! Уже и ты не веришь в близкую перемену! А нас с мамой всегда успокаиваешь: "Потерпите еще немного, вот-вот что-нибудь будет!" Вот тебе "вот-вот"! Мама, теперь понимаешь, это он нас всегда обманывал, говорил для успокоения только! Мама, подними выше кружку, а то вода совсем слабо идет. Выше, выше, еще! Нюня, не зевай по сторонам, хорошенько придерживай трубку, смотри, как она у тебя отвисает дугой! Вася, ты тоже не стой даром, встань на стул, помогай бабушке за водой в кружке смотреть, не ленись!
– Ол-ля!..– трудно позвал больной.
- Что, Петя? – наклонилась к нему сестра.– Разве очень горячая вода?
– Не-ет… Не это… Помнишь, те лишние деньги, которые тогда по ошибке передал тебе в пекарне турок, когда сдачу давал?.. Так ты их ему не возвращай!.. Тут ничего нечестного нет!.. Поняла?
– Когда вспомнил! И держит же он в голове разную ерунду!
– Я спрашиваю: поняла???