– Понятно,– сказала Нюня, и ее щеки загорелись.– Если бы нам половину всего этого, и то бы!
– А все деньги, наверное, вон в том узеньком красненьком чемоданчике сложены,– догадался Вася.
– Понятно,– опять проговорила Нюня, и ей отчего-то, быть может от такого количества денег, вдруг сделалось страшно.– Вась,– сказала она дрожа: – Довольно.
– Чего довольно?– рассердился Вася.– Почему довольно? Только еще начали.
И, в поисках съедобного, он жадно внюхивался в углы дорожных корзин, задирая вверх край крышки и в образовавшуюся щель запуская свой острый нос. Нюня, склонив в раздумье голову набок, стройненько стояла перед ним, выпятив вперед круглый животик.
– Тут что-то съедобное, должно быть какие-нибудь миндальные сухарики,– раззадоривал всячески брат сестру, сидя с расставленными ногами на полу и натаскивая на свой нос угол корзины.– Вот хорошо пахнет! А-а…– тянул он из корзины носом, как спринцовкой.
– А ну и я! – заблистала расширенными глазами Нюня и, упав на колени, стала жадно тыкать носом в щель корзины.– Все наврал. Никаких пряников миндальных нет. Пахнет чистым бельем.
– Нюнька,– вламывался уже в другую корзину Вася.– Нюхни-ка вот в эту дырку! Скажешь, не шоколадом пахнет?
– А ты крепче держи крышку, не защеми мне нос, а то я закричу.
– Я тебе закричу. Я тебе так закричу, что ты живая отсюда не уйдешь,– вдруг захотелось брату помучить сестру при виде ее беззащитности.
– Так и есть: шоколадом! – вскричала шепотом Нюня.– И еще каким!
– Это она нам его на подарки из Москвы привезла,– сказал Вася, стоя на коленях перед корзиной.
– Да, как раз, "на подарки",– не поверила Нюня.
– Почему "как раз"? Подарки нам должны быть! Она же знала, куда ехала! Она знала, что в доме есть дети! Бежим, идут!!!
Одним прыжком выбрались они из галереи в столовую, сели на стулья и придали себе невинный вид.
– Вовсе никого нет,– после долгого ожидания проговорила Нюня.
– Значит, так что-нибудь стукнуло,– произнес Вася.
Они сидели и скучающе следили за лихорадочной работой старших, бабушки и матери.
Обе женщины усердно терли мокрыми тряпками клеенку на обеденном столе.
– Мама,– спросил Вася,– а они нам заплатят за это?
– За что? – усталым вздохом отозвалась мать, работая.
– А за то, что остановились у нас. За квартиру, за самовар…
– Не говори глупостей!
– Ну, а если они сами предложат тебе на расходы?
– Да не предложат они ничего! Какое вам может быть до всего этого дело!
– Ну, а если они все-таки спросят тебя, сколько тебе дать, ты тогда, смотри, не стесняйся, больше проси. Им ничего не стоит дать, а нам пригодится, мы сможем улучшить себе питание.
– Понятно,– поддержала брата Нюня.– Сто миллионов в сутки проси.
– Ты бы только посмотрела, какие у них чемоданы! – сказал матери Вася.
Мать рассмеялась:
– Ага, значит, вы уже успели все рассмотреть!
Она не кончила фразы, как в столовую вошли приезжие, умытые, посвежевшие, довольные, с полотенцами в руках.
IV
Несколько мгновений они стояли рядом, неторопливо вытирая полотенцами руки и как бы новыми глазами осматриваясь вокруг.
Она была так моложава, а он, напротив, так старообразен, что никто не сказал бы, что это мать и сын.
Петр бросил меткое слово, когда, полчаса тому назад, в шутку назвал свою тетку королевой английской. С правильными, чересчур крупными чертами лица, с ярким румянцем на щеках, она на самом деле носила на себе какую-то печать знатной породистости. В то же время Жан, в противоположность матери, представлял собой типичнейшего плебея: долговязого, сутулого, с длинными руками и удручающе-громадными ступнями. На нем, точно на военном, все было защитно-зеленого цвета: и френч, и галифе, и длинные чулки, и фуражка.
– Ну-с,– сказала Ольга,– усаживайтесь к столу, сейчас будем чай пить.
– Бабушка Надя, садитесь! – наперебой кричали дети, нервно размахивая руками, очевидно все еще находясь под впечатлением чемоданов.– Бабушка Надя, вот здесь садитесь! Бабушка Надя, вот для вас хорошее местечко, вот, вот! Бабушка Надя, в кресло, в кресло, в мягкое кресло! В кресле вам будет покойнее!
А у самих от голодного нетерпения сводило под столом ноги, а в душе закипал бунт. Когда же, наконец, достанут что-нибудь съестное из той дорожной корзины!
– Ого, какие у вас внимательные дети! – поразилась москвичка, важно опускаясь в мягкое кресло, как английская королева.
– Все дело в воспитании,– сказала Ольга и вспыхнула от материнской гордости.– Кто как воспитывает.
– Спасибо вам, детки, спасибо, что порадовали,– ласково благодарила москвичка детей и растроганными глазами смотрела на них, на одного, на другого.– Какие же вы, однако, хорошие, какие вы заботливые! Значит, в провинции еще сохранилась нравственность, несмотря на революцию. И вы всегда такие? – спросила она у детей.
– Всегда! – выстрелили дети дуплетом.
– Ну, хорошо,– сказала москвичка.– Потом я вам дам, там у меня есть в вещах, по плитке шоколада.
– Спасибо, бабушка Надя! – звонко, как соловей, неестественно высоким голосом запел Вася, так что в горле у него потом запершило, а из глаз покатились слезы.– За шоколад спасибо!
– Спасибо, бабушка Надя! – едва поспевала за ним Нюня, еще более возбужденная, чем он, с пунцовыми щеками.– За шоколад спасибо!
– Ну, когда получите, тогда и поблагодарите,– благодушно засмеялась в кресле москвичка.– А то они уже и благодарят. Да,– вздохнула она и покачала головой,– воспитание великое дело! С него и надо было начать, а не с революции! Вот мой Жан тоже, когда был маленький… Жан! – закричала она сыну рассерженно по-французски: – Не нюхай руки! Это же дурно!
А Жан, едва усевшись на стул, некрасиво нагорбился, провалил грудь, выпятил живот, вытянул далеко вперед свои длинные, тягостно огромные ноги и принялся старательно приглаживать обеими руками пробор на голове, потом с таким же усердием стал нюхать ладони, сложив их лодочкой и прижав к носу.
– Жан! – прикрикнула на него мать во второй раз.– Перестань наконец нюхать! Все обращают внимание!
Жан опять, как школьник, быстро отдернул от носа руки, однако через минуту снова принялся за прежнее, и было это у него вроде болезни.