– Я замечаю,– заговорила она с чувством глубокой обиды,– я уже давно замечаю, что ты, Марфинька, совсем не слушаешь меня, а вместо этого как-то странно приглядываешься ко мне, к моей шее, вот к этому месту, пониже уха. Скажи, разве там что-нибудь ползет?
И она повернулась тем местом шеи к своей собеседнице.
– Нет, нет… Так… Ничего особенного там нет…– смутилась бабушка, а сама опять уставилась в подозрительное пятнышко.– Ты не должна на нас обижаться, Наденька, но мы тут в Крыму так напуганы сыпным тифом, что мне всякий раз, как я взгляну на тебя, кажется, что по твоей шее пониже уха ползет крупная вошь, а на самом деле там у тебя такая родинка.
Дети обрадовались, засмеялись, вскочили и бросились смотреть на родинку.
– Родинка, как вошь,– с удовольствием отмечали они.
Москвичка тоже облегченно засмеялась и сделала попытку продолжать прерванную беседу. Но разговор уже не ладился, так как с этой минуты все занялись исключительно тем, что начали более откровенно приглядываться к телу и платью друг друга.
– Стойте – стойте, сидите так, не шевелитесь!.. Ан нет, ошибся, ничего нет, значит, это мне показалось, думал: она!
– А ну-ка, станьте к свету, что это у вас там черненькое такое?
– Черненькое не страшно, желтенькое страшно.
Вася был уверен, что он раньше Нюни что-нибудь на ком-нибудь поймает; Нюня была убеждена в обратном, то есть что она раньше. А дело от этого только выигрывало: оба они старались друг перед другом изо всех сил, присматривались к пятнышкам на теле, у себя и у других, прощупывали оборки и швы платьев, своих и чужих, и весело покрикивали при этом:
– Ну, эй, вы, кто там есть, выходите!
– Дети!..– с перекосившим его лицо ужасом возгласил вдруг Петр, приподнявшись на локте с постели: – Дети!.. Объявляю!.. Кто поймает на московских гостях вошь, тот получит пол-ложки сахару к чаю!.. По-ня-ли?
– Дядя Петя, за каждую по пол-ложки?
– За каждую!..
– За живую?
– За живую!..
– Кто будет платить?
– Я!..
– А когда?
– Когда поймаете!..
Петр задыхался от волнения и дальше не мог говорить, а через минуту впал в обморочное состояние.
Обещание премии удесятерило старание детей. Однако зрение их скоро притупилось и стало галлюцинировать.
– Есть! – радостно и испуганно вскричала Нюня, замерев на месте, за спиной москвички.– Есть! Нашла! Вижу! Живая! Самая сыпнячая? Ишь, проклятая, сидит, глядит! Взять? Снять? Дать? Или сами возьмете?
Все вскочили с мест и осторожно подошли к креслу приезжей. А приезжая сидела в том же положении, в каком ее застало оповещение Нюни: окаменевшая, с остановившимися глазами, скованная по рукам и ногам чувством ужаса.
– Возьмите! – деревянным голосом произнесла гостья, боясь шевельнуться.– Снимите!
– Где? Где? – щурили глаза и бабушка, и Ольга, и Вася, на всякий случай держась поодаль и вытягивая вперед одни головы.
- Вон она, вон! – указывала Нюня счастливым лицом.– Ползет!!! – вдруг вскричала она диким голосом и затопала ногами на месте, как бы бессильная остановить уползающее насекомое.
Все шарахнулись в стороны и тотчас же снова стали приближаться к креслу с дорогой гостьей.
– Да ты сними ее,– мужественным голосом посоветовал Вася сестренке и побледнел от страха.
– Да! – окрысилась Нюня злобно.– Как же! Сними-ка сам!
– И сниму! – сказал Вася и почувствовал, как у него задрожали коленки и как все перед ним заволоклось туманом.– Мне это ничего не стоит.
И одним махом, как проглатывают касторку, он двумя пальцами захватил с заледеневшего плеча москвички микроскопически малый предмет.
– Руками! Он руками! – понеслись со всех сторон крики, как на пожаре, когда какой-нибудь смельчак бросается в самый огонь спасать ребенка.– Он с ума сошел! Она ведь заразная! Он хотя бы бумажкой!
– Ниточка,– с улыбкой доктора, не боящегося смерти, произнес Вася, разглядывая на своей ладони, как на оперативном столике, страшную находку.– Такая ниточка, как вошь.
И он с каждой минутой принимал все более неустрашимый вид. Плечи его и голова так и ломились назад от сознания собственной великой силы. А голос приобрел какой-то сладкий покровительственный тон.
Старшие, разобрав, в чем дело, облегченно вздохнули, расправили спины, заняли свои места.
– Тетя Надя хорошая, у тети Нади ничего не может быть,– опять затвердила Ольга.
– Как вы меня напугали!..– замогильным голосом заговорила тетя Надя, все еще не двигая ни одним членом, как загипсованная.– Как вы меня напугали!.. Кажется, никогда в жизни я так ни от чего не пугалась, как сейчас!.. Как это вредно может отразиться на моем сердце!.. И сама я никогда не придала бы этому такого большого значения, если бы даже и нашла на себе насекомое, а это вы навели на меня такой страх, вы, вы!.. И чего я так испугалась?.. Уфф…
– Это все противная Нюнька,– сказала Ольга и поискала глазами девочку.– Глупая ты!.. Зачем ты сочинила, что она ползет? Разве ниточка, ворсинка от материи, может ползти?
– Я не сочинила,– протянула плаксиво в нос Нюня и опустила лицо, как наказанная.– Мне так показалось.
– Это ей со страху,– снисходительно улыбнулся в ее сторону одним уголком рта Вася.
– А Вася-то ваш какой молодец! – вспоминала москвичка.– Вася-то!
Вася герой! Пусть теперь московская богачка попробует оставить его без подарка! Тогда она увидит, что он ей сделает!
– Я ничего не боюсь,– возбужденно, как в чаду, не отдавая себе отчета в том, что говорит, рекомендовался Вася москвичке.– Я все могу! Я и тарантулов в руки беру и гадюк! Ночью один пойду на кладбище, опущусь в любой склеп и просплю до утра на гробу со свежим покойником!
– Довольно хвастать! – прикрикнула на него мать и отстранила его рукой, как вещь, на задний план.– Расхвастался!
– Я правду говорю! – оправдывался мальчик с горящими ушами.– Я могу это доказать!
– Поймали? – очнувшись, застонал из своего угла расслабленным голосом Петр.– Убили?.. А руки потом хорошо вымыли?.. С мылом?.. А потом посмотрели, нет ли там еще?.. Может, там, у тетки на плече, их целое гнездо!.. Поняли?
Английское королевское лицо тетки густо вспыхнуло.
– Что он говорит! – не сразу нашлась она, что отвечать, и едва не заплакала.– Что он говорит, этот невозможный человек! – поднимала она и поднимала голос и сосредоточенно слушала себя.– У меня на плече целое гнездо насекомых! Вот что значит больной человек, вот что значит не сознает, что говорит! Да-а, теперь-то я вижу, как вам с ним должно быть тяжело, да-а…