Мувер двигался выше и выше, скоро показалась разноцветная чешуя богатых домов.
— Куда мы едем? — спросил Доминик. Теодор только ухмыльнулся, словно обещая сюрприз В блестящей шкатулке.
Доминик второй раз в жизни разглядывал мегаполис, и теперь сравнил его с абстракцией. Картиной из мириадов цветных пятен, наклеенными на холст осколками стекла и комьями грязи внизу. Алмазы и сточные канавы. Одна колония.
Интересно, каково в других?
Выше и выше. Слишком быстро — у Доминика заложило уши, и картинка сбилась в разноцветное крошево.
— Куда мы едем? — повторил он вопрос, а ответом получил внезапный полумрак; на долю секунды почудилось — вернулись к госпоже, но Доминик сдержал вскрик.
Конечно, нет. Совсем иное место. Вроде дна колодца. Солнечные лучи рассеиваются по пути сюда.
Доминик несколько неуклюже вылез из мувера. Оглядывался. Дворец госпожи был из камня и железа, здесь — только камень. Мерзлый черный мрамор или обсидиан.
— Где мы? — жалобно спросил он. Теодор успокаивающе приобнял:
— Все в порядке.
Из полутьмы они проследовали в полную темноту.
Пахло сыростью, холод забирался под тонкую одежду. Доминик ежился, оборачивался по сторонам, как намагниченный цеплялся за Теодора. Блеклая суспензия-туман — единственный источник недосвета, ретушировала обрывы ступенек и блестящие черные кротовьи лазы. Доминику слышался скрежет механизмов…или ржавых цепей.
Но настоящего страха он не испытывал.
'Тео не причинит мне зла'.
Мысль была защитой, доспехами и успокоительным. Холод и туман пугали не сильнее плохой погоды.
Теодор молчал. И без того немногословный, он будто лишился дара речи — на все десять или пятнадцать минут, пока они шли, и Доминик не решался обратиться к нему.
Путь завершился в небольшом помещении, которое Теодор открыл нажатием пальца на выемку в мраморной глыбе. Спрятанный датчик среагировал и распахнул двери.
— Ну вот, пришли, — Теодор слегка волновался, но и все. Откуда-то достал черный шелковый балахон. Два балахона, уточнил Доминик, когда Теодор облачился в первый, а другой протянул ему.
— Зачем?
— Так полагается. Всего лишь формальность, — и снова губы близко-близко от щеки Доминика, словно собрался целовать его прямо здесь. Вместо этого протянул лист бумаги, Доминик вытаращился на раритет и не сразу взял его:
— Что это?
— Текст песни. А сейчас послушаешь мелодию. Чтобы быть готовым.
— Но… — Доминик моментально перепугался. Петь для кого-то? Возможно — для госпожи Теодора (бывают же у хозяек странные фетиши!)
Не готов. Точно не готов.
— Тео, пожалуйста.
— Все будет хорошо, — традиционная улыбка сродни новокаину.
— Я попробую, — пробормотал Доминик, меньше всего уверенный, что сумеет выдержать 'экзамен'.
Но мелодия, которую включил Теодор, убеждала в обратном. Негромко-торжественная, с нотками печали и какой-то сдерживаемой силы, подобной заточенному в свинцовой скорлупе урану — и внешне сложная, она подходила Доминику, будто сшитая по его меркам одежда.
Его мелодия. Да, он знал ее. Лучше, чем собственное имя.
Он стал подпевать.
Доминик сравнил мелодию с искусно выделанным имплантатом, какие вживляют для улучшения реакции, быстроты и прочих военных целей. Мелодия-имплантат. Забавно.
— Я должен буду повторить? — теперь идея не казалась такой уж бредовой. Почему бы и нет? Кто-то создал одежду/имплантат/фрагмент его собственного сознания, его 'я'. Повторить эту мелодию — что может быть проще?
— Да, — Теодор поправил черную накидку-мантию. — Только в полный голос. Ей должно понравиться.
Доминик послушно кивнул.
Никогда не сделал бы ради себя — стыдно. Но Тео говорит — хорошо, Тео просит (вывернуться наизнанку)
(перестать быть ни-что-же-ством?)
Петь для его хозяйки.
Почему бы нет?
Это не больно.
Из небольшой 'кельи' они проследовали дальше. Короткий коридор оборвался за пару минут. Доминик замер на пороге, ошарашенный зрелищем.
Бесконечность. Именно так — ввысь, в глубину. Не шагнуть — ибо провалишься в беззвездную бездну между мирами. Вверху угадывались призраки чего-то серебристо-бледного, словно темноту держали восковые руки мертвеца. Доминик не мог разглядеть деталей, предположил опаловые украшения в одном из краев вечности. Под потолком.
Потребовалось немалое усилие, чтобы сдвинуться с места.
'Это всего лишь мрамор', - твердила рациональная часть его, а подсознание трепыхалось: 'Омут! Бездонный омут, зыбучие пески'.
Впрочем, Доминик не один явился в средоточие тьмы; отовсюду появлялись люди в аналогичных одеяниях, они двигались с торжественной медлительностью, будто жрецы неведомого культа. Каждый 'зависал' в пустоте строго на определенном месте, притом 'жрецы' держали головы опущенными.
На что они не решаются смотреть?
— Иди за мной, — шепнул на ухо Теодор. Он сложил ладони, опустил голову и поплыл в чернильной мгле; светлые волосы предательски перехватывали отблески вязкого, как взболтанный яичный белок, освещения.
'Иди за мной'.
Доминик подчинился. Мрамор холодил ступни даже через обувь. Бесшумно, вместе с остальными 'адептами', он заскользил по залу. Холодом тянуло отовсюду, сухим склепным холодом; Доминик подумал о зомби и привидениях. Если где-то они могли водиться, так только здесь.
Теодор шел вперед. Доминику приходилось следовать. Медленное сомнамбулическое передвижение расползлось по реальности, расклеило ее.