Гости Бенета ожидались в Пенне в следующей очередности. Первыми — Розалинда с Туаном, они должны были остаться у него ночевать и хотели приехать пораньше, чтобы спокойно переодеться, воркуя друг с другом, и устроиться в своей спальне. За ними появились Милдред и Оуэн, приехавшие из «Королей моря» и почти опоздавшие из-за того, что Оуэн намеренно тянул время, хотя в гостиницу они явились довольно рано. Эдвард и Анна по праву местных жителей приехали позже всех. Бенет встречал гостей. «Голубков» он проводил наверх в их спальню, потом приветствовал Оуэна с Милдред, раздевшихся в холле, и Эдварда с Анной, оставивших пальто в машине. Оуэн и Милдред первыми вошли в гостиную, следом за ними — Розалинда и Туан, последними — Эдвард и Анна. Разумеется, все уже знали, что Джексон вернулся. Бенет, переходя от одного гостя к другому, время от времени исчезал на кухне, где два-три раза промелькнул Джексон, помахав рукой гостям.
— В ожидании Джексона, — прошептала Эдварду Анна.
Непринужденная беседа перед ужином оказалась на этот раз короче, чем обычно, из-за нетерпения, проявленного Бенетом. За ужином распределение мест справа налево, начиная с хозяина, было таково: Бенет, Анна, Оуэн, Туан, Эдвард, Милдред, Джексон, Розалинда. Вскоре все оживленно болтали, но по крайней мере один вопрос оставался незаданным.
После того как Эдвард и Анна сообщили ему о своем намерении пожениться, Бенет видел их вместе дважды: один раз в Лондоне, когда он пригласил их на скромную вечеринку после бракосочетания, и второй — в Хэттинге, куда он деликатно заглянул на секунду, чтобы просто поздороваться. Сейчас Анна говорила извиняющимся тоном:
— Бенет, дорогой, так жаль, что мы редко видимся. Обычно, когда вы здесь, мы — в Лондоне, а когда вы в Лондоне, мы — здесь. Но вы же знаете, как мы вас любим!
Бенет подумал, что ее слова прозвучали хоть и нескладно, но искренне. Ему вспомнился первый визит к ней после ее возвращения в лондонский дом, вспомнилось, как рад он был увидеть ее и как мало преуспел в стремлении расположить к себе Брэна! У него мелькнула мысль: «Да, Анна и Эдвард меня действительно любят. Но не больно-то много они мне рассказывают».
— Значит, у Брэна теперь есть лошадка Рекс? — спросил он.
— Да! Откуда вы знаете?
— Сильвия рассказала. Боюсь, это известно уже всей деревне!
— Ну разумеется! Брэн обожает Рекса, но, думаю, Спенсера он любит все-таки больше.
— Так милый Спенсер еще жив? О, Анна, я так рад за вас с Эдвардом, это какое-то чудо…
— Да, нам очень повезло, наконец-то мы решились, Эдварду понадобилось все его мужество!
— Значит, вы встречались во Франции и в Лондоне? Ну конечно! И Брэн будет посещать здешнюю школу? Вы, кажется, сказали, что это будет школа, где учился Эдвард? Охотно ли он туда идет?
— О да, он в восторге от всего…
— Я хочу с ним подружиться.
— Да вы уже с ним друзья!
— Он с каждым днем все больше становится похож на Льюэна.
— Вы правы. Посмотрите только на этих голубков, ну не прелесть ли они, такие молодые… Вам они должны доставлять особую радость, ведь для вас они как родные дети!
— Да, это был такой чудесный сюрприз. Они собираются жить то в Шотландии, то в Лондоне.
— Но как они, бедолаги, могут позволить себе такую роскошь — ездить туда и обратно? Розалинда ведь даже не может посещать школу живописи. Ада теперь тоже, знаете ли, небогата. Мы должны помочь им, вы не думаете?
— Да, мне это уже приходило в голову.
— Вы видели картины Розалинды? И как они, хороши?
— О да, весьма хороши, полагаю. Оуэн ей иногда помогает.
— Миляга Оуэн, он все такой же, правда? Они с Милдред остановились в «Королях моря»? Мы могли бы пригласить их к себе.
— Я тоже мог бы, но они пожелали остановиться в гостинице.
— Боюсь, на их свадьбу надежды нет! Милдред, кажется, все еще влюблена в какое-то индийское божество?
— Полагаю, в нескольких сразу. И еще в какого-то благочестивого священника из Ист-Энда! О, Анна, Анна, не могу выразить, как я счастлив, что вы здесь!
— Вы не расстраиваетесь больше из-за Мэриан? Должно быть, чуть-чуть все же расстраиваетесь.
— Я был немного огорчен, но теперь это позади. Похоже, она счастлива со своим австралийцем.
— Не имел ли к этому какого-то отношения Джексон?
— Самое незначительное. А откуда вы знаете?
— Мне написала об этом Мэриан! Ее мать, Ада Фокс, кажется, приезжает на днях? Мне кто-то говорил, вы собираетесь оказать ей финансовую помощь.
— Какой хитрец этот ваш «кто-то»!
— Простите, не сердитесь. Кстати, огромное спасибо за прелестную сигаретницу!
— Рад, что она вам понравилась. Эдвард прекрасно выглядит, вы не находите? Он на удивление красив и явно счастлив!
Оуэн под столом прижимался правой ногой к левой ноге Туана. Туан не поворачивался к нему, но и не отодвигался. Он улыбался тихой ангельской улыбкой.
— Стало быть, вот так, мой дорогой. Поздравляю и вас, и ее. Она — сама красота и сама доброта. Удивлен ли я? Да, но лишь в эгоистически-порочном смысле, к тому же все это почти прошло. Взгляните, она разговаривает с Джексоном! Можно мне нарисовать вас вдвоем?
— Почему бы и нет, дражайший Оуэн!
— Спасибо за «дражайшего». Бенет, я вот тут говорю, какое у вас прекрасное вино! У Бенета знаменитый винный погреб. Я уверен, она любит меня, я ведь знал ее гораздо раньше, чем вы с ней познакомились, с тех пор, когда она была еще ребенком. Думаю, она нашла идеального мужчину, хотя полагал, что таковых не существует. Но что это за идея уехать в Шотландию? Почему, черт побери, в Шотландию — чтобы там сколотить состояние?
— Мы будем проводить почти столько же времени и в Лондоне…
— Вам нужно найти подходящую работу, мой мальчик. Я не хочу, чтобы она работала, пусть рисует. Вероятно, она скоро станет художницей и тогда сможет вас содержать! Не то чтобы художники зарабатывали большие деньги, особенно вначале, а по правде сказать, большую часть времени они вообще ничего не зарабатывают, будь оно все проклято! Когда здесь жил Тим, мы, бывало, пели как соловьи, но, кажется, это было еще до вашего появления, до того как вы нас нашли… Я хочу сказать, как бы мало это для вас ни значило, не теряйте нас из виду, ладно? Меня по крайней мере…
— Ну что вы, конечно нет!
— Вы мне нужны. А когда Милдред будет сидеть на корточках в своем сари там, в горах, я буду ужасно тосковать.
— Она все же уезжает?
— Не знаю. К счастью, она нашла себе какого-то чертового англиканского священника по имени Лукас и… О господи, знаете ли вы, что она сама хочет принять сан? Куда катится Англия! Да бог с ней, давайте усладим свои взоры видом вашей прелестной жены, она все еще разговаривает с Джексоном, взгляните, она заметила, что мы на нее смотрим, бьюсь об заклад, она знает, о чем мы говорим, — смеется, машет рукой. Черт, Бенет перехватил ее. К слову, что вы думаете о Джексоне? Ладно, поговорим об этом позже. Знаете, я ведь, в сущности, не видел вас с тех пор, как поцеловал там, в роще, под большими темными деревьями. А теперь вы не будете отвергать мои поцелуи? О, хвала небесам, я знал, что вы меня не отринете! Ну что ж, пора мне попытаться установить отношения с Анной, а вы пока отвлеките Эдварда, который как раз, бог мой, передает Милдред на попечение Джексона!
Эдвард, ловко уклонившись от разговора о Льюэне, спорил теперь с Милдред о будущем англиканской церкви:
— Моя дорогая, это конец. Если в грядущем веке христианство в какой-то форме и сохранится, то это будет римская церковь. Рим всегда требовал железной дисциплины, дисциплины и единства. Это и привлекательно. Тем не менее сомневаюсь, что и католицизм долго продержится. А англиканство — вообще катастрофа, эта церковь напоминает бродячий цирк, в ней нет ничего глубокого, и ее последователям это известно! Единственное, что можно проповедовать честно, — это правду о том, что никакого Бога нет, нет жизни после смерти и Иисус отнюдь не свят. Быть может, на смену христианству придет нечто благопристойное — не только деньги, технологии и успех, надеюсь, — но мы этого уже не увидим. А что касается просто выживания, то я ставлю на ваших друзей индуистов и буддистов и еще — на иудаизм, можете спросить об этом у Туана… Впрочем, теперь, когда он отделался наконец от Оуэна, я и сам его спрошу.
Милдред давно мечтала об этом моменте и ждала его; как только Анна повернулась к Оуэну, а Бенет — к Розалинде, сама Милдред обратилась к Джексону. Она вся дрожала, ей казалось, что он изменился, стал еще более, гораздо более красивым, его темные глаза, спокойные и сияющие, увеличились, губы были нежными, лицо излучало любовь, он чувствовал себя надежно, потому что Бенет простил его, нет, нет, это он простил Бенета! Но дело, конечно, не в этом, Джексон переменился, как меняются люди, прошедшие через страдание, как меняется море, кажется, у Шекспира, даже кожа была у него теперь другой — более темной и блестящей. Он исчезал, чтобы принять реинкарнацию, теперь он принадлежит к тем, кто живет вечно, вероятно, в Тибете или где-нибудь еще. Сколько ему лет — сто, тысяча? Эти люди являются как ангелы-хранители, они и есть ангелы-хранители, вот он говорит с ней на странном языке, а она тем не менее его понимает, протягивает руку и касается его руки — рука пылает. Она говорит с ним, он говорит с ней, у него — стигматы, его били, как били Христа, он изувечен, как переодетый Король-Рыбак, он боится, что его поймают те, кто знает о его позоре и о том, как его нашли в картонном ящике среди отбросов у реки. Дядюшка Тим нашел его и выхаживал, словно раненую птицу, словно Просперо с его тайным грехом на своем острове, страдая от боли и угрызений совести, он сказал: «А это порожденье тьмы — мой раб». Разумеется, Калибан был его сыном от Сикораксы, Джексон и есть Калибан, именно он знает остров, населяющих его зверей, растущие там растения и понимает странные звуки, наполняющие его. Джексон действительно незаконный сын Бенета. Шекспир тоже терзался муками совести, его огромная душа была переполнена раскаянием, как у Макбета, как у Отелло, «Долой мечи! Им повредит роса», и индийский трюк с веревкой, и Ким, бегающий по крышам, и Ангел, принесший благую весть, и… «Да, я буду держать в руках потир, то есть Святой Грааль».
Но в этот момент до ее слуха начинает доходить громкий голос Оуэна:
— Где теперь наши великие лидеры, где наши великие мыслители, почему мы должны получать указания неизвестно от кого, от неких невидимых бюрократов? Маркс понимал, что с нищетой можно и должно покончить, но никто его не слушал, а теперь наши так называемые демократии начисто лишились понятия о сострадании, мы должны сокрушить наш бессмысленный, жестокий капитализм, ничего удивительного, что при таком положении вещей Александр бежал в далекую Японию…
Анна, сидевшая рядом с Оуэном, тихо поддакивала:
— Да, да, да, действительно, — и всячески старалась привлечь внимание Эдварда.
Розалинда не сводила глаз с Туана. Бенет, державший в поле зрения весь стол, наконец встал. Вслед за ним начали подниматься остальные.
Оуэн, прервав свою речь, закричал:
— В сад, в сад!
Все гурьбой со смехом направились было в сад, но в этот момент Бенет воскликнул:
— Подождите! Мы же не выпили за дядюшку Тима!
Бокалы взметнулись ввысь, зазвенели, и все закричали:
— За дядюшку Тима! Дорогой старина Тим, благослови его Бог!
У тех, кто хорошо знал Тима, на глаза навернулись слезы.
После этого гости, толпясь, проследовали через гостиную в сад, где в соответствии с установившейся традицией разбрелись, разбившись на группки, в темноте. Поскольку лето катилось к закату, звезды были теперь молочно-белыми и не такими блестящими, небо напоминало скорее очень тусклый ковер с узором из наиболее знакомых созвездий. Трава, покрытая росой, была на этот раз еще более мокрой, летучих мышей стало меньше, реже слышалось зловещее уханье сов из крон необъятных веллингтоний, к которым под грустным взглядом Оуэна Туан стремительно увлекал Розалинду. Эдвард с Анной рука об руку шагали к розарию, журчание его маленького фонтанчика было отчетливо различимо в темноте. Расстроенный Оуэн переключился на тихо плакавшую Милдред. Они вдвоем уселись в дальнем конце террасы. Бенет оглядывался в поисках Джексона, но того нигде не было видно. Глубоко вдыхая влажный воздух, он в одиночестве побрел к краю лужайки.