Ирис задумалась: рискнуть или нет? Если бы не ребёнок, то из леса до весны не
вылезла, благо с такой шубой можно и на снегу спать, только Аглая не выживет, она же
не волчонок, обернётся в первый раз нескоро.
Но как к людям без одежды выйдешь? Та, что у Роша забрала, давно закопала, потому как только помеха и во время обращения порвётся. Значит, украсть одежду нужно.
Было б лето – объяснила бы наготу шуткой мальчишек: купалась, а они стащили. Но
сейчас-то время студёное, ворота зимы.
И она решилась. Подловит кого-то, отберёт одежду и выйдет в люди в подобающем
виде. Разумеется, не здесь, но нос подсказывал, что впереди много жилья. А её жертва…
Ирис уладит эту проблему. Наверное, не стоило бояться в случае с охотником, но там
был пёс, он бы сбежал, привёл других охотников, помог бы взять след…
Быть может, той женщине повезёт, всё решит случай.
Дождавшись вечерних сумерек, Ирис подобралась к реке в образе зверя, залегла в
кустах, оставив Аглаю на виду. Она не боялась, что ребёнок замёрзнет, ибо всё
просчитала: скоро мимо должны были пройти люди. Судя по голосам – женщины.
Наверное, будут полоскать бельё в студёной воде, дуя на красные пальцы. Девочка будет
плакать, её заметят, подойдут…
Что ж, убивать она не станет, только слегка придушит. Правда, иногда лучше и
убить, чтобы свалить вину на волков. Ирис изучила их повадки, знала, как они лишают
жизни.
Вот и крестьянки. Идут, смеются. Нет, не с бельём – тут просчиталась. Вдвоём.
Шагают по обочине дороги в сторону деревни.
Оборотница постаралась слиться с землёй, замерла.
Аглая захныкала. То ли почувствовала мамино беспокойство, то ли продрогла. Но
своё дело сделала: на неё обратили внимание.
- Вот ведь гнусы бессердечные, ребятёнка бросили! Нагуляла какая-то шалава и
бросила. Чтоб ей без божьего благословения в канаве помереть!
Одна осталась стоять на дороге, другая свернула к реке, осторожно начала
спускаться к речной поросли. Заулыбалась, заагукала, потянула руки к Аглае… Взять не
успела: Ирис повалила на землю.
Вторая крестьянка заверещала, спотыкаясь, побежала прочь, зовя на помощь.
Ирис действовала быстро. Раз – и крестьянка замолчала. Не разбираясь, жива она
или мертва, оборотница обернулась и раздела жертву. Немного подумала и, усмехнувшись, потянулась за булыжником.
Раз – и на виске расплылось кровавое пятнышко. Два – и синяки расползлись по
телу крестьянки.
Ирис сожалела только о том, что не мужчина, а то бы получилось достоверно
изобразить изнасилование. Ничего, в воде всё и так смылось бы, в селе разбираться не
будут.
Напрасная жертва? Пожалеть, не убивать? Но кто пожалел бы её?
Очнётся, выплывет – что ж, значит, человеческий бог существует.
Та, вторая, будет говорить о волке, но у страха глаза велики, а волк может быть
собакой. Да и пахло от неё наливкой.
В любом случае, волкодлак бы драл когтями, свернул шею, а не избил и утопил. Не
подумают селяне на нечисть.
Выкинув труп в реку, Ирис переоделась, что-то подтянула, что-то подвязала, подхватила Аглаю, засунула на перевязи под жупан и быстро зашагала прочь. Потом и
вовсе побежала, стремясь добраться до спасительных скирд до того, как из деревни
прибегут крестьяне. И ей это удалось.
К человеческому жилью оборотница вышла дня через два, предусмотрительно
обойдя стороной три ближайшие деревушки. А вот в четвёртую она решила зайти, обустроиться там на пару дней. Найдёт сердобольную старушку, слёзно умолит
присмотреть за ребёнком некоторое время. А, может, в деревне найдётся работёнка.