— Я знаю, куда звонить, даже если он себя будет хорошо вести.
Отвисшие усы Филиппа расплылись в усмешке, и он погладил свои непричесанные волосы.
Я энергично обнял его и попрощался:
— До скорого.
— Ублюдок, ты не заслуживаешь ее, — сказал он.
Даже притом, что квартира была пустой, она превратилась в наш дом за два дня. Физз сходила в теплицу по соседству и купила несколько растений в горшках. Усыпанную листьями пальму, каучуковое дерево, бамбук и два фикуса. С четырьмя растениями, двадцатью книгами, одним портретом Паунда в рамке, одним изображением Тагора и матрасом она сделала так, что барсати не выглядел пустым. Я знал, как все это работало. Я был счастливой жертвой этой иллюзии в прошлом. Сначала она заполнила пространство, чтобы ты никогда не замечал ничего, кроме нее. Она могла стоять одна в пустом зале, и ты никогда не поймешь, что он пустой, потому что не сможешь оторвать от нее глаз. Есть такие люди вдалеке от гламурных звезд и великих героев. Физз была самым прекрасным примером таких людей из всех, кого я знал.
Когда я приехал домой, то увидел только ее, и это было великолепно.
Каждый вечер, когда приближалось время покидать офис, я становился рассеянным. Воспоминания о минутах удовольствия начинали терзать, меня. Текст, который я редактировал, плыл у меня перед глазами. Я перечивал параграфы снова и снова. Моя голова заполнялась мыслями о том, что я собираюсь делать, когда вернусь домой. Я начинал шумно собираться, на меня смотрели с замешательством.
Очень быстро я понял, что в офисе все страдали неврозом. Никто не хотел идти домой. Все крутилось вокруг единственного правила — Доктрины постоянной опасности. Если ты уходишь рано с работы, то на тебя давит груз сознания, что кто-то дышит у тебя за спиной: он взял на себя больше часов, больше слов, больше историй, больше фотографий. Если тебя нет на своем стуле, ты не придумываешь синонимы, не сочиняешь заголовки, не даешь указания, когда мимо проходит начальство, то рискуешь соскользнуть вниз по шесту, а ботинки твоих коллег окажутся у тебя на лице.
И, как я вскоре обнаружил, моим коллегам подсознательно хочется почистить свои ботинки, как только опустят их на лицо соперника.
Это было не похоже на то, как я работал раньше. На моих прежних работах все соперничали друг с другом в лени. Конкуренция всем казалась грубой. Это касалось шикарного магистерского диплома и прилежных парней, состоящих на государственной службе, пока они не сдали экзамены и не унаследовали Индию. В журналистике, насколько я знал, все репортеры были похожи на Филиппа. Циничные, знающие свое дело, неопрятные, презирающие все, что касается денег и накрахмаленных костюмов. Каждый был занят более серьезным проектом, чем работой, которую он выполнял. Все журналисты писали плохие романы, плохие стихи или делали плохие фотографии. Остальные ждали вдохновения и обсуждали это за бутылкой «Олд Монк».
Ром в животе лучше, чем дерьмо в заднице.
По сравнению с моей прежней работой этот офис напоминал хорошо смазанный шест малкхамба, а все скользили вверх и вниз по блестящему деревянному столбу. На самой вершине, как на корабле, был насест, удобная бронебашня, где мог сидеть только один человек. Идея состояла в том, насколько я понял, чтобы добраться как можно ближе до этой башни и того человека. Что случится потом, я еще не понял. Совершенно ясно, что этот человек не собирался никого втаскивать в свою башню. Ты остаешься на скользком шесте. Но, следуя безумной уверенности окружающих, что-то должно измениться.
Никакие вопросы не решались под началом этого человека на шесте. Он постоянно высовывался из башни, чтобы добавить жира на шест. Это производило немедленный эффект и обращало ближайших к нему людей в панику. Оии боялись упасть, боялись, что ботинки коллег окажутся у них на лице, ботинки у них на лице, ботинки у них на лице. Карабкающиеся по шесту люди продолжали бить друг друга ботинками по лицу.
Были умные люди, которые соскользнули с этого шеста.
Их одежда была грязной, руки испачканы, их лица блестели от жира, но в их глазах горел пыл страсти. Их взгляды были прикованы к человеку на башне. Чем больше жира он выливал на шест, тем больше давал поводов бить друг друга ботинками по лицу, тем сильнее они были уверены, что там наверху — в башне — их ждут ответы на все вопросы в их жизни и карьере.
Очень-очень умные люди падали вниз, их лица блестели от грязного жира.
Там был один молодой парень — не старше меня — который поджигал жир, когда пробирался через груды тел. Даже в те дни я чувствовал ужас, который он наводил на других карабкающихся по шесту журналистов. Этот парень был моим непосредствеиным начальником. Он вел себя активно и по-мужски, сражая обаянием и проявляя свои способности. Этот парень читал правильные книги, смотрел правильные фильмы. Казалось, он знал все, что происходит в мире, и мог написать предложения с такой шипящей аллитерацией, от которой голова кружилась в рапсодии.
Скучные события, прозаично описанные, лежали на его столе, и когда их касались его стремительные пальцы, они обретали эпическое величие. В его текстах было множество высокопарных оборотов: греческая трагедия, дамоклов меч, манна небесная, миф о Сизифе, последний из могикан, гидроголовый и с голосом Кирки, эксперименты с правдой, открытие Индии, библейский резонанс, уроки вендетты, ненастоящие люди, по ком звонит колокол, сотня точек зрения, сила и слава, суть дела, сердце тьмы, агония и экстаз, песок времени, загадка сфинкса, испытание Тантала, шорох смерти, фигура Фальстаффа, темнота Диккенса, гомеровский герпес, влагалище Чаукериана.
Его называли Шултери, что на пенджабском языке означало «ловкий, быстрый, неуловимый». Его назвал так Годжиа-сахиб, генеральный менеджер компании — язвительный, скользкий пенджабец, потому что Шултери перехитрил его во время обсуждения условий зарплаты. Прозвище, очевидно, отражало то, каким человеком он был в душе, и не очень соответствовало языку его тела. Потому что внешне Шултери был спокойным юношей с чувством юмора.
Леопард в шкуре льва.
Я восхищался его продуктивностью и апломбом, когда его быстрые пальцы превращали мусор из текущей информации в звенящее золото. Но особенно убивало других борцов шеста дружелюбие и обаяние Шултери. Многие из них убирали свои ботинки от его дружелюбного лица, только чтобы обнаружить, что он вскарабкался по шесту впереди них. Они шли за львом, а леопард продолжал подниматься вверх. Тогда они отчаянно пытались схватить его за лодыжки. Но рука, держащая за лодыжку, ничто по сравнению с ударом ботинком по лицу.
Я видел, что человек в башне доволен им. Шултери привнес новую интригу в игру с шестом. Я понимал, что Король шеста хотел, чтобы он достиг верхних эшелонов, откуда соскальзывали большие мальчики. Арена великих борцов, отряда тяжеловесов. Он не бросал грязь в сторону Шултери. Эта благожелательность смущала остальных. И им хотелось ударить Шултери еще сильнее, но они старались, чтобы Король шеста этого не заметил.
Когда Шултери с кем-то дружелюбно разговаривал — со старшим но должности, с младшим, — я видел маленького человека с лицом грызуна, который широко улыбался, держа в руках твои яйца. Он ободряюще ласкал их, прежде чем сжать. Тому, кто работал здесь всего год, казалось, что у него много яиц в руках.
Помощники редакторов находились внизу иерархии, мы были даже не у подножия шеста. Мы были простыми зрителями. Озадаченные студенты Доктрины постоянной опасности. Хорошо, если в нас попадало немного грязи, за исключением тех случайных комков, которые летели в нашем направлении из-под ног карабкающихся по шесту. Мы были в безопасности, нам не грозили многочисленные удары по лицу. Но мы также не могли ударить сами. Мы находились в самом низу, для Короля шеста мы не существовали. Какие бы деликатесы не подавались на этих грязных высотах, нам они никогда не достанутся
Очень быстро Шултери почувствовал расположение ко мне. Возможно, это было связано с моим хорошим знанием языка и отсутствием амбиций в отношении карьерного роста. Он тотчас начал складывать самые сложные тексты на мой стол. По большей части это были политические статьи — с неудачными цитатами, написанные банально, с клише и, конечно, грамматическими, синтаксическими и орфографическими ошибками. Имелись даже предложения, о значении которых приходилось гадать. Некоторые из этих рукописей автор усложнял, пытаясь украсить слог такими выражениями, как «Дамоклов меч» и «миф о Сизифе».
Шултери смотрел мне через плечо и, глядя на мерцающий экран, говорил: «Это чертов хлам! Просто верни им. Надави на них»
Но я не был заинтересован в том, чтобы давить на кого-то. Меня интересовало только, как бы побыстрей сбежать к Физз. К Физз и моим книгам. Это смущало Шултери и одновременно правилось ему. Мы заключили договор. Он мог присваивать все почести за мою работу, а я мог покидать офис, как только вечер опускался на город и главные рынки начинали закрываться.
Он преклонялся перед алтарем Короля шеста. Я — перед бедрами Физз.
Он — перед ничтожной жизнью, я — перед ничтожной смертью.
Были и другие очень-очень умные люди. Их лица блестели от грязи. У самого основания шеста. Они соскользнули вниз.
Некоторые из репортеров закончили такие университеты, как Гарвард и Оксфорд, и опустились до должности помощника редактора из Бхопала и Кочина, но у них было свое мнение о лекциях Бродского и пьесах Вест Энда.
Некоторые из них произносили известные имена — звезд кино и писателей — с фамильярностью, в которую трудно было поверить.
Были и такие, которые могли набрать номер и вытащить могущественных министров правительства из постелей посреди ночи. И даже не извиниться за это.
Были и те, кто путешествовал по миру с такой скоростью, что их паспорта были толще, чем Оксфордский словарь английского языка.
Был один журналист, который знал все обо всем. От происхождения бузкаши в Афганистане и политики Ку-Клус-Клана до грязного белья Британии. Он воображал, что у него есть чувство юмора. Этот парень собирал персонал и заставлял их смеяться. Но нельзя было пошутить в ответ. Если кто-нибудь обменивался с ним шуткой, его глаза леденели. Улыбка замирала на его лице. Теперь этот человек был в опасности: его могли ударить и спустить немного ниже по шесту.
Его называли Хайле Селассие. Он был родом из штата Бихар, из города Патна. Он все время искал повод к драке, обладал походкой боксера, и у него было что сказать модным аборигенам Дели. Много лет назад на офисной вечеринке он произносил речь об Эфиопии и получил это прозвище.
Каждый раз, как он выходил из редакторской после своего монолога, все вставали с места, поднимали правую руку, кланялись и говорили: «Хайле Селассие».
Однажды стажер ошибся и подписал его статью «Хайле Селассие». Совершенно невинно. На следующий день он потерял работу.
Хайле Селассие был комедиантом без чувства юмора во всем, что касалось его.
Каждое слово, которое он говорил, каждый шаг, который он делал, были направлены на то, чтобы сделать его хозяином вселенной. У него был большой талант журналиста — намного больше, чем у Шултери, — но его внутреннее беспокойство, необходимость бороться заставляли его шататься на шесте.
Хайле Селассие был одним из перспективных покорителей шеста, к которому Король в башне относился благосклонно. Юмор был не единственным оружием, которое Селассие использовал в свой борьбе за шест. Он был очень-очень умен. Хайле держал козырные карты, прижимая их груди и убеждая тебя вывернуть свои кишки наизнанку. Его губы улыбались, пока глаза считали. Селассие обладал чувством юмора и способностью угрожать своему собеседнику. Он знал, что с помощью того или другого всегда можно получить прибыль на скользкой грязи.
При общении с Шултери у меня было такое ощущение, что у нас может завязаться дружба. Но с Хайле Селассие я интуитивно понимал, что мы никогда не сможем стать друзьями. Для него все окружающие были соперниками. И дружба могла быть основана только на личном интересе.
Я видел, что Шултери и Хайле Селассие шли к серьезному столкновению.
Чувство юмора, скрытая угроза и знание всего против обаяния, ораторского искусства и леопарда в шкуре льва.
Это было совершенно необычно. Скользкий шест вечной опасности. И очень-очень умные люди падали вниз.
Лучшая формула выживания была выработана парнем из Варанаси — Мисхраджи. Он был коротышкой, который носил курту-чуридар и жевал паан весь день. Он был важным человеком, связывающим администрацию и редакторскую. Офис-менеджер. В его обязанности входили телефонные переговоры, покупка билетов, заказ такси. В отличие от других в газете, он не уважал журналистов, потому что имел с ними дело весь день и знал, какими способами они зарабатывают деньги. Мисхраджи ходил по офису, добродушно подшучивая над всеми. Пошутив, он замолкал со свистом. Низким, пронзительным, тяжелым звуком. Свииин.
Мисхраджи был на самом деле забавным. У него была своя формула выживания: «Подними и возьми». Он постоянно демонстрировал ее на практике. Он говорил, что, увидев старшего, нужно поднять курту со спины и нагнуться. Подними и возьми. Свииин. Каждый раз, увидев младшего, подними курту спереди и возьми его. Подними и возьми. Свииин.
Ночью под одеялом я рассказал обо всем Физз. Моя рука лежала между ее бедер, где я только что был, где мир всегда был теплым и влажным. Если наступит время, она зашевелится под моей рукой. А пока я впитывал все это под одеялом, вдалеке от мира.