— О том, что делал. О чем скучаю. Видел. Воображал.
— Ты думаешь о том, кого знаешь?
— Иногда.
— А в другое время?
— Кого-то заметил. С кем-то хочу познакомиться.
— Это действительно случайно!
— Не больше, чем жизнь.
— И все мужчины делают это?
— Да.
— Даже когда они могут это делать по-настоящему?
— Да.
— Некоторые мужчины предпочитают это реальности?
— Возможно.
— А ты? Иногда?
— Я отказываюсь отвечать на вопрос, ответ на который может быть использован против меня.
— Это о цикадах!
— Прости. Да. Нет.
— Что?
— Нет. Я — нет. Правда.
— Есть разные способы делать это? Я имею в виду технику.
— Я уверен.
— Что насчет тебя?
— Мой подход консервативный.
— Что это значит?
— Правая рука. Иногда бывают вариации, рука, которая моет. Apna haath jagannath.
— Что?
— Мы все благословлены рукой бога.
— Есть еще что-нибудь, что тебе бы хотелось рассказать мне?
— Признаюсь в том, что тебе неизвестно: я бесчестил тебя этим довольно часто. Сознание — безнравственное животное.
В этот момент закричал господин Уллукапиллу.
— Вот так. Не говори мне ничего больше. Ты отвратительный! воскликнула Физз.
Она позвонила «ее величеству» и сказала, что попытается. Ученая дама дала ей опросник, чтобы структурировать интервью; он не был похож на пробную попытку Физз. И он повторила указания о сочувствии, исповеди, интимности, дистанции, секретности, ученой строгости. И семяизвержении цикад.
Физз выбрала Филиппа в качестве первого кандидата. Он пришел к нам домой, чтобы сообщить информацию. Филипп как раз находился в середине своего немытого цикла, глубоко увязнув в лени. Он надел маску молчаливого очарования. Филипп старался произвести на нее впечатление пожиманием плеч, почесыванием головы и слабыми улыбками. Мальчик начальной школы на первом интервью.
Наконец он встал и спросил:
— У вас есть ром?
Ром в животике лучше дерьма в заднице.
Было одиннадцать тридцать утра.
Она принесла «Олд Монк».
Он налил себе полный стакан, осушил его залпом и начал говорить.
— Вся хитрость состояла, — сказала она мне позже ночью, когда мы лежали в постели, — во взгляде и тоне.
Я попытался выяснить это. Нужно оставаться невозмутимым. Никогда не улыбаться. А если придется, улыбаться только ртом, никогда глазами. Голос должен оставаться спокойным. Никогда не заикаться. Говорить ясно и смело. Говорить по существу. И получается, что ты говоришь о привычках семяизвержения цикад. «Ты делаешь это, стоя на голове? Фига — единственный фрукт, который побуждает тебя заниматься этим немедленно? Если опустить его в заварной крем, изменится вкус заварного крема? Ты опускаешь его в маленькую розетку или большую? И что ты делаешь, если она мигает?»
Холодно. И цинично.
Мир жесток.
Относиться ко всем как к цикадам.
«Ее величество» была довольна ее попыткой. Она тотчас протянула ей сто пятьдесят рупий. Деньги были аккуратно сложены в белый конверт с голубой и красной полоской, а на нем было разамашпсто написано имя Физз. Две банкноты. Одна в сто рупий, другая в пятьдесят. Скрепленные вместе желтой скрепкой. Физз отдала мне деньги и положила скрепку в сумку.
Мы вышли из дома этой ночью, выпили, вернулись домой и занялись любовью. Впервые мы почувствовали, как сексуальная жизнь другого человека прошла через нашу. Когда я двигался в ней, я начал настойчиво спрашивать о ее первом интервью, и, когда она медленно рассказывала мне самые личные секреты Филиппа, мы так потеряли голову, что почти не могли дышать. Она начала исчезать надолго, и мне пришлось сражаться за место между жизнью и забвением.
Место, в котором ты острее всего чувствуешь жизнь перед смертью.
Исследование подняло нашу сексуальную жизнь, на новый уровень. Просто когда я начал думать, что мы исчерпали все, что может происходить между двумя людьми, и идем только по сомнительному пути ссора-секс, внезапно появился призрак любви втроем. Пятью годами раньше упоминание о другом мужчине вызвало бы во мне ревность. Теперь это меня возбуждало.
Прежде чем мы прошли через Филиппа, был Рави. А затем Алок, Анил и Удайан. Каждое имя поселялось в нашей постели на несколько дней, и каждое приносило с собой особое меню. Мы ни о чем не разговаривали, лежа в постели, но горели страстью в предвкушении чего-то твердого и свободного, влажного и горячего, души и тела. А затем в момент проникновения в нее начинались разговоры. Я спрашивал, она отвечала. Я спрашивал, она отвечала. И мы говорили, говорили, говорили. Глубокой ночью, двигаясь медленно. Находясь под защитой желания, я говорил такие вещи, которые бы ранили мое сердце в другое время. А после, когда я сидел за «Братом» или трудился на ниве редактирования, они причиняли мне боль. Я старался сосредоточиться на работе, чтобы заглушить внутренний голос, прежде чем он затопит все. Прежде чем он превратит забавную игру в смертельную дуэль.