Роберт неприязненно посмотрел на него. А тебя, малый, жизнь вроде как законсервировала. Каким был полтора десятка лет назад, таким и остался. Лысый коротышка с желтыми зубами и закопченными от табака пальцами. Лицо изрезано морщинами, до того глубокими, что издалека кажутся потеками грязи. Белки глаз и те прокуренно-желтые. На мятых штанах в промежности застарелые разводы от мочи. Разъездной коммивояжер, кажется. Если память не изменяет, торгует шоколадными батончиками. Впрочем, особой неприязни он у Роберта не вызывал. Разве что смех уж больно противный, лживый - нечто среднее между тявканьем и кашлем. Как к нему обращаться? Мистер Гибсон? Нелепо. Назвать по имени - черт его, кстати, знает, что у него за имя, - значит признать некий интимный статус, тем самым выделив из череды прочих мистеров.
- Все нормально? - спросил Роберт.
Мистер Гибсон по странной, одному ему известной причине, воспринял вопрос как шутку.
- Что заслужил - то и имею.
Накашлявшись вволю, влил в себя для успокоения виски и закурил очередную сигарету. Роберт оглядывал каюту, соображая, как скоро правила приличия позволяют откланяться, и неожиданно наткнулся взглядом на Анжелу его эскиз висел над чугунной жаровней. Когда первый шок прошел, он вскочил и пересек комнату. Обнаженная фигура выгнулась в ленивой истоме; запрокинутая голова лежит на сомкнутых сзади ладонях; напряженные соски устремлены вверх. Затененный треугольник внизу живота частично прикрыт деревянной рамкой. Губы тронуты мечтательной улыбкой, но на этом сходство с неизвестной на пастели из музея и заканчивалось. Виски, которое Роберт забыл проглотить, само нашло дорогу и жидким огнем обожгло горло.
- Взяла себе, - сказала за спиной Бонни. - Ты ведь не против? Хорошая работа. Лучшее из всего, что ты написал за последнее время.
- Какое ты имела право... - Протест Роберта был прерван мистером Гибсоном, который тоже поднялся, чтобы рассмотреть рисунок.
- Подружка? - осведомился он, и Роберта перекосило от его мерзкой ухмылки.
- Что-то вроде того.
- А почему я ее не знаю? - спросила Бонни.
- Ты не всех моих знакомых знаешь, - ответил Роберт и потянулся за портретом.
- Что верно, то верно, черт возьми, - фыркнула Бонни. - Эту я бы запомнила. Э-эй! Ты что творишь?
Роберт оттер мистера Гибсона от стены и рывком содрал с гвоздя раму.
- Это моя собственность, Бонни. Ты не можешь вот так просто прийти и взять все, что тебе бросится в глаза в моем доме.
- О-о! - притворно взвыла Бонни. - Да она тебе действительно нравится! И когда же я увижу ее во плоти?
- Живьем, так сказать, - с похабной хрипотцой уточнил мистер Гибсон.
У Роберта руки чесались заехать старому козлу промеж глаз. Сделав над собой усилие, он оскалился и сунул портрет под мышку.
- В следующий раз. Спрашивай разрешения, Бонни. Договорились?
Она слегка покраснела.
- Ты ее не видела и не увидишь, - смягчился Роберт. - Мы с ней едва знакомы.
- Едва знакомы? - тявкнул мистер Гибсон. - Я бы сказал... - Встретив ледяной взгляд Роберта, поперхнулся и поник. Глаза забегали в поиске ключей от машины. - Мне, пожалуй, пора. Благодарю за угощение, Бонни. Недельки через две-три загляну, не возражаешь?
Бонни проводила его к выходу. Оба над чем-то хихикали на палубе, а Роберт боролся с приступом тошноты, выворачивающим кишки от звуков интимного смеха матери. Когда мистер Гибсон наконец отчалил, он залпом выпил остатки виски и тоже собрался уходить. Бонни отодвинула в сторону эскиз и улыбнулась:
- Ладно тебе, заберешь на обратном пути, а пока прогуляй свою мамочку. Пекло здесь адово, я скоро расплавлюсь. Ну пожалуйста, дорогой.
Роберт колебался.
С одной стороны, разозлила она его здорово. Никогда, похоже, не научится уважать его собственность. Он живет отдельно. В собственном доме. Он столько времени потратил на защиту собственного "я" от материнских поползновений, что оставшиеся крохи и сам уж выкапывал с трудом. А потому просто обязан был уберечь хотя бы материальные ценности. С другой стороны, Бонни одинока, почти как миссис Лейч. Отвергнутая и покинутая мистером Совершенство. Его отцом. К тому же и вечер чудесный, и она такая милая с этой улыбкой. Роберт не удержался, сделал ей комплимент. Бонни поцеловала его в щеку.
- Пойдем?
Роберт повернулся к выходу, оставив эскиз на столе.
Они долго молчали, рука об руку бредя вдоль реки. Белоснежная бабочка опустилась на волосы Бонни, и она замерла, чтобы не спугнуть. Бабочка упорхнула, а мать вдруг рассмеялась, прикрыв рот ладонью. Роберт обожал этот смех - Бонни будто раскрывалась вся, как бутон навстречу солнцу, и тогда он вспоминал все то, что он в ней любит. В свою очередь забывая все то, чего не любит. Но глаза Бонни вдруг потухли, она театрально скуксилась.
- И зачем она мне?
- Бабочка?
- Нет. Вот эта. - Она обиженно ткнула пальцем в серебристую красавицу-яхту, скользившую по реке в сторону Твикнхэмского моста. - Мне и своей лодочки хватает. А это дерьмо собачье.
- Может, ее хозяин просто любит большие яхты?
- Все возможно. Забавно: с каждым годом я все больше убеждаюсь, что народ держится за вещи вовсе не ради самих вещей. Понимаешь?
- Нет. - Интуиция подсказывала, что дело закончится оскорблением в его адрес. Роберт прищурился, внезапно заинтересовавшись ходовыми качествами яхты.
- Синдром стяжательства - вот что это такое. - Сдвинув брови, Бонни сосредоточенно размышляла над собственной сентенцией - явление крайне для нее редкое.
- Вот как? - осторожно спросил Роберт.
- Именно. Суть в том, чтобы добыть не меньше других. Не вещь, как таковая, нужна, а удовлетворение от того, что ты не хуже остальных. Ясно?
- Н-ну... доля правды в этом, пожалуй, есть, - признал Роберт, довольный, что речь все-таки не о нем.
- А начинается все, между прочим, еще в песочнице. Вспомни себя с Питером. Вечный бой - кто лучше. "А у меня струя бьет дальше и выше". - "А вот и нет". - "Зато у меня как золото - выкуси!"
Представь, если никто не знает, что у тебя есть, никому этого не нужно, - что ты тогда такое есть? Ноль без палочки.
Роберт хотел было запротестовать и запнулся, сообразив, откуда этот желчный настрой. Навстречу им по дорожке двигались Питер с Анитой. Ругаются, похоже. Анита машет руками, как мельница крыльями. Заметили его с Бонни! Замолчали, с комичной поспешностью стирая с лиц раздражение. Питер деланно расхохотался, запрокинув голову, будто жена сказала что-то очень смешное.
- Ну, понял? - прошипела Бонни тоном, специально изобретенным для Питера. - Притворство и блеф, больше ничего. Парень до того увлекся погоней за счастьем, что обгонит и не заметит, как счастье клюнет его в зад. Наверняка часами красуется перед зеркалом: вот он я, счастливчик! Не глядите, что в чужих зубах ковыряюсь и что жадность из меня так и прет. Она злобно хохотнула.
- Неправда. Ты никогда не задумывалась, Бонни, что сама больше всех завидуешь успехам Питера?
- Еще чего! - зашипела она в ярости. - Насрать мне на его успехи. Да, он действует мне на нервы, но только тем, что к тебе клеится, а ты перед ним пресмыкаешься, вместо того чтобы отделать, как в детстве бывало.
- Бонни...
- Намотай себе на ус - однажды ты получишь то, чего у него нет и никогда не будет. Возможно, то, о чем он и мечтать не смеет. Вот тогда он и покажет свое гнилое нутро. Помяни мое слово.
- Ты для меня загадка, Бонни. Загадкой была и останешься, хоть тысячу лет проживи.
- Тут ты прав, - с довольным видом подмигнула мать и растянула рот в любезной улыбке, адресованной Питеру и Аните. Роберту же процедила напоследок, едва шевеля губами: - Я на твоей стороне, сын, - и довольно с тебя. Ой-ой-ой, кого мы видим! Какая прелестная пара. - Она восторженно всплеснула руками, будто только заметила супругов, спешно слившихся в объятии. С Питера можно было писать портрет идеального мужа.
- Роберт! Бонни!