Вадим ехал в карете по новой шоссейной дороге до своего поселка. При Николае Павловиче медленно тянулись железные дороги и быстро строились шоссейные. По европейской части страны как грибы вылезли новые почтовые станции с семафорами, облегчающие передачу сообщений. Страна менялась.
Он качал ногой, пока читал выписки из расходных книг. Банк выдал кредит, на который сейчас закупалось сырье и строительные материалы. Есислав прислал пять бригад и древесину, чтобы помочь со строительством.
— Какое название выбрали? — Вадим обращался к мрачному Кондрату, который сидел и листал строительную смету.
— Заводское, — поделился Кондрат покривившись.
— Мда. С фантазией у вас…
— Это еще не самый плохой вариант. Люди предлагали Вадимово…
Вот здесь уже скривился Вадим. В поселке Заводское под Петербургом жило больше трехсот семей. В них входили не только рабочие фабрик и заводов, но еще и крестьяне, торговцы и чиновники. Без последних вообще ничего не происходило в современной России. Николай растил две армии: пехотную и бюрократическую. И пока одна завоевывала Кавказ и сторожила границы, другая тратила драгоценную бумагу и чернила.
Карета остановилась в центре поселка, рядом с вытянутым одноэтажным домом, построенным специально для Вадима. Дом окружал небольшой яблоневый сад и забор из чугунных прутьев. Любой с улицы мог увидеть большие окна кабинета и утепленную веранду.
— А теперь поработаем, — Вадим потянулся, выходя из кареты. Утреннее ноябрьское солнце переливалось в свежих сугробах. Старичок в тулупе скреб по дорожке лопатой от ворот для крыльца, очищая дорогу от подтаявшего льда.
— Доброго утра вашблогородь, — он снял шапку и поклонился проходящим Вадиму и Кондрату.
Они зашли в прихожую и обстучали налипший снег с обуви. Внутри пахло заваренной ромашкой и свежими пирожками.
— Угощайтесь, — встречать барина вышла бабушка-гувернантка Люда с подносом вкусностей. Она выросла в этих краях, а не приехала из-за границы. Вадим решил взять местную, а не, как обычно брали слуг дворяне.
— Балуют вас, — посетовал Кондрат, проходя в большой кабинет.
— И пусть, — Вадим зашел следом, жуя румяный пирожок с картошкой, — Тоже угощайся, работы еще много.
В центре кабинета стоял длинный стол, с чертежами под накрытой стеклом столешнице. На полу лежал красный ковер с изображением персидского тигра и воинов с саблями. В дальнем углу кабинета стоял рабочий стол из красного индийского дерева с вставками из слоновой кости, коллекцией перьевых ручек, чернил и пресс-папье.
— Люда, чаю нам, пожалуйста, скоро мастера придут, — Вадим вытер руки об полотенце и достал документы из портфеля.
— Конечно, Вадим Борисович.
В течение часа пришли мастера поселка Заводское. Специалисты по плотским, строительным, тканым и оружейным работам.
— Мне вот что интересно, — начал Вадим, — как вы дальше жить собираетесь? Все ли нравится? Не планируете уезжать?
— Да ты что батюшка, — за мастеров ответил Лев Уманский, — куда же мы? Здесь хорошо: работа, сытно, добро.
Мастера кивали вслед словам.
— Я вас почему спрашиваю, — Вадим встал во главе длинного стола и разложил бумаги поверх чертежей, — Я думаю, расширить поселок. Скоро Рождество и к нему я хочу успеть, а вы мне будете помогать. Не только делом, но еще и учебой. Будете учиться сами и детей своих приводить. Бог даст, в следующем году открою здесь техническое училище.
— А так ли оно нужно, Вадим Борисович? — Лев Уманский мял в руках шапку. Мастера не любили делиться секретами производства, предпочитая лично выбирать учеников. Артели не все жаловали.
— Надо. Двадцать, тридцать, сорок пистолетов в неделю это мало. То же самое касается и остальных, — Вадим каждому заглянул в глаза, — Мне уже жаловались, что очередь на год расписана. Я главное цеха расширяю, а толку нет!
— Не сердись барин, колеса водяные мы как есть ставим, но все равно не удобно. Речушку льдом застилает, колем каждое утро. Ну это полбеды, еще же людей не хватает, — Уманский повернулся к коллегам, за поддержкой.
— Верно. Верно! Не женщин же нам в кузни пускать, — раздался ропот мастеров.
— Знаю, что мало, не хватает. Поэтому будем решать вопросы. Но сначала рождественская ярмарка. Кондрат?
— Материалы везут, — Кондрат с карандашом шел по списку, — в Петербурге две артели наняли, но все равно, медленно. Чуть больше месяца осталось.
— Ну там не навека же строить. Месяц простоит — хорошо, — Вадим обошел стол по кругу, остановившись перед бородатым Уманским, — Сначала кирпич.
— Какой кирпич, Вадим Борисович? — не понял мастер.
— Строительный. Вы глину нашли? Нашли. У меня производство пороха в деревянных домах идет, это же бред!
— И кирпичи огнеупорные для печей привезли, — напомнил Кондрат, сверяясь со сметой, — Местные чуть по домам не растащили.
— Мы всех наказали, — заверил покрасневший Уманский.
— Тогда за работу.
***
Для будущей кирпичной печи вырыли котлован, уложили фундамент и облицовку стен. Для круговой камеры печи, которая походила на коридор в бублике, использовали специальный жаропрочный кирпич. На потолке коридора оставили отверстия под угольные горелки, а в стенах проходы для загрузки заготовок. На втором этаже выстроили небольшой сарай, где кочегары переставляли цилиндрические горелки, что позволяло никогда не тушить печь, обеспечивая ей постоянную работу. Отдельный человек следил, чтобы в горелках оставался уголь.
Для кирпичей использовали обычную глину, без примесей, что удешевляло производство по сравнению с другими заводами. Их готовность отслеживали через потолок коридора длинным штырем, проверяя уровень просадки кирпича.
— Вадим, я не понимаю твоей привередливости к углю, — Кондрат кривился от цен поставщиков.
— Чем чище уголь, тем лучше, равномернее идет огонь и прогреваются заготовки. Попробуй написать в Луганскую губернию, я слышал, там сейчас активно осваивают добычу каменного угля, — Вадим вышел из коридора круговой печи, куда рабочие вносили новую партию заготовок.
Полный цикл занимал неделю: каждый день грузчики вынимали готовую партию и закладывали на ее место новую, а кочегары с верхнего этажа по кругу переставляли горелки, сначала прогревая, а потом и обжигая заготовки.
Через неделю кирпичи доставали и везли на стройку новых цехов в поселке. На время обжига грузовые двери в камеры коридора закрывали, отводя воздух на улицу. В итоге получались тугоплавкие кирпичи равномерного бледного цвета, подходяще, например, как на отделку домов, так и для металлургии.
— Двадцать семь тысяч кирпичей в день, — Кондрат зажмурился, чтобы посчитать в уме, — Сто восемьдесят девять тысяч в неделю.
— О чем задумался?
— Сколько денег мы тратим на заводы.
— Да брось ты, — Вадим улыбнулся и достал трубку, чтобы закурить, — Ко мне уже подходил Естислав, чтобы прикупить кирпича. Все окупиться. Ладно, это все интересно, но у меня работа.
Вадим пошел сначала в дом, чтобы переодеться, а потом направился в новый цех механического завода, где из тугоплавкого кирпича складывалась новая доменная печь, размером больше всех зданий в поселке. Вытянутое в высоту рабочее пространство горна строилось на крепком фундаменте — лещи. Лещ и стенки горна выкладывали из специальных углеродистых блоков, которые добавляли долговечности печи. Для сохранения целостности рабочего пространства, кирпичные стенки охлаждали водой, через чугунные трубы, проложенные внутри стен в виде змейки. Отдельно через шесть фурн в доменную печь подавали нагретый воздух, для сжигания коксированного угля.
Накапливающийся чугун и шлак, периодически выпускали через отверстие летки. Она располагалась выше уровня леща и состояла из нескольких механических частей, не позволяющих вылиться расплавленному металлу. Для разделения шлака от металла в конце желоба, устанавливали чугунную плиту не доходящую до дна желоба. Когда металл сливали, то шлак оставался на поверхности и отводится в боковой желоб, а чугун разливался в несколько параллельных ковшей. Дальше его разливали в пустотелые заготовки и давали остыть до готовности.
Сегодняшний день стал особым. Вадим с нетерпением стоял у первой стальной заготовки под токарный станок с ножной тягой. Отдельно Вадим следил за качеством стали для сверл по металлу. На токарных станках он планировал методом выдавливания изготавливать нарезные стволы ружей и пистолетов. Такой метод выдерживало только крупнокалиберное оружие, что подходило под современные реалии дульнозарядного вооружения с диаметром стволов в восемнадцать миллиметров.
Вадим подошел к заготовкам сверл и постучал пальцем, прислушиваясь к тонкому звону. Его глаза слабо горели синим, пока он по звуку определял чистоту и качество получившегося сверла.
— Сойдет, — он закатил рукава грубой рабочей рубашки и взялся за инструменты.
До наступления Рождества он планировал изготовить формы для литья и сделать начальный набор инструментов. Кузнецы и оружейники следили за качеством отлитых заготовок и пробовали новые станки в деле. Два удлиненных токарных станка ставили вертикально, чтобы обрабатывать в них крупные детали будущей паровой машины.
***
Пока Вадим модернизировал свое производство в Заводском, как самый ответственный Захарченко следил за отрядом. Они сидели по вечерам в Эльбрусе и играли в карты. Ресторан открылся без помпы, служа скорее отдушиной для своих.
Захарченко качался на стуле и разглядывал пару выпавших в покере тузов, когда в дверь ресторана постучались. Рабочих уже отпустили и к двери пошел Щербатый, как самый дерганый в компании.
— Да подожди ты. Кого там еще на ночь глядя принесло, — открывать он не спешил, сначала взглянул в дверной глазок.
С той стороны стоял суховатый мужичок в простой телогрейке и мял шапку в руках. Подробностей в глазок Щербатый не разглядел, поэтому открыл маленькое оконце для переговоров.
— Тебе чего… отец? — Щербатый неуверенно почесал щетину на щеке.
У мужичка перед дверью сильно впали щеки и глаза, из-за чего точно определить возраст стало невозможно.
— А, а уважаемый Призрак, здесь? — у мужичка хрипел и прыгал от волнения голос.
— А кто спрашивает? — Щербатый через окошко посмотрел, нет ли кого еще у двери.
— Гаврила Фамин, вестимо. Старший в артели. Если я мешаю, то могу позже зайти, — Гаврила отвел глаза, обреченно уставившись на порог.
— Щербатый, кто там? — Захарченко накрыл рукой пару карт и отвлекся от игры.
— Гаврила, ты же по делу? — просипел Щербатый.
— А? Ну да, по делу.
— По делу пришли!
— Так не морозь человека! — Захарченко прикрикнул, чтобы перебить шумную компанию за столом.
Щербатый открыл дверь и пустил строителя, осторожно проверив, чтобы за ним никто не прошмыгнул.
Гаврила потопал ногами, чтобы сбить снег и прищурено осмотрелся. В зале стоял дым от табака, плавающий в приглушенном свете. Терпкий запах смешался с цитрусом. В центре стола стояли перезревшие лимоны.
— А это, что вашблогородие? — строитель показал на вазу с лимонами.
— Для антуражу, — Захарченко развернулся к гостью, игра стихла, — Чем обязан?
Уточнять Призрак ли перед ним, Гаврила не стал, а просто затараторил:
— Барин, мы слышали, что ты человек добрый, не бросишь честного рабочего в беде. Больше мне идти некуда.
— Не брошу, а что у вас за проблема? — Захарченко принял важный вид.
— Да как сказать, — Гаврила пнул валенком угол ковра, — Обижают головорезы проклятые, дышать не дают, голодом мучают.
Он продолжал говорить,
перебарывая накопившуюся обиду и стыд.
— Ироды, демоны, антихристы, — Гаврила зажмурился, чтобы не зарыдать.
Захарченко оглянулся на собравшихся. К такому душевному излиянию он оказался не готов.
— Подожди отец, а кто тебе о Призраке рассказал? — Щербатый оказался практичнее и решил вмешаться.
— Да подожди ты, видишь, человеку плохо, — Захарченко зло сверкнул глазами на Щербатого и посадил Гаврилу за стол, — расскажи, кто над вами издевается?
— Главного называют Музыкантом, он то ли филармонию закончил то ли еще что-то. Мы строили театр, когда пришли эти с нашим контрактом. Заявили, что теперь мы работаем на них. Я взбрыкнул, но куда там. Музыкант тогда достал расписки о карточных долгах. После работы многие у нас ходят поиграть, — Гаврила кивнул на стол с картами, — бывает проигрываются, но чтоб настолько. Я-то ладно, но там и сынко мой. Вот нас и держат в черном теле, пока не достроим. К околоточным идти я боюсь, карточное заведение не совсем…
— Легальное? — помог Захарченко.
— Пристойное. Я не уверен, но говорят, что там мужеложцы собираются, — потупившись закончил Гаврила.
— Это чиновники, что ли? — заржал Щербатый, но его заткнули грубые выкрики.
Захарченко сделал вид, что сплевывает через плечо, и спросил:
— А где это место, отец? Может и нам туда сходить, чтобы разогнать нечестивых, так сказать, — Захарченко обратился к товарищам за одобрением но увидел только брезгливость.
— Легче натравить на них церковь, — пожал плечами Алексей.
— Ладно, потом решим, но адресок все равно оставь, — Захарченко встал, — Мы сейчас советоваться будем, подожди на кухне, перекуси, не обеднеем.
Гаврила кивнул и скрылся за тяжелой дверью.
— Миша, нужно Вадиму рассказать, — зашептал Щербатый на ухо Захарченко.
— Он занят, а тут маленькая оказия. Вошел и вышел.
— Михаил, ты как хочешь, но если будем собирать народ, то Призраку скажем, — Микола, нахмурился, сев под свет лампы так, чтобы часть его лица закрывала тень.
— Зачем созывать всех? Нас троих хватит, — Захарченко кивнул на Алексея, — Щербатый пока за рестораном проследит, а мы сходим припугнем, и всё.
— Припугнем и всё, — передразнил его Щербатый, — Здесь по порядку нужно. Забьем стрелку, где-нибудь на нейтральной земле. Там и будем говорить.
— Там и буду говорить. Ты свою рожу добрую видел? Ей только бабушек соблазнять, — Захарченко поставил точку в разговоре и крикнул:
— Гаврила.
Из кухни показался начальник артели, жующий сосиску в натуральной оболочке.
— Я жто…
— Да понятно, иди сюда, — Захарченко подманил его поближе, — Решили, точнее решил я, что сначала поговорим с Музыкантом. Передай ему сообщение, что Призрак хочет встретиться на нейтральной земле. Понял?
Гаврила кивнул, усиленно работая челюстями.
— Вот и молодец. Как он выбирает место и время, пусть присылает сюда посыльного.
29 ноября. Свалка за Петроградом.
— Я думаю, они смеются над нами, — Микола натянул на лицо теплый шарф.
— А что? Вполне нейтральненько, если не обращать внимания на запах, — Алексей спрятал замерзшие руки в карманы шубы.
— Еще пять минут и я без всяких переговоров поеду к ним домой, — Захарченко выдохнул облачко белого пара.
Они ждали посреди заснеженных гор мусора. Место выбрали после череды жестких переговоров через посыльных.
Не прошло и пяти минут, как послышался стук копыт, из-за мусорного пригорка выехала карета с тройкой лошадей. Она остановилась в двадцати метрах от Захарченко с компанией. Вышло трое: первым шел высокий худой блондин с шелковым фиолетовым шарфом, он заговорил тонким переливающимся как родниковый ручей голосом:
— С кем имею честь?
— Я от Призрака, — говорил Захарченко, выставив грудь колесом.
— А он сам?
— Занят, чтобы тратить время.
— Ну, ну. А имя у тебя есть, друг от Призрака?
— Михал.
— Я музыкант, и прежде чем ты спросишь: нет, я не пою, — Музыкант поежился от холодного ветра. За его спиной ждали сопровождающие и кучер.
— Музыкант, к нам обратился мирный человек и сказал, что вы их обижаете, — Захарченко не стал уточнять по поводу пения.
— Бывает, но артель Гаврилы наша. Мы приложили силы, чтобы все устроить.
— Ты, наверное, не понял, это наша корова и мы ее доим, — вмешался в разговор Алексей, стучащий зубами.
Микола хотел удержать напарника, но не успел. Алексей дернул замерзшими руками в карманах, отчего сопровождающие музыканта потянулись за оружием.
— Я слышал, что Призрак резок, но так не положено, так дела не делаются! — Музыкант потянул шарф, который неожиданно стал тесноват.
— Мы, значит, ждем, мерзнем, а вы приезжаете и еще грубите! — Алексей шмыгнул покрасневшим носом, он не собирался затыкаться, — это теперь наша корова и мы ее доим, ясно?
Микола схватил Алексея за плечи и зашептал ему на ухо:
— Ты че, дурак? Нас же здесь похоронят!
— Сам дурак, я уже яиц не чувствую, — прошипел в ответ Алексей.
— Но так не принято… — Музыкант быстро вращал глазами, оценивая обстановку.
Михаил, предчувствуя скверное развитие событий, расстегнул пальто, показав рукоять револьвера.
— Миша, я тебя понял. Спокойно, — Музыкант попятился и поднял руки, показывая ладони, — пара чернорабочих не стоит нашей ссоры. Больше у Призрака нет претензий?
— Больше нет, — процедил Михаил и застегнул пальто.
— Тогда прощаемся, — Музыкант поспешил назад в карету, — Я вижу, вы люди занятые, не буду больше отвлекать.
Прежде чем дверь закрылась, Михаил увидел, как музыкант крутит пальцем у виска, делясь впечатлениями со своими подельниками.
Карета быстро удалялась под лай облезлых собак, которые бежали ей вслед и на ходу гадили.
***
— Вадим Борисович, миленький, ну нет у нас больше бумаги, ну не подтираюсь я ей, — жаловался мастер Вадиму, выходя из нового мыльного цеха, — Ну не во что паковать, что я сделать могу?
— Хоть бумажную фабрику открывай, — Вадим остановился закурить, но замер.
По новой шоссейной дороге на главную площадь поселка выезжали груженые повозки с людьми. Они останавливались рядом с возводимой горкой и лавками. С боков от дороги стояли украшенные к Новому году деревянные дома. Весь кирпич пока уходил на здания новых цехов. Первым делом укрепили здание по производству капсюлей для оружия и "маленькой" лаборатории рядом с цехом мыловарения. Часть мощностей кирпичного завода пустили на обжиг извести для металлургии и стабилизации различных взрывоопасных веществ.
— Что вы сказали? — спросил мастер. Он фартуком протирал очки от тонкого налета.
— Щелочи хватает?
— Да, Вадим Борисович.
— Ладно, подумаю, что делать с бумагой.
Из остановившихся повозок вылезли крепкие на вид люди. В телогрейках, теплых шапках и с инструментами. Возглавлял аттракцион невиданной щедрости Захарченко, улыбающийся во все зубы. Он подошел, широко раскрыв руки.
— А я с подарками! Ты же говорил, что людей не хватает?
— В чём подвох? — Вадим не купился на раскрасневшееся от мороза лицо капитана.
— Никакого подвоха, — Захарченко перекрестился, — вот те крест. А это глава артели, Гаврила.
Вадиму низко поклонился мужчина с впалыми щеками и большими синяками под глазами. Не успел он открыть рот, как в за цехом мыловарения прогремел взрыв.