Марина заулыбалась, но упрямо покачала головой.
— Я не ревнивая, я предусмотрительная.
— Ага.
— Ага, — передразнила она его, а посмотрела так, что Дима невольно оправдываться начал.
— Я не звал её с собой, просто так совпало.
— Очень на это надеюсь.
Он руку её отпустил.
— Ты всё-таки ревнивая.
Марина снова повернулась к нему, в глаза ему посмотрела и покачала головой.
— Нет, просто я тебя люблю.
— Да? Это плохо. Потому что я не просто люблю…
Эпилог.
Эля проходя мимо зеркала, приостановилась, на себя взглянула, а потом осторожно прошмыгнула мимо дивана, на котором Дмитрий сидел, в сторону прихожей. Гранович глаза на неё поднял, едва заметно усмехнулся, поражаясь чужой наивности, документ который читал, отложил в сторону, взял другой, а сам позвал:
— Эля, ты куда?
Шорох в прихожей прекратился, на пару секунд воцарилась тишина, а потом Эля будничным голосом оповестила:
— Я иду к Машке. В гости. Ты же разрешил!
— Разрешил. На глаза мне покажись. — Снова тишина, потом девочка появилась в дверях гостиной, уже в куртке, с капюшоном на голове, а губы зажала и очень старалась казаться спокойной, но смотрела куда угодно, только не на Дмитрия. А тот улыбнулся девочке. — К Машке собралась? — Эля с готовностью кивнула. — Очень хорошо. Губы с мылом вымыть, а потом можешь идти. Машке привет.
Эля перестала зажимать губы, и ногой от негодования топнула, правда, тут же взмолилась.
— Папа!
— Я сказал: помаду смыть. И не спорь. А то я ещё маме нажалуюсь, что ты снова её помаду брала.
— Это несправедливо!
— Конечно. Тебе девять, и это несправедливо.
— Почти десять!
— Вот когда будет четырнадцать, тогда поговорим.
— Четырнадцать?!
— А ты как думала?
— Папа, Машка уже красит губы! И ей разрешают!
— Во-первых, Маша занимается танцами, и губы красит, когда выступает. А во-вторых, лет через десять ты ещё радоваться будешь, что у тебя губы розовые, а вот у Маши уже синие.
Эля всерьёз нахмурилась.
— Почему это у неё будут синие?
— От химии, пузырик. А помада — это химия. Мне не веришь, у мамы спроси.
— Ты ведь меня обманываешь, — пожаловалась Эля, после минутного размышления, но разделась и пошла смывать с губ яркую помаду. А когда из ванной вернулась, к дивану подошла. Дима от работы оторвался, на Элю посмотрел и подмигнул ей.
— Не тяни время, — попросил он, — ты помнишь, что к пяти отец за тобой приедет?
— Я помню. — Эля за шею его обняла. — Если честно, я совсем не хочу идти к Машке.
— Да? Без помады не хочешь? Похвалиться, что ли, хотела?
Она обижено отстранилась.
— Ну, пап!
Наверху заплакал ребёнок. Дима голову закинул, в задумчивости посмотрел на потолок.
— Ромка проснулся. Эль, сходи.
Эля выразительно вздохнула, глаза закатила, и устало проговорила:
— Ох уж эти родители.
— Не жалуйся! Тошка же с тобой нянчился, твоя очередь пришла.
Эля остановилась на лестнице и на Диму обернулась.
— Вот уеду к папе на каникулы, что вы делать будете?
— Сам гадаю, — хмыкнул Гранович себе под нос.
Когда Марина домой пришла, они уже со всеми проблемами справились. Трёхлетнего Рому успокоили, переодели, накормили йогуртом, и теперь он возил машинку по ковру гостиной, только иногда дёргая отца за ногу, требуя похвалы.
— Папа, папа! — Рома за брючину Дмитрия ухватился, потянул довольно сильно. — Смотри!
— Да я смотрю, Ром. Отличная горка.
Рома что-то залопотал, коверкая половину слов, что-то принялся объяснять, потом побежал в кабинет Дмитрия за большой книжкой, чтобы сделать ещё одну горку. Но до места книгу не донёс, увидел мать, появившуюся в гостиной, всё бросил и кинулся к ней. Марина сына поймала, на руки подняла и поцеловала.