- И все-таки...
- Да, конечно, ты права.
- Я понимаю.
- Что ты понимаешь, кукла?! Я сам не понимаю себя!
- Ты привык ко мне?
- Я привык к своей глупости.
Дурдом.
Начал говорить с куклой как с человеком. Не в шутку, не издеваясь над ней, - говорить по-настоящему!
- Какое мне дело до того, как тебя зовут?
- Да?
- Перестань подражать ей, дура! Если я люблю тебя, то не за то, что ты...
За что, за что?
Так, стоп. Что я сказал?
Ты урод, ты сам-то понял, что сказал? Ты объяснился ей в любви. Кукле! Ты подарил ей...
- Ведь ты подарил мне часть своей души. У меня должно быть имя, которое что-нибудь для тебя значит, что угодно, ты ведь имеешь право давать имена, правда?
Ты же сублимация! Ты же валяешь дурака в моем сознании, потому что я сошел с ума! Я же тебя придумал, когда понял: Лена ушла от меня навсегда.
Она не похожа ни на Веронику, ни на Астэ, она вообще ни на кого не похожа!
Я сплю: давнее.
Мне опять и опять будут показывать словно в кино того забавного уродца, который в силу своего самомнения считал себя то фашистом, то масоном, то славянофилом, то алхимиком...
Сон: больнее меня никто не смог бы так убить.
Наше время. Москва. Все, как обычно: Ельцин, газеты, митинги. Но реальная власть в стране - Германская национал-социалистическая партия. Режим. Облавы. Хотя, вообще-то все как обычно. Только патрулируют вертолеты и по улицам разъезжают черные броневики с солдатами. Итак, четвертая пара в Литературном институте, 23-ая аудитория, пора расходиться. Вдруг - облава. Офицер и пятеро эсэсовцев. Проверка документов. Они проверяют у всех, даже у евреев, а у меня - нет, на меня они даже и не смотрят. Проверили, собрались уходить! А меня - забыли! Я бросаюсь к офицеру: я не евpей! Не обращают внимания. Громыхая сапогами, выходят на лестницу. За ними! Чуть не плача: вот мой паспорт! я русский, а по папе я немецкого рода, я барон фон Асмус! пожалуйста, проверьте мои документы! Выходят во двор. Бегу за ними: возьмите всех! они там все - евреи, противники режима! а я люблю Великую Германию! я почти фашист, я изучал труды Горбигера! а они, они... Закладываю своих однокурсников. Где-то в глубине уже двора офицер останавливается и смотрит на меня. Падаю перед ним на колени: я очень люблю режим, господин офицер! я ведь немец, я... Офицер брезгливо смотрит на меня и вдруг - бьет сапогом по лицу. Истекая кровью, ползу за ним: простите меня, господин офицер, проверьте, пожалуйста, мои документы...
Он проснулся, - ужасно болела голова. Какой стыд! Он дрожал. Машинально потрогал нос, провел под носом ладонью; нет, крови, вроде, нет... Какой стыд!..
Сжав кулаки, с силой впечатал их в подушку. Вскочил. Ударил кулаками по стене.
Что же я делаю? Рехнулся что ли? От таких снов, пожалуй, рехнешься. Надо позвонить Лене.
Да, тогда была ещё Лена!
Он смотрел на куклу и печально улыбался.
- Я тебе рассказывал уже этот сон. Знаешь, а она сказала, что ей такое никогда бы не приснилось. Я даже испугался.
Кукла тоже улыбнулась.
Они все чем-то похожи. Чем?
- ...Я бы и представить такое не смогла.
- Бред, правда?
- Правда.
Они шли вниз по Погодинской улице.
Зажигались фонари.
- Мы здесь как-то уже были, помнишь, когда мы только познакомились? Помнишь, я тогда спросил: можно я тебя поцелую?
- Не здесь...
- Не здесь? Не помню... слушай, а я ведь не помню!
- В парке, на Воробьевых.
- Да, тогда ещё собиралась гроза...
- Но так и не собралась; ты так смешно меня спросил.
- О чем?
- О поцелуе.
- Да? Но я боялся тебя испугать... А вдруг ты сказала бы: нет?
- А что бы ты сделал, если бы я сказала: нет?
Она остановилась и посмотрела ему в глаза.
- Я бы удивился.
- Серьезно?
- Я бы...
Задумался на секунду и - резко привлек её к себе, она охнула и, поджав ноги, повисла у него на шее.